Мы еще встретимся, полковник Кребс! - Соколов Борис Вадимович - Страница 54
- Предыдущая
- 54/64
- Следующая
«Нет, буду брать», – окончательно решил Николай Павлович и, ускорив шаги, начал нагонять юношу, подходившего уже к станции Союзтранса.
– Руки вверх! – резко скомандовал Строгов, поравнявшись с монахом. Тот обернулся, испуганно взглянул и поднял руки.
– Быстро в милицию! – не давая служке опомниться, продолжал Строгов и слегка подтолкнул его револьвером. Монашек свернул с шоссе и, не выбирая дороги, зашлепал по лужам. Он так испугался, что до самого оперпункта так и не опустил рук.
Обыскивая задержанного, Строгов во внутреннем кармане его опрятной курточки нашел письмо и плотную пачку денег. Когда Николай Павлович вскрыл конверт и начал читать, служка заволновался. Заметив это, Строгов отложил письмо.
– Что написано, знаешь?
Монах отрицательно мотнул головой.
На белой плотной бумаге с цветным изображением белого здания собора на фоне зеленой Афонской горы было написано:
"Благословенны дела и люди!
Ниже шел написанный от руки деловой текст:
"Выполняя волю известного вам господина "Д", я выезжаю из Афона. Пусть это вас не смущает и не беспокоит. Все остается по-прежнему. В своих действиях в настоящее время вы должны быть более энергичны и с сегодняшнего дня автономны (это было подчеркнуто). Из соображений осторожности избегайте общения с городом. Необходимо форсировать ваши действия, с тем, чтобы в начале октября закончить все дело (подчеркнуто). Условия встреч остаются старые. В случае необходимости транспорт будет на прежнем месте, при изменении сроков вас известят. Молю Всевышнего, чтобы он отвел горести от своих детей и благословил их деяния во славу Его.
Да будет Его милость с нами!
P. S. Посланный отрок передаст деньги. Возвращаться ему не нужно. Задержите или оставьте его у себя, а можете и… В общем, судьбу его решайте сами. О нашем отъезде он не осведомлен, но знает многое".
Ниже широким размашистым почерком другими чернилами было дописано:
«Согласен с соображениями святого отца и прошу ими руководствоваться».
В конце стояла подпись, напоминающая заглавную букву Д с закорючкой на конце.
«Так вот кто готовится бежать, – подумал Строгов, – значит, вправду, горит земля!»
– Кому нес письмо, говори! – обратился он к понуро стоявшему монаху. Тот еще ниже опустил голову.
– Говори! – подходя вплотную, потребовал Строгов.
Монашек молчал. Теперь нельзя было терять ни одной минуты! Строгов еще раз тщательно обыскал его, пересчитал деньги. В пачке оказалось сто десятифунтовых банкнот. Передав задержанного и деньги дежурному, Николай Павлович предупредил:
– Арестованного в одиночку! Помни, головой ответишь, если с ним что-нибудь случится.
Спрятав письмо в бумажник, он выбежал на площадь и только сейчас подумал об огромной ответственности, которая легла на него. Необходимо было немедленно сообщить в Сухум и вызвать сюда Чиверадзе с людьми. И он побежал на почту.
Позвонив Дмитренко, Строгов заторопился обратно. Оперативная группа могла приехать в лучшем случае через час. За это время надо было проверить, как обстоят дела у Чиковани.
Поднимаясь по главной аллее, он почувствовал, как устал и продрог. Поднявшись на площадку, выложенную красными плитами известняка, Строгов вскоре снова вышел на Царскую тропу, теперь уже с другой стороны. Подходя к домику настоятеля, он все больше и больше настораживался, прижимался к затененному краю дороги, готовый в любую минуту нырнуть в чащу и слиться с ней. У тропинки, ведущей к домику, он остановился, присел на корточки и долго всматривался в окружающую темноту, потом поднялся, перешел дорогу и осторожно, короткими перебежками начал приближаться к кустам, где находился Миша. Поравнявшись с окнами, через которые по-прежнему чуть заметными полосками просачивался свет, он натолкнулся на Чиковани, сидевшего за кустом жимолости. Тот потянул его за ногу. Строгов присел рядом. Милиционер лежал тут же.
– Ну как? – шепотом спросил Николай Павлович у Чиковани.
– Тихо. А как монах?
Строгов рассказал о письме и о разговоре с Сухумом.
– Выходи на шоссе, у почты жди машину с нашими, – закончил он. – Когда встретишь, расскажи им обстановку, и пусть кто-нибудь один идет в оперпункт допрашивать монаха, остальные сюда – здесь развязка. Еще раз предупреди пограничников. И давай скорей! – подтолкнул он Чиковани.
