Царица Пальмиры - Смолл Бертрис - Страница 47

• Предыдущая
• 47/132
• Следующая

—  — Я знаю, — вздохнул он. — Как давно ты уже любишь ее, Марк? Я все понимаю, но ты должен быть осторожен! Именно сейчас ее положение так ненадежно!

— Мы будем осторожны, Лонгин.

— Что ж, люби ее, если хочешь, Марк, но не забывай, что Пальмира — прежде всего. Если бы сейчас Зенобии пришлось выбирать между тобой и городом. Пальмира была бы на первом месте. Никогда не вынуждай ее выбирать!

— Ты, конечно, шутишь, Лонгин! Такой женщине, как Зенобия, просто необходимо быть любимой. Она не может жить без любви!

Кассий Лонгин покачал головой.

— Не обманывай себя. Это в минуту слабости она растаяла в твоих объятиях. Зенобия — не какая-нибудь слабовольная женщина, которая рада вести домашнее хозяйство своего мужа и вытирать сопливые носы и мокрые попки детей. Она рождена для величия! Об этом свидетельствовали все предзнаменования при ее рождении, и она только что начала осуществлять свое предназначение!

— Ты ведешь себя словно девчонка, рожающая своего первого ребенка, а не как женщина, которая уже родила двоих сыновей, — ворчала старая Баб.

Когда боль снова пронизала ее тело, Зенобия заскрежетала зубами.

— Вабу и Деми я рожала легко, а этот ребенок, кажется, вовсе не желает появляться на свет, — простонала она.

— Несчастное дитя! — пробормотала Баб. — Оно так никогда и не узнает своего отца. Боги словно бы одарили тебя после всех этих лет, подарив этого последнего ребенка царя Одената через девять месяцев после его смерти. — Она снова покачала головой. — Бедное дитя, — повторила она.

— Это настоящее чудо, — сказала Юлия, склоняясь над своей подругой и вытирая пот с ее лба.

— По крайней мере, престолонаследие обеспечено. Три сына — это лучше, чем два, — Зенобия перевела дыхание после схватки. Юлия рассмеялась.

— Может быть, на этот раз родится дочка, Зенобия.

— Нет, — послышался уверенный ответ. — Оденат н я плодили только сыновей — сильных сыновей для нашей пальмирской династии.

— Ну что ж, я, например, в восторге оттого, что у меня есть сын, и дочь. Гай — для Антония, а Флавия — для меня.

— Несомненно, для тебя, — усмехнулась Зенобия. — Она — не только твой портрет, но даже манеры у нее твои. Судорога пробежала по ее лицу.

— Ах, царица Юнона! — вскрикнула она.

—  — Тужься, дитя мое, тужься! — командовала Баб.

Зенобия делала так, как ей приказывала ее старая няня, но прошло еще несколько часов, прежде чем ей удалось разродиться.

Снаружи, в прихожей царицы, ждали Кассий Лонгин и Марк Бритайн. За последние месяцы эти двое мужчин стали хорошими друзьями. И правда, Марк не знал, что бы он делал без дружбы мудрого доверенного советника Зенобии. Без этой дружбы он мог бы сойти с ума, судьба нанесла ему еще один удар. Боги позволили ему мельком увидеть рай, а потом тут же отняли его.

На следующее утро после смерти Одената он ждал, что Зенобия позовет его, но вместо этого его пригласили на заседание совета и объяснили обязанности. Ее поведение по отношению к нему осталось таким же, каким оно было раньше — вежливым и любезным. «Ах да, — подумал он, — она — царица и будет ждать, пока минуют девять дней печали и погребение. Это разумно с ее стороны».

Тело царя обмыли, одели в тунику «пальмата» из тонкого полотна, расшитую золотом и пурпуром, и прекрасную тогу «пикту», сотканную из легкой шерсти пурпурного цвета, с вышитыми золотой нитью фигурками богов. На ногах у него были позолоченные сандалии, венок победителя из золотых лавровых листьев украшал его темноволосую голову.

