Черные доски - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/42
• Следующая

Я заехал в райисполком узнать, не совершилось ли где-нибудь в районе очередного закрытия церкви.

Нужно сказать, что последовательность в событиях при этом чаще всего такова. Закрытая церковь стоит некоторое время под замком, может быть для того, чтобы местные жители привыкли к новому положению: церковь не действует, но, с другой стороны, вся она сохраняется в целости, ничего особенного как будто не произошло. У местных богомольцев теплится в это время надежда: может, не разорят, может даже, со временем откроют?

Действительно, я знаю два случая, когда церкви после закрытия оставались нетронутыми в течение многих лет. И хотя случаи эти нетипичны, об одном из них я расскажу.

Есть в Москве улица Стромынка. Была раньше на Руси знаменитая Стромынская дорога. Называется она, оказывается, по большому селу Стромынь. Я как услышал, что есть такое село, так и поехал скорее посмотреть.

Посреди Стромыни стоит кирпичная церковь, обнесенная высокой глухой оградой. По виду я сразу определил, что церковь давно закрыта, но почему-то до сих пор не разорена. У первой попавшейся женщины я спросил, кто хранит ключ и как найти этого человека. Тут-то я и столкнулся с явлением для меня новым и удивительным.

– Нет никакого ключа.

– Этого не может быть. Если нет у прихожан, скажем у бывшего церковного старосты, который продолжает исполнять обязанности сторожа, значит, есть в сельсовете?

– Что толку в сельсоветском ключе. На церкви-то два замка. Один сельсоветский, а другой наш. Ты думаешь, почему церковь цела? Потому что сельсовет без нас не войдет. Только ее закрыли, мы – свой замок.

Я пошел удостовериться и увидел, что не просто войти даже в церковную ограду: вокруг церкви возведен высокий тесовый забор. Издали я разглядел: действительно, на церковных дверях висят два замка. Один маленький, ширпотребовский, который откроет всякий мальчишка, ковырнув гвоздем, другой большой, старинный, замысловатый. Положение сторон сразу представилось мне неравным. Богомолки без сельсовета, пожалуй, если захотят, в церковь войдут, что им стоит отпереть современный замчишко. А вот сельсовет без богомолок войдет едва ли.

Все-таки я решил поискать концы и то у одной женщины, то у другой спрашивал: кто раньше был старостихой, как ее найти. Было очевидно, что я натолкнулся на круговую поруку. То мне говорили, что никакой старосты вообще не было никогда, то говорили, что староста была молодая девка, которая вышла замуж в другую деревню, то говорили, что староста умерла, а ключ спрятала и теперь его никто не может найти. Наконец молодая девушка, скорее всего из приезжих, вероятно зоотехник или медичка, невольно выдала мне стромынских женщин. Она показала мне на дом, в котором живет церковная староста.

Дальше все началось как в комической пьесе. Совпало, что в этот день стромынские богомолки уехали в райцентр хлопотать насчет открытия церкви – очередная, надо полагать, не первая, делегация. Совпало, что ходоки возвратились в село каких-нибудь четверть часа назад, В райцентре им сказали, что приедут и еще раз посмотрят на церковь. И вот я был принят за представителя из района.

Тотчас сбежалось десять-пятнадцать женщин: и те, что ходили в район, и те, что сидели дома, ожидая результатов посольства.

– Ишь как он скоро!

– Где это он нас опередил, ровно мы нигде не задерживались.

– Наверно, пока мы с тем очкастым разговаривали, этот через другую дверь в машину – и сюда.

– Хотел раньше нас успеть. Нет, браток, без нас ничего не выйдет.

Показалось забавным побыть немного в роли уполномоченного из района, без самозванства, впрочем, но лишь не разубеждая несчастных бабок.

– Ну, значит, где же ваш ключ?

– У верующих.

– Я понимаю, но у кого именно?

– У всех.

– Сколько вас всех?

– Одиннадцать деревень, а уж сколько народу – не считали.

– Значит, ключ сразу в одиннадцати деревнях? Так не бывает, он у кого-нибудь одного.

– Нет ключа. Да на что он тебе?

– Я хотел бы войти в церковь, поглядеть.

