Царица Пальмиры - Смолл Бертрис - Страница 14

• Предыдущая
• 14/132
• Следующая

Он ваял ее за подбородок и приподнял голову. Их глаза встретились. Зенобия задрожала, хотя ночь была теплой.

Своими изящными пальцами Оденат с нежностью исследовал ее лицо: очертил контур ее подбородка, коснулся кончиками пальцев высоких скул, провел ими вниз по носу и губам.

— Твоя кожа подобна лепестку розы, мой цветок! — проговорил он глубоким и страстным голосом.

Зенобия уставилась в землю. Она подумала, что вот-вот упадет в обморок. Казалось, она не может отдышаться. Но когда она неуверенно покачнулась, он протянул к ней свои руки и привлек ее к себе. Она и понятия не имела о том, какой соблазнительной казалась князю со своими влажными коралловыми губками, слегка раскрывшимися, и широко открытыми темно-серыми глазами. Ее искренняя наивность мучила его, возбуждала страсть. Однако Оденат сохранял контроль над своими желаниями. «Как легко можно овладеть ею в эту минуту», — подумал он. Как легко опустить ее на песок! Какое наслаждение получил бы он, научив эту прелестную девушку искусству любви! Но какой-то глубокий инстинкт предостерегал его, что время для этого еще не пришло.

Он крепко сжал ее в объятиях и сказал голосом, который, как он надеялся, снова стал спокойным:

— Мы узнаем друг друга, мой маленький цветок! Тебе сказали, что я хочу взять тебя в жены. Но я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Если ты станешь моей женой и это принесет тебе печаль, то пусть лучше этого не будет! Ты окажешь мне честь, если проведешь это лето в моем дворце. Тогда мы сможем получше узнать Друг друга в кругу наших семей и под их покровительством.

— Я… я должна спросить у отца, — мягко ответила она.

— Уверен, Забаай бен Селим согласится.

Он выпустил ее из своих объятий, взял за руку и повернул обратно к лагерю. Проводив ее до палатки, он учтиво поклонился и пожелал ей спокойной ночи.

Смущенная Зенобия прошла в свое жилище. Ночная пустыня становилась прохладной, и Баб дремала, сидя возле жаровни. При виде нее Зенобия почувствовала облегчение, — у нее не было желания разговаривать, хотелось побыть какое-то время одной в тишине и подумать. Князь Оденат пробудил в ней какое-то чувство, но она не была уверена, что это и есть та самая любовь, которая возникает между мужчиной и женщиной. Да и откуда ей знать это? Ведь она никогда еще не испытывала любви. Зенобия вздохнула так глубоко, что Баб вздрогнула и проснулась.

— Ты вернулась, дитя мое? Старуха медленно поднялась на ноги.

— Позволь мне помочь тебе приготовиться ко сну. Ты провела приятный вечер? Гуляла с князем? Целовал ли он тебя? Зенобия рассмеялась.

— Как много вопросов. Баб! Да, вечер был приятным, но князь не целовал меня, хотя, думаю, был момент, когда он мог это сделать.

— И ты не ударила его, как поступала с молодыми людьми из своего племени? — беспокойно спросила Баб.

— Нет, я не сделала этого, и даже если бы он попытался поцеловать меня, не стала бы сопротивляться.

Старая женщина удовлетворенно кивнула. Князь, очевидно, старался завоевать расположение ее милой девочки, и это хорошо. Вероятно, он чувствительный мужчина, и это тоже похвально. Зенобию, этого маленького шершня, можно завоевать только медоточивым убеждением. Сила была бы пагубна.

Баб помогла своей юной хозяйке раздеться и уложила ее в постель.

— Спокойной ночи, дитя мое! — сказала она и, наклонившись, поцеловала девушку в лоб.

— Он хочет, чтобы я провела лето у него во дворце, Баб. Как ты думаешь, отец согласится на это?

— Конечно согласится! А теперь засыпай, моя дорогая, и пусть тебе снятся прекрасные сны о твоем красивом князе!

— Спокойной ночи. Баб, — последовал ответ.

На следующий день, к полудню они снялись с лагеря и отправились в обратный путь в великий город-оазис. Князь ехал рядом с Зенобией, которая в седле оказалась куда более разговорчивой, чем накануне вечером. Два дня спустя показался город, и к тому времени они постепенно стали друзьями. Князь расстался с караваном Забаая бен Селима возле его дома и поехал дальше, к своему дворцу, чтобы подготовиться к визиту Зенобии.