Его положили на погребальное ложе в атрии дворца ногами к дверям для прощания. Ложе усыпали цветами, а в серебряных плошках курился ладан. У изголовья и в ногах ложа стояли золотые лампы, в которых горело ароматное масло. Перед дворцом разбросали ветки сосны и кипариса — знак того, что дом посетила смерть. Когда все приготовления закончились, двери дворца открыли для публики. Люди шли непрерывным потоком весь день, всю ночь и следующее утро, а потом тело Одената перенесли к усыпальнице за городскими стенами. Закон запрещал размещать кладбища в пределах города.

Все граждане города, которые были способны ходить, присоединились к погребальной процессии. Шли и мужчины, и женщины, и дети. Во главе процессии группы музыкантов и певцов играли и пели траурные погребальные песни во славу Одената Септимия и величия его царствования.

Так как Оденат был военным вождем, во главе процессии несли штандарты в честь его побед. Вслед за ними члены совета десяти несли тело на погребальном ложе с непокрытым лицом. За телом следовали члены семьи: Зенобия в глубоком трауре, который выглядел странно на фоне ее золотистой кожи и только делал ее еще более прекрасной; гордая Аль-Зена, юный царь и его брат, опечаленные, но, подобно их матери и бабушке, сдержанные и серьезные.

В конце главной улицы Пальмиры процессия вышла из города и прошла под огромной триумфальной аркой, через которую Оденат так часто въезжал в город, возвращаясь после своих многочисленных побед. Кладбище находилось в полумиле от города. Одената должны были похоронить в фамильной усыпальнице — огромном сооружении из мрамора. Процессия подошла к ней и остановилась. Все стихло, когда юный царь встал перед ними и стал возносить хвалы своему отцу.

Жрец Юпитера освятил могилу и мраморный саркофаг, в который должны были положить останки Одената. Потом он окропил трижды всех присутствующих на похоронах освященной водой, и они удалились, оставив на могиле только членов семьи. Чтобы освятить кладбищенскую землю, принесли в жертву животное, и наконец тело Одената на его погребальном ложе опустили в саркофаг. Все на минуту оставили Зенобию наедине с ним, прежде чем могилу закрыли.

Зенобия смотрела вниз, на лицо мужчины, который был ее мужем и другом в течение тринадцати лет. Хотя он все еще казался ей близким, та искра жизни, которая делала его тем, кем он был, давно уже погасла. Одна лишь телесная оболочка — вот и все, что осталось от Одената Септимия. Протянув руку, она коснулась его лица, но теперь оно было подобно восковой маске.

— Ох, мой Ястреб, — грустно сказала она, — ты не должен был так закончить свой жизненный путь! Чтобы твоя жизнь была отнята двумя озлобленными и безмозглыми мальчишками, твоим собственным семенем — это невыносимо! И все же я должна перенести это.

Она замолчала на мгновение, тщательно взвешивая слова, — нельзя с легкостью давать обещания мертвым. Наконец, она снова заговорила:

— Я постараюсь воспитать наших сыновей так, как ты сам захотел бы их воспитать, и буду править Пальмирой так, как ты сам стал бы править ею — справедливо, но твердо.

Нагнувшись, она запечатлела поцелуй на его ледяных губах.

— Прощай, мой муж! Пусть Харон9 переправит тебя через Стикс туда, где приходит конец всему великому!

Потом, повернувшись, она поспешила прочь от могилы. Аль-Зена ушла в себя, и даже ее верная рабыня Ала не могла пробиться сквозь эту стену отчуждения. Она обвиняла себя в смерти сына.

— Если бы я не стремилась сеять раздоры, используя для этого Лина и Верна, Оденат сейчас был бы жив. Я — причина смерти своего сына и двух внуков! Боги и в самом деле меня покарали! — с плачем признавалась она Зенобии.

Даже невестке не удавалось успокоить ее. Она сильно горевала, перестала есть и через месяц умерла. Ее похоронили с надлежащей торжественностью в той же самой усыпальнице, где и Одената.

Возвратившись с кладбища, Зенобия разразилась рыданиями:

— О боги! Как я устала от смертей! — И упала в обморок. Ее женская душа не выдержала великого испытания, которое выпало на ее долю. Через несколько недель царица обнаружила, что недомогает. Ее одолевала тошнота от одного вида любимой пищи, неудержимо тянуло отведать фруктов, сезон для которых еще не наступил. Наконец, старая Баб едко заметила:

• Предыдущая
• 47/132
• Следующая