Околдованная - Смолл Бертрис - Страница 21

• Предыдущая
• 21/120
• Следующая

— Неужели все обстоит так плохо, Филипп? Мы в Тлен кирке почти ничего не слышали. Кроме того, у нас и своих забот хватает, тем более что многие надеются на реставрацию монархии.

— К сожалению, дела не слишком хороши, — вздохнул Филипп. — В январе прошлого года королева-мать велела взять под арест принцев де Конде, де Конти и герцога Лонгвиля. После этого пришлось усмирять Нормандию и Бургундию. Королева оставила Париж в руках Гастона Орлеанского, а сама отправилась в Гиень, чтобы заставить тамошних жителей поклясться в верности. Но Гастон Орлеанский то и дело перебегает из одного лагеря в другой, и его поведение смело можно называть предательским. Он никак не хочет смириться с тем, что Людовик XIII назначил регентом свою жену, а не его.

— Я думала, что принц Конде верен королю, — удивилась Жасмин.

— Двурушник. Служит и нашим и вашим, иначе говоря, ведет двойную игру, — сухо пояснил граф. — Но главный смутьян — это Жан Франсуа Поль де Гонди, архиепископ Коринфский и Парижский. Если где-то зреет изменнический заговор, можете быть уверены, что душа его — архиепископ Гонди. Несмотря на показное благочестие, он человек амбициозный и порочный. Он всегда враждовал с королевой-матерью и считал, что женщина не годится в регенты. Если кто и виноват в размолвке между ней и Гастоном Орлеанским, так это Гонди. Теперь он соблазнительными посулами заманивает в союзники Гастона Орлеанского, а кардинал пытается убедить герцога де Буйон и его брата маршала Тюренна перейти на сторону королевы-матери. Маршал довольно успешно провел августовскую кампанию в Шампани. Кардинал понимал, что если Тюренн, овеянный славой последних побед, поклянется в верности Анне, молодой король приобретет надежного защитника. Однако Тюренн отказался, и кардинал сделал все, чтобы следующая битва дорого обошлась самонадеянному военачальнику. Только этой осенью его разбили при Ретеле, и теперь у нас две фронды: одна — возглавляемая Гонди, а вторая — принцами крови, которых поддерживают парижане. Одному Богу известно, кузина, что теперь будет. Не уверен, что, приехав во Францию, вы не попадете из огня да в полымя.

— Когда король объявит о вступлении в права наследования? — осведомилась Жасмин.

— В сентябре будущего года, после своего тринадцатилетия. Именно этого хотел его отец, и, откровенно говоря, дорогая, если срок регентства увеличится, я опасался бы за жизнь короля. Все, что требуется от королевы-матери и Мазарини, это заботиться о безопасности мальчика до его следующего дня рождения. Как только король взойдет на трон, мятежники уймутся — из страха, что их объявят государственными изменниками. Ну а пока они греют руки на гражданской войне под предлогом защиты короля от его же собственной матери и кардинала, — пояснил граф.

— А что вы думаете о Мазарини? — поинтересовалась Жасмин.

— Он достойный ученик Ришелье. И хотя, как и его предшественник, больше занимается политикой, чем делами церкви, все же искренне предан молодому Людовику. Те, кто выступает против Мазарини, преследуют личные интересы, — закончил Филипп и, погладив кузину по руке, добавил:

— В Париже вам делать нечего, но в здешних местах царят покой и благоденствие. Ни один французский патриот не затеет войну в винодельческих землях. Для Франции главное — ее виноградники.

Жасмин рассмеялась, но, тут же став серьезной, прямо спросила:

— Возможно ли найти подходящую партию для моей дочери, Филипп?

— Не мужское дело заниматься подобными вещами. Вам следует спросить моих сестер — Габи и Антуанетт. Они должны это знать, поскольку тоже имеют дочерей-невест. Габи и Антуанетт, как и вы, лишились супругов и теперь живут со мной в Аршамбо, — сообщил Филипп. — Предпочитают простор родительского дома маленьким вдовьим домикам, в которые вынуждены были переселиться. А в Гленкирке есть вдовий дом?

— Нет, только в Кэдби, и я никак не пойму, почему архитекторы считают, будто вдовы обязаны жить в тесноте лишь из-за того, что мужья больше не с ними, — вознегодовала Жасмин.

— Мама, Адали сказал, что у нас гость? — спросила Отем, входя в зал Сегодня она была в платье из простого серебристо-голубого Дамаска с широким воротом из белого полотна, отделанным серебряным кружевом. Она не позаботилась уложить волосы, просто велела заплести их в толстую косу.

— Tres charmante!4 — с улыбкой воскликнул Филипп.

— Это моя дочь, леди Отем Роуз Лесли, господин граф, — официальным тоном представила девушку Жасмин и объяснила дочери:

— Отем, к нам приехал мой кузен, Филипп де Севиль, граф де Шер. С позволения графа можешь звать его дядей Филиппом.

Отем присела в почтительном реверансе.

— Как поживаете, дядя Филипп? — спросила она, протягивая руку. — Рада с вами познакомиться.

Филипп поцеловал тонкие пальчики и поклонился.

— И я тоже, малышка. Как ты прелестна! Думаю, найти тебе мужа особого труда не составит.

— Я собираюсь в Париж, ко двору, чтобы поискать подходящую партию, — откровенно призналась Отем. — Вряд ли в провинции можно встретить знатного дворянина. Я, как вам известно, богатая наследница и выйду замуж только за аристократа из хорошей семьи и с собственным состоянием.

Я хочу быть уверена, что он не женится на мне из-за денег.

Филипп громко рассмеялся:

— Вижу, кузина, она достойная дочь этого семейства! Чистосердечная и прямая. Малышка, твоя мама объяснит, что происходит во Франции. Сейчас в Париже нет двора — из-за беспорядков и гражданских междоусобиц. Возможно, в следующем году все изменится. Ну а пока придется довольствоваться здешним обществом, и уверяю, ты найдешь его достаточно приятным. Жасмин, приезжайте в Аршамбо на Рождество, только пораньше, в День святого Фомы. Мои сестры, вероятно, еще раньше нанесут вам визит, и вы можете спокойно обсудить ваши планы.

Еще раз поклонившись хозяйкам, он ушел.

— Нет двора? — прошептала Отем, пораженная этой новостью.

— Возможно, даже к лучшему, что твой дебют произойдет в здешнем обществе, — с тайным облегчением утешила мать. Отем не знала, что жизнь при дворе вовсе не так весела и беспечна, как ей казалось. Интриги, зависть, ревность… и кроме того, французский двор куда более чопорный и неискренний, чем английский. Жасмин подумала, что теперь ей вряд ли под силу находиться в подобной атмосфере.

• Предыдущая
• 21/120
• Следующая