Мы еще встретимся, полковник Кребс! - Соколов Борис Вадимович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/64
- Следующая
Сергей Яковлевич перевел взгляд на полную, лоснящуюся физиономию толстяка с блестящими глазами, немного на выкат. «Любит женщин и выпить, – решил он. – Таких не устраивают тишина и молчание, по натуре они подвижны, любят шум и веселье». Старуха по-прежнему сидела нахохлившись и пожевывая губами. Позже она расскажет, что едет от младшего сына, где гостила около двух месяцев, к старшему в Харьков. Ей не понравилась невестка, и она довольна и недовольна своей поездкой. Довольна, потому что уехала, а недовольна, так как считает, что ее младшенькому не повезло. Она видела, что сын влюблен в свою жену, и нехорошее, ревнивое чувство копошилось в ней.
– Вы разрешите? – толстяк потянулся к большой плетеной сумке, из которой высовывались винные бутылки. Но Елена Николаевна замотала головой, извинилась и вышла в коридор. Он был почти пуст. Через стеклянную дверь было видно, как проводник разжигает самовар. У одного из окон стоял человек в спортивном костюме и, глядя в темноту, курил. Спросив у него, в какой стороне вагон-ресторан, она пошла туда.
В ресторане было шумно и грязновато. Свободных мест за столиками не оказалось, но ей удалось устроиться возле самого входа, рядом с директором, сосредоточенно щелкавшим на счетах. Елена Николаевна заказала чай с лимоном. Сидя спиной к залу, она видела в зеркале буфета весь вагон с жующими, пьющими и разговаривающими пассажирами. Временами хлопали входные двери и вместе с новыми посетителями в вагон врывалось белое холодное облако. Оно мешалось с табачным дымом и растекалось по полу и углам вагона. Елена Николаевна, обжигая руки о горячий подстаканник, по-ребячьи дула на чай и пила маленькими глотками. Ей не хотелось возвращаться в купе, она ушла-то для того, чтобы избавиться от разговоров. Но сколько можно сидеть за стаканом чаю? Она нехотя встала и, пройдя по начавшему пустеть ресторану, вышла в тамбур.
За полузамерзшими окнами мелькали редкие огоньки домов. Елена Николаевна мысленно представила себе людей, сидевших в кругу своих близких. Еще вчера у нее тоже был свой дом, подобие семьи, какие-то интересы, казавшиеся ей значительными. А сегодня? Она усмехнулась. Кто она в сущности сейчас? Русанова мысленно раскладывала по квадратикам свою жизнь. Ошибки… сколько ошибок, в которых она теперь винила только себя.
Елена Николаевна, усталая и озябшая, дошла до своего куле, открыла дверь. В фиолетовом свете ночника спящие казались покойниками. Она вернулась в коридор и прижалась к холодному окну. По-прежнему из темноты навстречу выплывали неяркие мигающие огни, медленно проходили мимо и пропадали. Потом вдоль пути потянулся лес, плотной стеной закрывший снежные поля, строения.
Снова думала она о человеке, к которому сейчас так стремилась. Вчера у Березовского ее охватило раскаяние за то горе, которое она причинила любимому человеку. А после разговора с мужем она еще яснее увидела горькие плоды своего легкомыслия.
Вспомнились знакомство с Федором, долгие прогулки по ночной Москве, суматошные встречи под часами – чудесное, все нараставшее, большое чувство к этому немного взбалмошному, но прямому и искреннему человеку. Потом объяснение и, наконец, свадьба. Как они были счастливы, выйдя под руку из ЗАГСа. Елена Николаевна невольно улыбнулась, вспомнив маленького толстого Колю Исаева, стоявшего за ними на носках и державшего над их головами толстую книгу, – как потом оказалось, – Шекспира. «Порядок! Все как у людей. Вместо венца», – шептал он. Вспомнился Юра Дворкин, франт и «прожигатель жизни». И она и Федор любили его и знали, что под наигранным фатовством застенчиво пряталась добрая душа настоящего друга, способного отдать товарищу последнее. Был и серьезный Ваня Максимов, о котором Исаев говорил многозначительно: «Вот это голова! Профессор!» – намекая на то, что Максимов учится на вечернем рабфаке.
Она услышала долгий гудок паровоза. Мелькнули затянутые морозным туманом огни, поезд подошел к станции. Одноэтажное деревянное здание вокзала, платформа и старинный фонарь, горевший унылым желтым светом, были засыпаны снегом. Люди с узлами и баулами бежали вдоль состава, разыскивая, должно быть, свои вагоны. Огни, суета на платформе – все это мешало думать, и Елена Николаевна с досадой ждала, когда тронется поезд.
