Некроманты (сборник) - Перумов Ник - Страница 12

• Предыдущая
• 12/122
• Следующая

…Ноги подкосились у меня первого. Потом – у Сашки. Аля закричала, у неё брызнули слёзы – однако ещё попыталась волочь и меня, и братца.

Меня словно продрало ледяным гребнем. Как, почему, отчего?

Аля застонала и повалилась сама.

Мёртвым не перейти границы. Провести их через неё может лишь настоящий некромант, как утверждалось в книге. Но для этого некромант сам не мог быть мёртвым, ведь верно?

Но… если я не могу перейти границу… значит, Аля права, и я на самом деле… мёртв?!

Да нет, глупости, не может быть, конечно же, не может!

Бесы визжали и верещали, они уже выскочили на гребень оврага. Сейчас покатятся вниз – вставай, Артемий!

Я не мёртвый. Не мёртвый. Не мёртвый. Я не умирал, со мной ничего не случилось. Это просто дурнота и слабость, ничего больше, я встану и пойду, встану и пойду…

«Встанешь и пойдёшь, лежебока! – прадедушка Иван Пахомович гаркнул мне прямо в ухо. – Тоже мне, ты к нашей кумпании не присуседивайся! Встань и иди, слышишь?!»

Я слышал. И притом очень даже хорошо.

У меня ещё оставались глифы, их я вчера нарисовал с избытком. Надо только встать, только перетащить Алю и Сашку через ручей, и всё.

«И всё!» – подтвердил прадед.

Самый шустрый из бесенят оказался совсем-совсем рядом. Руки меня не слушались, глиф вывалился из пальцев – но вдруг, точно под ветром, листок с алой руной мотнулся туда-сюда, угодив мохнатому поросю прямо на пятак.

Бесёнок взвыл дурным голосом, метнулся туда-сюда; а мне каким-то чудом удалось подняться.

На гребне уже во весь рост выпрямился серый Охотник.

– Вам не уйти.

Он не грозил, не торжествовал, просто говорил.

– Фиг… тебе! – заорал я в ответ наше школьное.

Сашку удалось поднять на ноги, Аля повисла у меня на шее, обвив её руками, – я даже не успел смутиться, потому что надо было прыгать через ручей. И я прыгнул.

За спиной раздался жуткий вой, словно тысяча тысяч глоток разорвало одномоментно. Разложенные мною листки с письменами вспыхнули, языки огня пробили зелень, разгоняя, пожирая натёкший, насочившийся серый сумрак. Огонь словно подхватил нас, на внезапно развернувшихся крыльях перенося через роковой поток.

В лицо ударил ветер, в ноздри – запах воды, леса, травы. Защебетали птицы, прогудели стрекозиные крылья, мелькнули пёстрые бабочки.

Мы втроём лежали на влажной земле, подле ручейка в овраге. Сквозь кроны пробивалось солнце, и никаких «охотников» не было и в помине.

Аля приподнялась, ощупывая себя. На лице у неё… Нет, я не смогу описать. Сашка просто разревелся.

– Тёма… мы… живы? – Моя кузина судорожно прижала к себе куклу Машу.

– Ж-живы… – просипел я. Наверное, даже Эркюль Пуаро не нашёл бы сейчас иных слов.

– М-мы… увидим… маму? – запинаясь, проговорил Сашка.

– Конечно, – я встал, подал Але руку.

– Спасибо, милый кузен, – чопорно ответила она, но тотчас расхохоталась. А потом снова бросилась мне на шею. И даже Сашка заухмылялся сквозь слёзы, наверное, припоминая какую-нибудь подходящую дразнилку.

– Так бежим же, бежим скорее! – Аля отпустила меня, тотчас схватила вновь, потянула по тропе вверх.

Мы побежали. Я, наверное, не бежал так, даже спасаясь от Охотника.

– Мама! Мамочка! – завопил Сашка, не утерпев.

Мы с разгону вылетели на край оврага, на чистое место – и замерли, как вкопанные.

Дома не было. Ни дома, ни забора, ни сараев, ни даже калитки. Вернее, только она-то и оставалась. Заросшая малинником и крапивой, утонувшая в зелени; а вокруг неё – повалившийся и давным-давно сгнивший забор.

Там же, где стоял дом – почти скрытые поднявшимися молодыми деревцами и кустарником, виднелись изглоданные давним пожаром, обугленные венцы, которые никто не взялся ни перестраивать, ни хотя бы разобрать.

Дома не было. Всё, что я видел, было ненастоящим. Отчего-то я сейчас понимал это совершенно чётко.

– М-мама? – беспомощно прошептал Сашка.