Его приветствовала его мать, персидская княжна Аль-Зена. Слово «Аль-Зена» на персидском означало «женщина»— самая женственная женщина, воплощающая красоту, любовь и верность. Изящная мать Одената олицетворяла собой все эти качества. Она была невысокого роста, зато весьма царственна. Ее кожа была бела как снег, а волосы и глаза — черны как ночь. Аль-Зена любила своего сына, свое единственное дитя, больше всего на свете. Но это была женщина с сильной волей, не желавшая иметь серьезных соперников, претендующих на внимание ее сына. Она презирала Пальмиру и всегда сравнивала ее, отнюдь не в ее пользу, со своими любимыми персидскими городами. Вследствие этого она была непопулярна среди жителей Пальмиры, хотя ее сын, который любил и защищал свой город, пользовался любовью граждан.

Она узнала, что Оденат вернулся, прежде, чем он въехал в ворота дворца, но ждала, когда он сам придет к ней. Проходя через прихожую, она бросила взгляд на свое отражение в серебряном зеркале. То, что она увидела, успокоило. Она все еще прекрасна. Лицо гладкое, без морщин, черные, как полночь, волосы не тронула седина, глаза ясные. Она носила одежду по парфянской моде: вишневые шаровары, бледно-розовую блузу без рукавов, вишневую тунику с длинными рукавами, вышитую золотой нитью и украшенную маленькими жемчужинами. На ногах у нее были сандалии из покрытой позолотой кожи. Ее волосы собраны высоко на голове и образовывали целое сооружение из кос и локонов, украшенное мерцающими гранатами.

Войдя в комнату, она заметила в глазах Одената восхищение, и это было ей приятно.

— Оденат, любимый мой! Мне не хватало тебя! Где же ты был эти дни? — произнесла она своеобразным хрипловатым голосом, являвшим собой разительный контраст с ее женственной внешностью, и обняла сына.

Он улыбнулся и увлек ее за собой на покрытую подушками скамью.

— Я был в пустыне, мама, в лагере моего двоюродного брата, Забаая бен Селима. Я пригласил его дочь Зенобию провести лето здесь, в нашем дворце.

Аль-Зена ощутила неприятный холодок, а ее сын довольно уверенно продолжал:

— Я хотел бы жениться на Зенобии, но она еще молода и колеблется. Я подумал, что если бы она провела лето здесь и получше узнала нас, то не чувствовала бы себя так неуверенно. Хотя ее отец может приказать ей выйти за меня замуж, для меня гораздо предпочтительнее, чтобы она сама захотела этого.

Аль-Зена была не подготовлена к новости, которую сообщил ей сын. Ей нужно время, чтобы подумать. Однако она сказала то, что казалось ей совершенно очевидным:

— Оденат, ведь у тебя впереди еще предостаточно времени, чтобы жениться. К чему такая спешка?

— Но, мама, ведь мне уже двадцать пять лет! Мне нужны наследники!

— А как же дети Делиции?

— Они — мои сыновья, но они не могут быть моими наследниками. Ведь они — дети рабыни, наложницы. Ты же все это знаешь, мама. Знаешь, что когда-нибудь я должен жениться.

— Но ведь не на девушке из племени бедави! Оденат, неужели ты не мог придумать ничего получше?

— Зенобия — только наполовину бедави, как и я сам, мама. Он улыбнулся ей немного печально. Он прекрасно знал о ее чрезвычайно развитом собственническом чувстве, хотя она считала, что он и не подозревает об этом.

— Ее мать — прямой потомок царицы Клеопатры, а сама Зенобия — прекрасная и умная девушка. Я хочу, чтобы она стала мой женой, и она будет ею!

Аль-Зена попробовала взять другой курс, который дал бы ей время поразмыслить.

— Разумеется, сын мой, я забочусь только о твоем счастье! Несчастная Делиция! Сердце ее будет разбито, когда она узнает, что ей придется уступить другой место в твоем сердце!

— У Делиции нет никаких иллюзий относительно ее места в моей жизни! — резко возразил Оденат. — Ты ведь позаботишься о том, чтобы Зенобию хорошо приняли здесь, не правда ли, мама?

— Раз уж ты так решительно настроен взять ее в жены, сын мой, я буду обращаться с ней как с собственной дочерью, — ответила Аль-Зена.

• Предыдущая
• 14/132
• Следующая