Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 41

• Предыдущая
• 41/104
• Следующая

Он перевернул девушку на спину и, налив еще немного розовой жидкости себе на ладонь, принялся нежно массировать ее грудь и живот.

— Тебе приятно?

— М-м-м-м-м-м, я чувствую покалывание и тепло, мой господин…

— Во всем теле? — шепнул он, поглаживая ее стройные ножки.

— Да, во всем теле! — согласилась она, слегка поеживаясь, — прикосновения его рук отчего-то стали невыносимо сладкими.

— Перевернись на животик. Так. А теперь подожми ножки. Хорошо. Выгни спинку. Глубже, Зейнаб! Плечи должны быть как можно ниже. Голову положи на сложенные руки. Великолепно! Вот в таком положении ты должна находиться, когда калиф захочет войти в твое тело через Содомские Врата. А теперь не двигайся — я подготовлю дилдо.

Он окунул инструмент в кувшинчик со смазкой, и, встав на колени, приготовился его ввести.

— Не пугайся. Ощущения будут совершенно другими. Если станет неудобно, просто выгнись сильнее.

Он решительно раздвинул двумя пальцами дивно очерченные ягодицы, обнажив маленькую розовую розеточку. Головкой дилдо осторожно надавил — и почувствовал, как поддается нежная плоть его усилию. Головка слегка углубилась в напряженное тело девушки.

Зейнаб ахнула. Нет, дело было не в боли. Какое же неприятное ощущение — просто на редкость! Так она ему и сказала, как всегда, напрямик:

— Зачем ты делаешь это со мною, господин мой? Это.., это же неестественно!

— Для некоторых, сокровище мое, но не для всех, — сказал он. — Рабыня Страсти должна уметь доставить господину все возможные наслаждения. Ты уже научилась принимать мужскую плоть в два из трех отверстий твоего тела. В гареме для тебя не должно быть ни сюрпризов, ни откровений. Ты должна стать совершенством во всем, Зейнаб! — Он ввел дилдо еще глубже, но тут девушка попыталась вырваться, и Кариму пришлось одной рукой крепко схватить ее за шею.

— Послушание во всем! — сурово напомнил он.

— Отвратительно! — закричала она. — Омерзительно! Железная ладонь давила на ее шею, а дилдо вошел в нее уже на всю глубину. Тогда Карим наполовину извлек его, но лишь затем, чтобы втолкнуть снова. Он начал двигать игрушкой в резком отчетливом ритме…

Бороться с ним было девушке не под силу. Ей омерзительно было то, что делает он с нею, и вдруг, к величайшему своему ужасу, она почувствовала, как истома наслаждения постепенно охватывает ее напряженное тело. Теперь она сама делала задом встречные движения…

— Ненавижу тебя за это! — воскликнула она, но тело ее уже извивалось в пароксизме страсти несмотря на то, что Карим уже извлек игрушку…

— Сам я не люблю подобных забав, — сказал он равнодушно. — Но ты не должна забывать, что я тренирую тебя для калифа, а не для себя. А, как мне известно, Абд-аль-Рахман время от времени предается таким утехам. И когда он пожелает тебя так, ты должна быть готова его удовлетворить. Дважды в неделю твое тело будет принимать дилдо таким манером, чтобы вполне приготовиться.

Зейнаб не отвечала. Перевернув девушку на спину, Карим увидел, что щеки ее мокры от слез — а ведь она не издала ни стона! Он принялся нежно сцеловывать каждую слезинку, затем ласково заключил ее в объятия. И она не вынесла…

— Как это ужасно! — зарыдала она. Гнев охватил ее, она закричала:

— Ненавижу тебя! — и принялась изо всех сил молотить кулачками по его груди:

— Ты сделал мне больно!

— С каждым разом боль будет все слабее, — он обхватил ее запястья, лишив возможности драться. — А со временем тело твое настолько расслабится, что примет дилдо без труда.

Его могучее тело придавило девушку к матрацу, он искал ртом ее губы, лишая дыхания, возбуждая еще пущую злость…

— Больно — не больно, наплевать! Не в этом дело?

Это омерзительно! — завизжала она, оскалив в гневе острые зубки, И он потерял контроль над собой… Впился в этот оскаленный рот жгучим поцелуем. Будь она проклята! Будь проклята! Такой потрясающей женщины во всем свете не сыщешь — и он любит ее! Но не должен… Не смеет… Не имеет права!