Дождь то ослабевал, то усиливался. Намокшая листва уже не удерживала потоков воды, безостановочно и монотонно ливших с затянутого темными тучами неба.
В домике все так же уютно горел свет, в окне несколько раз неторопливо промелькнула тень. От напряжения рябило в глазах. Строгов время от времени закрывал их и отдыхал.
«Лишь бы не вышли раньше времени, – думал он. – Ну, а если выйдут? Брать! Сейчас же брать! А как же транспорт? Подлодка или фелюга? Подойдет, подождет условленные полчаса-час и уйдет в море. Ведь отстаиваться негде. Бухт много, но прошли времена, когда они укрывали, прятали непрошенных гостей. Так и уйдет в море, ожидая более благоприятного случая…»
Как медленно тянулось время! Чковани, наверное, уже дошел до почты, встретил машину, рассказал и ведет сюда группу. Теперь не уйдут!
Как-то, года два назад, под Москвой, в Пушкинском районе, с охотниками он обложил волчий выводок. Пока загонщики гнали зверя, он сидел в засаде, ждал появления волков. И как теперь, его трясла тогда нервная дрожь ожидания. Только сегодняшние волки посерьезнее, пострашней. Те не шли на человека, а эти пойдут! Будут в лоб пробивать себе дорогу к морю. Вот этот подтянутый, не по летам стройный игумен. Строгов видел его не раз, когда он гулял по Афону. Брезгливо опущенные углы губ прятались в небольшую холеную бородку. Не молод, а шаг легкий, пружинистый. Спортсмен! Кто знает, не вспомнит ли он в минуту опасности свою молодость, когда был лейб-гвардейцем, кирасиром Ее Величества, не выльет ли всю свою ненависть на вставшего ему на пути. Ну, а второй, кто этот второй? Что он принес с собой в плотно набитой сумке? Сегодняшний вечер должен ответить на вопросы.
Милиционер привстал, подался вперед и толкнул задремавшего Строгова. У крайнего проема, ближе к двери, стоял человек. На фоне светлого окна сквозь мутную пелену дождя Строгов увидел невысокую, плотную фигуру в темной, до колен, куртке и кубанке. Гость! Неизвестный стоял спиной к дому и, как показалось Строгову, разглядывал кусты «Неужели уйдет один?» – подумал Николай Павлович. Человек повернулся к дому, постучал в окно. Сейчас же там погас свет. Фигура стала еле заметна. Строгов услышал, как негромко хлопнула дверь. Рядом с неизвестным появился второй. Настоятель? О чем-то поговорив, они миновали сидевших в кустах Строгова и милиционера и пошли в сторону Царской дороги, впереди – более высокий, хозяин домика, в двух-трех шагах сзади – гость. Шепнув милиционеру, чтобы он шел за ним, Строгов выскользнул из кустов и пошел по тропинке. На развилке, как и в первый раз, он остановился и прислушался, но, кроме шумящего дождя, ничего не услышал. Вниз или вверх? После короткого раздумья он направил милиционера вверх, а сам двинулся вниз. Дорога была пустынна, но, вероятнее всего, они пошли именно по ней. Спускался Строгов быстро, почти не маскируясь. Слишком уж велика была опасность потерять их из виду. Добежав до ущелья и увидев тусклые огни электростанции, Строгов остановился и осмотрелся. То, что он увидел, встревожило его. По кипарисовой аллее к морю быстро шел один человек. Кто он, рассмотреть не удалось, да и времени оставалось мало, и Строгов широким шагом двинулся по краю дороги за незнакомцем.
Около базара и оперпункта милиции неизвестный остановился. Спрятавшись за выступом кооперативного ларька, Строгов наблюдал за ним. Теперь, при свете фонарей, он узнал в нем игумена. Переброшенная через плечо переметная сума, видимо, была тяжела, потому что он опустил ее на землю. В этот момент со стороны почты раздался выстрел, за ним второй, третий… Строгов понял, что гость поднялся верхней дорогой и перестрелка идет с милиционером. Выстрелы всполошили игумена. Он поднял суму, и непрестанно оглядываясь, побежал в противоположную сторону. На мосту через Псырцху настоятель снова остановился, посмотрел на часы, взглянул в сторону почты и решительно зашагал по шоссе по направлению к Гудаутам. Цепь редких фонарей обрывалась у поворота дороги, и игумен уже подходил к этой границе света.
- Предыдущая
- 54/64
- Следующая
