Мы еще встретимся, полковник Кребс! - Соколов Борис Вадимович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/64
• Следующая

В который раз мысли раненого вернулись к Елене! Думал ли он, что она вернется? И вот, когда все было кончено – и с любовью и, возможно, с жизнью, она пришла. Ушла от сильного, здорового, молодого, а вернулась к слабому, беспомощному. Был ли он счастлив сейчас? Конечно! Но как он прятал эту радость, это чувство. Все было дорого ему – и милые морщинки, разбежавшиеся по лицу, и запавшие, усталые глаза, и седина, так рано посеребрившая ее голову.

Когда Федор проснулся, уже наступил вечер. В комнате царил полумрак и только в углу лежал косой желтый луч от уличного фонаря. Елены не было. А ведь она никогда не уходила из дому надолго, чтобы в любую минуту откликнуться на его зов. Федор терялся в догадках. Через минуту дверь с легким скрипом открылась и вошла бледная, растерянная Елена. Федор никогда не видел ее такой.

– Что с тобой? – поднимаясь на локте, спросил он.

Плача и не скрывая охватившего ее страха, Елена торопливо рассказала, что с ней случилось. Она возвращалась с покупками из магазина. Недалеко от дома, там, где приходится проходить узкой тропинкой, обсаженной большими камфорными деревьями, ее остановил человек. Он взял ее за руку и сказал, что, жалея ее и желая ей добра, советует немедленно – он повторил это – уехать из Абхазии и ей и ее мужу, Дробышеву. Если же она не послушается его совета и не увезет отсюда Дробышева, пусть тогда пеняет на себя, потому что случится несчастье, большое несчастье.

– Ты никогда раньше не видела этого человека? – перебил ее Федор.

Она по-ребячьи сморщила лоб, взглянула на него и задумалась.

– Так как, не видела? – повторил он.

Медленно, с трудом припоминая, Елена неуверенно сказала, что когда она жила в гостинице «Рица» и выходила гулять на набережную, то, кажется, видела этого человека в приморском парке и в порту. Она даже подумала, что он там работает.

– И сможешь узнать, если встретишь?

Она кивнула головой, но сейчас же добавила:

– Он сказал, чтобы об этом разговоре я никому не говорила.

– Угрожал?

– Он сказал, что нам будет плохо, если я расскажу тебе или кому-нибудь, – повторила она, всхлипнула и, прижавшись к нему, зашептала:

– Мне страшно за тебя, уедем отсюда.

– Беги к Чиверадзе, расскажи ему все, все, – с трудом выговорил Дробышев, откинувшись на подушки и тяжело дыша. – И какой он, и что говорил. Помоги найти этого человека. Беги! Но не прямо, а покрутись по улицам, проверь, не следят ли они за тобой. Да, да, это они! – увидев ее удивленный взгляд, повторил он нетерпеливо. – Дай мне пистолет и иди скорей.

Когда Елена уходила, Федор попросил ее закрыть дверь на ключ. Он слышал, как она прошла по веранде, по двору, слышал, как хлопнула калитка, посмотрел на черные впадины окон и, протянув руку, повернул выключатель.

Прошло минут десять. Внимание Федора привлекло глухое ворчание овчарки, лежавшей во дворе. Мимо дома, громко разговаривая, прошла какая-то компания, потом голоса стихли. Немного погодя скрипнула калитка. Собака кинулась к забору, яростно залаяла. Чуя недоброе, Федор, сжимая в руке пистолет, не отрываясь, следил за окнами. Больше всего он боялся услышать звук выстрела с той стороны, куда побежала Елена.

Кто-то успокаивал собаку. Дробышев услышал осторожные шаги. Человек подкрадывался к дому. Он напрягся в ожидании, чтобы, если в окне покажется голова, стрелять, но шорох затих.

– Кто там? – разрывая томительную тишину, крикнул Дробышев. После короткой паузы человек из-под окна ответил:

– Это я! Проходил мимо, решил навестить тебя. Как ты себя чувствуешь?

Дробышев узнал голос сотрудника одного из оперативных отделов.

– Это ты, Самушия? – переспросил Федор. – Беги к Чиверадзе. У него моя жена, Елена. Проводи ее домой. Только скорей!

От напряжения он обессилел и откинулся на подушку.

– Хорошо, хорошо, – заторопился Самушия, и Федор услышал быстро удаляющиеся шаги. Собака, стуча когтями, не торопясь прошла по веранде, тяжело плюхнулась на пол.