Зейнаб почувствовала, что его напряженный член уперся ей в бедро. Поцелуй становился все нежнее, и злость сама собою улеглась. О, почему она так любит Карима-аль-Ма-лику? Он же всего-навсего холодный, жестокий и бесчувственный дрессировщик, обучающий ее, словно какое-нибудь животное, удовлетворять чувственный аппетит великого владыки! ..Она прерывисто вздохнула, отвечая на его поцелуи…Все равно! Если Судьба подарила ей столь краткое счастье — что ж, она своего не упустит, она вцепится в него со всею силой! Какая разница? Такого никогда не было у Сорчи Мак-Дуфф. А у Груочь и подавно никогда не будет!..

Руки Зейнаб обхватили любимого, прижимая его все крепче… Губы ее раскрылись ему навстречу, язык жадно искал встречи… Ладони ее ласкали тело Карима, пальцы запутались в мягких его волосах, пробегали по мускулистой спине, разжигая страсть в его чреслах… Горло все напряглось в безмолвном крике, когда он стал покрывать ее благоухающую шею горячими поцелуями. Склонившись над нею, он принялся играть с ее грудями, покуда они не отяжелели от желания, а соски не превратились в твердые розовые ягодки, словно молящие о поцелуях… Повинуясь их безмолвному, но страстному призыву, губы его сомкнулись вокруг одного соска, затем скользнули к другому. Ласки его жадного языка пробудили потаенную жемчужину страсти меж ее бедер. Зейнаб застонала, когда плоть его жадно скользнула в ее изнывающее от любовной истомы тело.

— Нетерпелива, как всегда! — все же поддразнил он ее. г — Ты лишь пробудил мой аппетит. — Ноготки ее скользнули по спине возлюбленного, заставив его содрогнуться всем телом. — Теперь ты прочно сидишь в седле, мой господин, — посмотрим,«как удастся тебе скачка. Сладишь ли ты со мною, как с тем арабским скакуном, которого ты привез с горных лугов!

Он крепко обхватил ее ногами. Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее плоть его вонзалась в ее распаленные недра. Он не знал жалости. Один взрыв, затем другой, третий… Теперь ногти ее беспощадно вонзались в его тело, вся она содрогалась, прильнув к нему, пока, наконец, обоих не сотрясла сладкая судорога… Опрокинувшись на ложе, он заключил ее в объятия.

— Если бы ты принадлежала мне, Зейнаб, я никогда не допустил бы, чтобы ты была несчастна, — нежно произнес он. Большего он не смел ей поведать…

— Если бы я принадлежала тебе, господин мой Карим, я никогда не была бы несчастна! — эхом откликнулась девушка. И она не смела открыть ему большего…

Но он все понял, как и она, и боль становилась невыносимой…

— Я человек чести, мое сокровище. Весною я отвезу тебя к калифу Кордовы.

— И для меня честь превыше всего, господин мой Карим. Я покорно отправлюсь туда — и принесу славу тебе и Доналу Раю…

Больше не о чем было говорить. Так мало времени им оставалось… И оба молча поклялись не тратить его попусту.

— По-моему, я отыскал для тебя подходящую невесту, сын мой, — объявил Кариму Хабиб-ибн-Малик. — Ее зовут Хатиба.

— Ну, если вы считаете, что она мне подходит — что ж, пусть так оно и будет, — отвечал Карим. А в самом деле, какая разница? Ведь он никогда не полюбит ее, как свою Зейнаб…

— Она прелестна, — добавила Алима, заметив, что с сыном что-то творится. — А ты вполне уверен. Карим, что хочешь создать семью именно сейчас? Может, сходишь еще в одно плавание на своей» И-Тимад «?

— Последним плаванием будет путешествие в Кордову с Зейнаб и подарками для калифа, — ответил он. — Потом я заверну в Эйре, чтобы передать Доналу Раю, произвели ли его дары должное впечатление на владыку. Самое время мне жениться… Назначьте свадьбу на следующую осень.

— Но позволь хотя бы рассказать тебе про Хатибу. — Отец Карима не обладал интуицией, присущей его супруге. — Она дочь Гуссейна-ибн-Гуссейна.

— Она из племени берберов? — О Аллах, смилуйся! Берберийские девы славятся добрым нравом. А это значит, что она будет послушна, ласкова — и невыразимо скучна. Но, может быть, это ему сейчас и надо? Ведь никто не может сравниться с Зейнаб. Зейнаб. Его золотоволосая возлюбленная…

• Предыдущая
• 41/104
• Следующая