Демократизация - Бернхаген Патрик - Страница 36

В начале XXI в. Азия так же разнообразна в политическом отношении, как и 30 лет назад. Хотя в действие пришли некоторые внешние элементы и элементы подражания, сделавшие демократические исходы более вероятными, чем в прошлом, все равно политические траектории государств региона представляются чрезвычайно уникальными.

Как видно на графике (рис. 5.1), средний уровень развития демократии для стран Африки южнее Сахары с 1970‑х годов до конца 1980‑х годов близок к показателям стран Ближнего Востока и значительно ниже показателей Азии или Латинской Америки. Действительно, после небольшого подъема в середине 1970‑х годов в течение следующего десятилетия он даже немного снижался. Однако в начале 1990‑х годов произошли значительные изменения. К 2004 г. показатель среднего уровня развития демократии стран Африки начал значительно отклоняться от показателя стран Ближнего Востока. Майкл Браттон и Николас ван де Валле[194] полагают, что на большей части континента наблюдалась типичная последовательность от протеста и политической либерализации, через соревновательные выборы, к дальнейшей демократизации в некоторых случаях.

В начале 1970‑х годов большая часть стран континента была под властью тех, кого журналисты называли «диктаторами», исследователи – «неопатримониальными» правителями, а блюстители точности названий официальных должностей – «пожизненными президентами». В Южной Африке существовала особая система, при которой большинство граждан не имели политических прав. В течение 1960‑1970‑х годов в регионе наблюдался экономический рост, в результате которого умеренно вырос подушевой доход. Однако 1980‑е годы были провальными, произошло падение среднедушевых доходов. Повсеместная нищета стала причиной выбивания пастбищ и обезлесения, что, в свою очередь, повлекло за собой массовый голод в наиболее пострадавших областях. В 1990–1992 гг. наблюдалось ежегодное падение подушевых доходов, затем оно замедлилось в 1993 и 1994 гг.[195]. Таким образом, локальное проявление влияния глобальной экономики спровоцировало подъем протестных движений в начале 1990‑х годов.

Однако протесты, как представляется, не были просто прямым следствием бедственной экономической ситуации, сложившейся в регионе. Африканские правительства, отчаянно нуждавшиеся в финансовой помощи, заключали многочисленные соглашения о займах со Всемирным банком и Международным валютным фондом, которые сопровождались жесткими условиями. Браттон и ван де Валле[196] показали, что чем больше соглашений заключала страна, тем с бóльшим числом протестов сталкивалось правительство. В дополнение к протестам, вызванным экономическими трудностями самими по себе или жесткими условиями предоставления займов, создается впечатление, что заключение все новых унизительных соглашений с миром международных финансов серьезно истощало поддержку властей африканских стран со стороны. Пытаясь преодолевать кризисы, которые одновременно имели и экономический, и политический характер, власти начали движение к открытию политических систем своих государств. В результате в 29 африканских странах в 1990–1994 гг. были проведены многопартийные конкурентные президентские, парламентские или и те и другие выборы. Протесты достигли пика в 1991 г., либерализация – в 1992 г., наибольшее число выборов пришлось на 1993 г.[197], а уровень демократизации, как мы его измеряем, продолжал увеличиваться и в следующем десятилетии.

В свою очередь, Южная Африка, которая в течение длительного времени была образцом исключения из политики по расовому признаку, под давлением социальных движений внутри страны и международного осуждения, а также из-за угроз прекращения финансирования со стороны иностранных инвесторов, все больше опасавшихся роста социальной нестабильности и все менее предрасположенных воспринимать антидемократические практики в качестве лучшего способы защиты инвестиций, начала собственный процесс демократизации, который привел к выборам 1994 г. Они стали первыми в истории Южной Африки выборами, на которых могло голосовать чернокожее большинство. Это неплохо, что после 1989 г. стало сложно убеждать официальный Вашингтон оказывать помощь союзнику в глобальной борьбе против коммунизма.

Возникла группа стран, оказавшихся несостоятельными и внутри, и вовне. Они не смогли добиться экономического роста, и они не смогли защититься от требований иностранных банкиров. Параллельные политические переговоры привели в большом числе несвязанных друг с другом стран к либерализации как в национальной, так и в экономической политике, к конкурентным выборам и ко все большей демократизации, хотя и не без вызовов, поскольку персонализм и коррупция оказались слишком стойкими. Показатели демократизации в конце 1990‑х годов даже снизились, но затем снова начали поступательное движение вверх.

Мы также наблюдаем действие и внешних процессов. Глобальные финансовые институты начали пересматривать свое отношение к авторитаризму как к защите инвестиций от иррациональных аспектов демократии, поскольку автократы оказались как минимум настолько же подверженными коррупции, как и охотящиеся за голосами избирателей политики. Латинская Америка осуществляла демократизацию в 1980‑е годы, не создавая угроз для транснациональной финансовой системы. Кроме того, как и в Латинской Америке, США были менее склонны к поддержке диктаторов-антикоммунистов и более склонны к распространению неолиберальной демократии, особенно после 1989 г. Наконец, поскольку и движения, и власти в Африке учились друг у друга, имеет место эффект подражания. Движения видели увеличивающиеся возможности бросить вызов, а власти воспринимали демократизацию как способ справиться с теми, кто им бросил вызов.

Спустя 15‑лет после 1990 г. власти стран Африки достигли разных успехов в движении от авторитаризма. Некоторые страны стали существенно более демократическими, как Кабо-Верде, а некоторые так и остались автократиями, как Свазиленд. Большинство африканских стран занимают промежуточное положение между этими крайностями. Браттон и его соавторы[198] называют африканский вариант таких режимов «либерализованной автократией».

Этот регион вступил в 1970‑е годы с очень низким показателем среднего уровня развития демократии, и лишь весьма незначительные изменения произошли к началу нового столетия несмотря на несколько бурных десятилетий, во время которых происходили гражданские войны, иностранные интервенции и оккупации, межгосударственные войны и множество случаев политической нестабильности. Хотя к концу рассматриваемого нами периода США объявили, что занимаются продвижением демократии в этом регионе и даже начали войну и оккупировали два государства, результаты не только оказались невпечатляющими, но, как многие считают, дискредитировали деятельность по распространению демократии и, возможно, даже саму демократию. Но в то же время Турция вступила в новый период своей долгой истории колебаний между более демократическими и более авторитарными моделями политики после того, как пришедшая к власти новая партия отвергла существовавшую в течение длительного времени приверженность воинствующему секуляризму и предотвратила вмешательство военных в политику. Надежды вступить в ЕС играли в Турции приблизительно такую же роль, как и подобные надежды стран Южной Европы во время демократизации в 1970‑е годы. Однако отсутствие в регионе в целом примеров эффективной демократизации заставляет задать множество интересных вопросов, связанных со сравнениями. Когда мы перечисляли в табл. 5.1 страны, осуществлявшие демократизацию, в нее попало совсем немного стран с преимущественно мусульманским населением, но все же некоторые оказались в таблице, например, Мали. Пока одни склонялись к объяснению такого положения наследием определенной культурной традиции, другие указывали на присущее региону сочетание недавнего колониального правления и антиколониальной борьбы, бедность одних стран и основанное на нефти богатство других стран, что по-своему мешало развитию демократии.