Аля просто села на землю, уткнувшись в колени.

– Это был пожар, – глухо сказала она, едва сдерживая слёзы. – Теперь я помню… Очень хорошо помню…

«Нет, не может того быть. Не может!» – хотелось мне закричать.

Я сделал шаг к развалинам – из-за них вдруг показался человек в строгом тёмном костюме и при галстуке. У меня глаза полезли на лоб.

– П-папа?

Саша разинул рот. Аля подняла голову, да так и замерла.

Папа шёл к нам очень-очень медленно, осторожно, словно путешественник Лонгбоу, пробирающийся полным ядовитых змей болотом Луандор. Высокая трава цеплялась ему за ноги, он же смотрел прямо на нас.

Ноги мои, как сказал бы схваченный Эркюлем Пуаро преступник, «вросли в землю».

Папа остановился шагах в десяти от нас. Виновато развёл руками.

– Поздравляю, Артемий. С возвращением вас, дорогие племянники. Простите, что не смогли вывести вас раньше.

– Что… что это значит? – пролепетала Аля.

– Мама? Что с мамой? – повис у меня на рукаве Сашка.

– Ваша мама – и моя сестра, – строго и печально сказал папа, и я никогда не видел у него такого лица, – отдала всё, что у неё было, и даже больше, чтобы в один прекрасный день мы смогли бы вас спасти. Спасти вас и заткнуть жуткую дыру, получившуюся тут по неосторожности нашего общего предка, вашего прадеда, между прочим.

– Так ты… всё знал? – Во мне закипал гнев, какого я никогда ещё не знал, ярость на папу, на маму, на всех этих взрослых, умных, проницательных, знающих…

– Артемий! – строго и сильно сказал папа, но безо всякого порицания. – Ты прошёл испытание. Ты некромант, такой же, как твой прадед. Как твоя тётя Аглая. Как я. И как мама.

– Почему… почему… почему… – Слова клокотали у меня в горле, но вырваться никак не могли.

– Потому что мы не смогли спасти Алю и Сашу, – глядя мне прямо в глаза, сказал папа. – Пытались, но не смогли. Моя сестра… тётя Аглая… погибла.

Аля вскрикнула. Саша впился пальцами мне в руку так, что едва не оторвал.

– Как погибла? – только и смог прошептать я. – Я же приехал… Иван, кучер… Он меня со станции вёз. Стёша, кухарка… булочки с… с вареньем… Дом… Библиотека…

– Мы очень старались, – сказал папа. – Потребовались годы, чтобы всё устроить как должно. Твой прадед, Иван Пахомович, помогал во всём, чтобы Охотник не добрался бы до твоих кузины и кузена слишком рано. И чтобы тётя Аглая не сделалась бы его добычей тоже.

– Она же приезжала к нам в гости!

– Да. Это был шедевр твоей мамы. Сложная, неимоверно сложная инкантация, позволявшая духу обрести подобие плоти. Ненадолго, само собой. Но ты познакомился с тётей, установил с ней связь.

– А остальные? Иван, Стёша?

– Они все погибли в огне. – Папа наконец опустил голову. Его пронизывающий взгляд резал так, что было по-настоящему больно.

Я ничего не понимал. Только злился – всё больше и больше, и злость становилась гневом, заливающим с головой, таким, что темнеет в глазах.

– Не одни мы с мамой трудились тут. – Папа вновь поднял взгляд, тот помягчел. – Наше воинство немногочисленно. И вход в него, увы… не просто взял ружьё, да и пошёл.

– Лекарство, да? – глухо спросил я.

– Лекарство, – кивнул папа.

– Я умер? Меня убили?

Папа молчал.

– Вы… убили… Тёму?

– Чтобы он вернулся, – едва выдавил папа. – Чтобы вывел вас. Чтобы закрыл дверь, оставленную… для такого зла, как Охотник. Точно так же в своё время, не зная, умирали и мы с мамой. Точно так же проходили через смерть. И возвращались.

– А книги? Библиотека?

– Библиотека в целости и сохранности, Артемий. Твой прадед принял достаточно мер предосторожности.

– А почему нельзя было сказать мне всё и сразу?! – Кажется, я уже кричал. Это было дико, страшно, невероятно – неправильно. Меня убили… мама и папа…

– Потому что отыскать дорогу оттуда можно только самому. Без подсказок. Хотя мы сделали всё. Тётя один раз появилась у ручья – ты ведь помнишь? Помогла тебе, но и отдала последние силы.

– Вы – меня – убили… – разделяя, сказал я.

• Предыдущая
• 12/122
• Следующая