Но вот послышались дребезжащие удары станционного колокола, им ответил далекий протяжный гудок паровоза. Вагон дернулся, звон буферов прошел по составу, станция поплыла мимо и стала медленно уходить в темноту. В коридоре хлопнула дверь, прошел проводник, неся с собой холод зимней морозной ночи.
– Крепчает, градусов пятнадцать, наверно. А Вы чего не спите? – спросил он, проходя мимо. Елена не знала, что ответить, и промолчала, ожидая, когда он уйдет, и она останется одна со своими невеселыми мыслями.
И опять потекли воспоминания, торопясь и обгоняя друг друга. Она представила себе восьмиметровую комнатку без удобств, которую они согревали электрической плиткой, в одноэтажном деревянном бараке, называемом ими коттеджем. Как все было давно и как замечательна была и эта комната и ворчливая тетя Маша за тонкой фанерной стенкой, и люди, которые их окружали. И самый замечательный из них – Федор, ее Федька. Они оба работали – он помощником оперуполномоченного ОГПУ, она в студии техфильмов.
Как много было хорошего в их задорной молодости, комсомольской юности. Все принадлежало им, все было впереди. Все доставляло радость. И купленная новая книга Павленко. Как она называлась? Ах, да, «Азиатские рассказы». «Вот здорово, верно, Аленушка? – говорил Фефор. – Знаешь, будем собирать библиотеку». – И она соглашалась с ним… И надежды на получение комнаты. И купленная рамка для картины (ее купила она). В трамвае рамку чуть не поломали, хотя она держала ее над головой. А сколько было волнений и веселой суматохи, когда они ходили в театр.
А потом горе, так неожиданно свалившееся на них, когда ребенок, их первый ребенок, родился мертвым. Какое это горе и как внимательны были они друг к другу. А сейчас он, быть может, умирает один, далеко от нее.
Что она делала в тот день, когда его ранили? Она перебирала в памяти последнюю неделю и вспомнила этот день, пустой и бессодержательный, как все другие за последние два года, – портнихи, телефонные звонки назойливых приятельниц. Нет, нет, она хотела скорей вернуться хотя бы памятью к прошлому, такому милому и родному. Но мысли теперь почему-то возвращались уже не к Федору, а к тому, другому. И опять в такт вздрагивающим колесам текли воспоминания, обрывки впечатлений, какие-то слова, лица. Постепенно откуда-то из глубины, обрастая мельчайшими деталями и ширясь, как скатывающийся с горы снежный ком, выплывало все, связанное с ее вчерашней жизнью. Как же случился разрыв? И что дал ей этот новый для нее мир, в который она вошла?
Как-то днем на работу ей позвонил Федор. Он получил два билета в МХАТ и предлагал пойти с кем-нибудь.
– А ты? – с обидой спросила Елена.
Оказалось, что он не может, занят.
«Опять занят, всегда занят! Когда же будет день, вечер, когда они смогут быть вместе?» – чуть не плача, в который раз подумала она. Вечер был испорчен. В театр пришлось пойти с соседкой. В антракте, в очереди к буфетной стойке пожилой, хорошо одетый мужчина оказал им какую-то услугу, заговорил с ее спутницей, потом с ней. В следующем антракте он нашел их и, продолжая начатый разговор, уже проводил до места, потом домой. Соседка, пустенькая и не особенно умная, осталась в восторге от нового знакомства. Он скромно предложил довезти их домой на своей машине и, прощаясь у барака, попросил разрешения позвонить по телефону. Она дала служебный. Через несколько дней Григорий Самойлович (так звали нового знакомого) позвонил, напомнил, что в «Мюзик-холле» новая программа, советовал пойти. Она отказалась, но он так долго уговаривал, что пришлось согласиться, и они пошли втроем – она, соседка и он. С этого и началось.
Он окружил ее таким вниманием, такой заботой, что порой она начинала сравнивать его с Федором. И сравнения были не в пользу мужа. Кроме возраста! Потому что старше он был вдвое и иногда это подчеркивал. Мягко, с чуть заметной грустью. Так шло время. Наконец, как-то, провожая домой, заметно волнуясь, сказал, что любит ее. Несколько дней они не встречались. Потом опять начались встречи.
- Предыдущая
- 5/64
- Следующая
