Адора - Смолл Бертрис - Страница 49

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая

— Ни в коем случае. Все те годы, что я прожила женой твоего отца, я только и мечтала о том, как бы мне увидеть тебя и побыть с тобой наедине хоть минутку. Сейчас же, когда моя мечта наконец-то сбылась, я и в мыслях не держу, чтобы покинуть тебя, радость моя.

— Но почему, почему тогда ты отказала мне в день смерти моего отца, а потом вдобавок еще и сбежала в Византию?

— Когда-то давно в монастырском саду ты обещал жениться на мне. Все годы, что я прожила женой султана Орхана, я помнила об этом твоем обещании. Когда же ты предложил мне стать просто твоей наложницей… — Феодора на секунду замолкла, и лицо ее исказилось гримасой от наполовину забытой душевной боли. — Как ты правильно сказал когда-то, я всего лишь женщина, — продолжила она. — Меня очень легко обмануть или обидеть. Тогда я посчитала, что ты просто издеваешься надо мной. Да и сейчас ты видел, с каким трудом я согласилась на роль наложницы, ведь моя вера строго-настрого запрещает это.

— А моя религия приветствует. Я не был жесток с тобой. Странно, как ты со своим государственным умом не можешь понять, что правители империй заключают всегда только политически выгодные браки. Я могу иметь лишь три жены, но зато сколько угодно наложниц. Наш с тобой брак не принес бы Турции никаких политических выгод, поэтому-то я и предложил тебе место в моем гареме. Я собираюсь двигаться на Европу, и мне придется брать в жены дочерей или сестер правителей покоренных государств.

— Все это, хорошо понятное любой турчанке, очень сложно постичь мне — греческой женщине, пусть даже и прожившей в Турции большую часть жизни. Но сейчас, кажется, я наконец стала понимать смысл твоих поступков. Теперь меня не волнует мое положение в обществе, главной моей заботой станет родить тебе как можно больше здоровых и умных сыновей.

— Да твое положение в обществе, будет такое же, как у меня. В Турции фаворитка султана значит больше, чем все его советники, не говоря уже о женах. Да ты сама, наблюдая жизнь моего отца, должна была понять это. А что касается сыновей, то в этом не будем сомневаться — достаточно посмотреть на Халила! Знаешь, я иногда с ужасом думаю, что, не повреди он себе в детстве ногу, не видать бы мне султанского меча как своих ушей.

Феодоре было очень лестно слышать эти слова, она даже несколько смутилась, а взглянув в его глаза, увидела, как постепенно в них разгорается страсть.

— Дай мне сына, моя прекрасная Адора, — внезапно резким голосом сказал он.

Еще секунда, и их тела слились в едином страстном объятии. Дрожащими пальцами она расстегнула его рубашку и ощутила жар его возбужденного тела. Он высвободился из ее объятий и быстро сбросил с себя остальное, после чего обнажил Феодору. Все это было так не похоже на их предыдущие ночи, что она снова не выдержала и опять заплакала, уткнувшись в его обнаженное плечо. Его пальцы ласкали ее лицо, шею, плечи, грудь…

— Ты — мое счастье, Адора. Не плачь, — не переставая шептал он. — Теперь мы не расстанемся с тобой никогда. Для меня, султана Турции, один твой мизинчик дороже благополучия моей страны!

Его рука очутилась между ног Феодоры.

— Я страстно хочу тебя, Адора. Хочу, чтобы мое семя влилось в тебя и зачало в твоей утробе новую жизнь. Он поднял ее на руки и понес на кровать.

— А если сейчас я опять начну отталкивать тебя? — спросила, дурачась, Феодора.

— Тогда мне придется отослать тебя в Константинополь. Я не могу находиться рядом с тобой и не хотеть тебя. А брать тебя только силой — это так тошно!

— Ты не разлюбишь меня, Мурад? — с глубиной и неожиданной дрожью в голосе спросила она.

— Что ты, конечно, нет. Я боюсь только, что ты не любишь меня и сейчас просто смирилась с обстоятельствами.