– Нечего на нее глядеть. Снаружи гляди, а внутри нечего.

– Ну вот, я хотел сделать вам лучше. Сами же хлопочете, чтобы открыли церковь, а как только человек захотел поглядеть, прячете ключ.

Женщины шептались между собой.

– Может, дать ему ключ для нашей же пользы?

– Как же дать! Он его схватит, в машину и был таков. А завтра приедут на грузовиках и взорвут. Мало вокруг-то взорвали.

– Я думаю, дать. Человек он на вид неплохой. На злодея не похож.

– Все они на вид не злодеи. Я решил углубить раскол.

– Ну как хотите. Я сейчас уезжаю, думайте еще пять минут. Больше уж не приеду никогда.

Богомолки заволновались:

– Ну чего мы боимся? Ты, Марья, дай мне ключ в руки. Я ему открою, а ключа-то не дам. Неужели он его у меня отнимет. Да я скорее умру, чем ключ из рук выпущу.

– А может, они на грузовиках-то подъехали и прячутся. Только мы откроем, они все в церковь, а потом не выгонишь. А за ночь-то и взорвут. Либо все выгребут, останутся одни стены.

– Ну как решили, не дадите ключа?

– Нет, не дадим. Привозите священника, чтобы служить, тогда и откроем.

– Где я возьму вам священника, я ведь только взглянуть.

– Знаем мы ваши хитрости. Нет у нас никакого ключа. Привозите священника, – пожалуйста, будет ключ.

Стромынь является исключением. Случаи, чтобы церковь закрыли, но не разорили, очень редки. Закрытую церковь показывают сначала представителям епархии, духовенству. Может быть, они возьмут ризу поновее, может быть, возьмут Евангелие, но чаще всего представители духовенства ничего не берут, и посещение ими церкви носит формальный характер.

После этого в церковь приезжают работники отдела культуры, два или три человека. Эти ищут исключительно благородные металлы. Золота давно уж нет в российских церквах. Могут обнаружиться лишь серебряные ризы. Если таковые есть, то работники отдела культуры отдирают их от икон и запихивают в мешок. Появляются первые ободранные иконы. Церковные книги и живопись как таковая работников отдела культуры не интересуют.

Я далек от того, чтобы обвинять в чем-либо работников культуры. Для них ведь всегда эта, так сказать, акция бывает делом большой неожиданности. У них в предмете совсем другая материя: колхозные клубы, библиотеки, кружки самодеятельности. Они занимаются всем этим, и вдруг им говорят, что нужно ехать и смотреть церковное имущество. И не просто смотреть, но отделить ценное от неценного. Да они его никогда до сих пор не видели. Они о нем никогда до сих пор не думали. Значит, могут ли они разобраться в нем и определить, что к чему?

Кроме того, можно понять их и со следующей стороны: «До нас уже были церковники. Те не занимаются кружками самодеятельности и клубами. Те все время имеют дело с церковным имуществом. Они-то, наверно, понимают. И уж если они ничего не взяли в закрытой церкви, значит, действительно взять там нечего».

После двойного контроля (епархия и район) совесть закрывших церковь вполне спокойна: ничего ценного, значит, в церкви нет. Церковь продается колхозу под склад, либо под гараж, либо под столярную мастерскую. Но главным образом – склад. Это проще, не надо и переделывать. Нужно только выбросить все, что находится внутри, оставив голые, хотя бы и расписанные церковные стены.

При выбрасывании церковного имущества несколько вещей может уцелеть, остаться на месте. Например, нужно загородить разбитое окно. Досок под руками не окажется. Да и зачем искать доску, когда можно воспользоваться предназначенной к выбросу иконой. Вот почему, как бы давно ни была закрыта церковь, никогда не нужно проезжать мимо. Обойти кругом, посмотреть на окна, заглянуть внутрь. Полезно полюбоваться лишний раз прекрасным архитектурным сооружением.

Но лучше приехать в церковь не тридцать лет спустя после ее закрытия, а в то короткое время, когда представители района или духовенства от нее уже отступились и отдали ее в полное распоряжение колхозу, а колхоз не успел еще навести своего порядка.

• Предыдущая
• 21/42
• Следующая