«Как хорошо, что в такую минуту рядом оказался товарищ!» – подумал Федор. Часто встречаясь с Самушия, Дробышев знал, что тот давно хотел работать в спецгруппе. Как-то в столовой, за ужином, они разговорились и Самушия после некоторого колебания поделился с ним своей мечтой. Федор рассказал об этом разговоре Ивану Александровичу, но тот отмахнулся.

– Хватит, не раздувай штаты. Скоро нам самим нечего будет делать!

Продолжая встречать приветливого и любознательного Самушия, интересовавшегося ходом дела, Федор чувствовал себя будто в чем-то виноватым и старался говорить помягче и потеплей. Самушия, видимо, чувствовал это, и со своей стороны стремился помочь Федору хотя бы советом. Это он подсказал, как найти один «почтовый ящик» в городе, когда Дробышев сказал ему о своих подозрениях. После ареста хозяин квартиры сознался, что он получал и передавал письма, но так и не назвал ни одного корреспондента и того, кто его завербовал. Он показал, что давно тяготится этой работой и, если бы не получаемые письма с угрозой, давно бы сам пришел с повинной. Дробышев видел и самые письма, хранимые в горшке с пышно разросшимся столетником. Они подтвердили правдивость его показаний. Письма были местные, со штампом сухумской почты. Но текст, написанный печатными буквами, мало подвинул дело. Дом был взят под наблюдение, но в квартиру никто не приходил. Надо было рискнуть. После долгих колебаний Чиверадзе принял решение освободить арестованного. Первый день наблюдения за домом не дал ничего интересного. На второй день Хангулов видел, как освобожденный ходил в магазин, за водой к водопроводной колонке. Вечером в комнате горел свет и в окне несколько раз мелькнула человеческая тень. Потом свет погас и все стихло. Утром человек должен был пройти по городу, чтобы стало известно о его освобождении. Но давно взошло солнце, соседи ушли на работу, хозяйки уже возвращались с базара, а в домике царила тишина. Человек не выходил. У Хангулова мелькнула мысль, что он скрылся. Встревоженный Виктор подошел к дому с другой стороны, перелез через невысокий заборчик и подошел к раскрытому окну. То, что он увидел, ужаснуло его. На полу, рядом с кроватью, в нижнем белье ничком лежал хозяин квартиры. Виктор вскочил на подоконник, прыгнул в комнату и подошел к нему. Все еще не веря своим глазам, Хангулов тронул лежащего за плечо, понял, что он мертв, мельком оглядел комнату, выскочил во двор и, уже не маскируясь, бросился в комендатуру.

– Неужели эта сволочь сильнее нас? – собрав группу, спросил Чиверадзе. – Кто виноват в смерти этого человека? Я ли, принявший решение выпустить его, Хангулов, не перекрывший всех выходов у дома? Кто виноват в этом? – Он посмотрел на сидящих вокруг стола. – Все! И я в первую очередь! Сейчас я знаю, что он хотел вырваться от них, верил в то, что мы защитим его. А его убили! Почти на наших глазах! Чего мы после этого стоим?

Давно не видел Дробышев своего начальника в таком возбужденном состоянии.

Чиковани наклонился к Федору и зашептал:

– Жаль, конечно, что так получилось, но убили-то ведь свои своего!

Эти слова услышал сидевший рядом Чочуа.

– Прежде чем говорить, ты бы подумал, – зло сказал Даур. – У тебя это иногда получается. Эх, Михаил, неужели ты не понял, что убили-то его потому, что он больше не хотел быть предателем.

Все это вспомнилось Федору, пока он ожидал возвращения жены. Время шло, а ее не было.

Послышались шаги, голоса, стук отворяемой калитки, ласковое повизгивание собаки, щелканье замка. Дробышев повернул выключатель. Вошла Елена, за ней Чочуа с перевязанной рукой. Из-за его спины выглядывала улыбающаяся физиономия Чиковани. Елена подошла и молча села на кровать рядом с Федором.

– Поправляйтесь скорей, Федор Михайлович! – сказал Чиковани. – Поедем ко мне в селение, к моей матери. И Елена Николаевна поедет. Поедете?

– Конечно, – ответила она.

– И меня приглашаешь? – спросил Чочуа.

– Конечно! Все поедем! И Иван Александрович, И Хангулов, и Пурцеладзе, и Сандро. И Дина возьмем с собой. У нас в Абаша всем места хватит. Мы там Сандро женим, – засмеялся Миша.

• Предыдущая
• 42/64
• Следующая