— Боже мой! Как ты, оказывается, глуп! Я так люблю тебя, Мурад! — воскликнула она и с готовностью протянула к нему свои прекрасные руки.

Прошло два года. Турция окончательно и бесповоротно завоевала бывший византийский город Андрианополь. Не выдержав осады, город сдался, так и не дождавшись помощи из Константинополя. Да и бесполезно было ждать, византийский император уже настолько стал беспомощен и слаб, что почти полностью оказался под властью турецкого султана; у него не было сил и возможности помочь осажденному городу.

Андрианополь был одной из последних жемчужин, еще остававшихся в короне императоров Византии. С его потерей, по сути дела, у Византии оставался только один-единственный крупный город — Константинополь, но и он теперь уже со всех сторон был окружен турецкими землями.

Местоположение Андрианополя было очень выгодным: он находился на пересечении важных торговых путей, ведущих из Европы в Азию, поэтому постоянно подвергался различным осадам и нашествиям. Его захватывали готы, полчища болгар, крестоносцы, но всякий раз он возвращался к своим законным владельцам — сначала римским, а потом византийским императорам. Теперь же он был потерян навсегда — ослабленная и практически поверженная Византийская империя не могла соперничать с могуществом молодой, набиравшей мощь Османской империей.

Вскоре после взятия Андрианополя турки перенесли сюда из Бурсы свою столицу. Город был переименован и получил название Эдирнэ. Это было очень знаменательное событие — впервые столица Османской империи располагалась не в Азии, а на Балканском полуострове, то есть в Европе.

Новая столица досталась туркам в довольно жалком состоянии, ибо, по старой завоевательной традиции, город был подвергнут трехдневному разорению и грабежу. К тому же на второй день после взятия вспыхнули пожары, и некоторые его кварталы, когда-то цветущие и прекрасные, превратились в руины и горы пепла.

Население почти поголовно было обращено в рабство. Завоеватели особенно ценили рабынь, поэтому даже самые знатные и богатые горожанки, способные заплатить выкуп, не смогли избежать общей участи. Разрушенный город наполнился воем и плачем матерей. Одни оплакивали своих погибших во время пожара детей, другие, у кого дети остались живы, были разлучены с ними жестокими и беспощадными завоевателями. В эти дни на улицах Андрианополя появилось множество трупиков истощенных грудных детей — матери, сумевшие спасти детей от огня, не могли спасти их от голодной смерти. У них пропадало молоко, и они могли лишь бессильно наблюдать, как постепенно умирают их дети. Многие красавицы в эти дни прокляли свою красоту, из-за которой их насиловали по несколько раз в день и вдобавок потом еще обращали в рабство.

Участь мужчин была немного легче. Им было велено участвовать в восстановлении города. Для постройки султанского дворца среди мужского населения были отобраны все ремесленники и художники. Они оказались в более выгодном положении, так как могли рассчитывать на сносное обращение и не столь бесчеловечные условия жизни. По крайней мере на время строительства.

По замыслу султана Мурада этот дворец должен был олицетворять собой все величие новой империи. Работы начались сразу же после взятия города. Были приглашены лучшие итальянские архитекторы. Весь дворец намеревались облицевать белым мрамором, который привозили с Мраморных островов. Изнутри и снаружи дворец должен был быть расписан лучшими художниками со всего света, которых также, как и архитекторов, специально нанимали для этого. Заботу о всех интерьерах, о мебели и скульптурных украшениях дворца Мурад поручил своей неизменной фаворитке, Адоре. Окончание постройки дворца собирались приурочить к рождению у Адоры первенца от султана, но потом поняли, что в столь короткий срок построить дворец невозможно. Сама Адора и сказала султану Мураду об этом.

— Мы не должны спешить, — заключила она. — Это наш первый дворец в Европе, и он должен быть по-настоящему прекрасен.

Султан ничего не мог возразить; последнее время он вообще с ней редко спорил. Иногда, после очередного посещения какой-нибудь другой женщины из своего гарема, он говорил сам себе:

• Предыдущая
• 49/59
• Следующая