Освобождение Вены: роман-хроника - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 36

Скорей к домам, к укрытию! С каждой секундой бруствер все ближе, ближе. Уже видны на нем сухие былинки травы. Прыжок — и траншея осталась позади. Промелькнуло на ее дне неподвижное тело гитлеровца, в стороне — автомат, ребристый цилиндр, футляр для гранат.

В селение ворвались с ходу. И едва достигли первых домов, как сквозь шум боя долетел скрипучий вой, похожий на ослиный крик. Шестиствольный немецкий миномет… Наши солдаты называли его «ишаком».

Мы бросились к стене. Совсем рядом рвануло, потом еще… еще. Задымились многочисленные воронки. От них тянулись вверх сизые струйки с удушливым запахом гари.

— Пронесло, — выдохнул Артемьев. — А где же антенна?

Он оглядывался вокруг, ища антенну своей рации. Вместо нее торчал короткий стерженек с гладким срезом: осколок аккуратно отсек металлический прут.

На стене дома черной краской нарисована стрела. Она направлена в сторону противника. Рядом надпись: «Хозяйство Румянцева». «Какого Румянцева?» — недоумеваю я. Потом догадываюсь, ведь наши части побывали здесь еще зимой, в населенном пункте были сильнейшие бои, но противнику удалось все же им овладеть. А стрела-указатель с фамилией командира части, которая тогда вела бой, сохранилась. Куском кирпича поверх царапаю «Белоусова».

Неожиданно послышался лязг гусениц. Немецкие танки! Они скрывались за домами на противоположной стороне улицы.

— «Пэтээровцы», вперед! — кричит Белоусов, делая знак рукой расчету Семихова.

Солдаты забежали за дом. Новый разрыв, содрогнулись стены, с крыши посыпалась черепица.

— Где он, гад фашистский?

Шапка Семихова сбилась на затылок, шинель расстегнута. По разгоряченному лицу катится пот. Подхватив длинное тело бронебойки, солдаты выбежали из укрытия и залегли. Прицелившись, Семихов выстрелил.

Неожиданно пушка танка развернулась в сторону бронебойки. Тупой ее срез смотрел прямо на солдат. Сверкнул разрыв. Ружье отшвырнуло в сторону. Второй снаряд разорвался позади неподвижно лежащих солдат.

— Как он их! — охнул Артемьев. И вдруг один из лежавших медленно поднял голову.

— Давай сюда! — крикнул Артемьев. — В укрытие!

Но солдат, казалось, не слышал. Опираясь на руки, он с трудом встал. Это был Семихов. Покачиваясь, неуверенной походкой раненого человека, зажав в руке большую гранату, он двинулся к дому, за которым скрывался танк.

— Семихов, назад! Назад, Семихов!

Но солдат все шел и шел, упрямо и медленно. Приблизившись к дому, он кинулся вперед. И в тот момент из-за угла, подминая кусты и тонкоствольные деревца, выполз танк. Размахнувшись, Семихов метнул в него гранату.

Прогремел взрыв. Тяжелый корпус танка содрогнулся. А солдат, цепляясь руками за доски палисадника, стал медленно оседать…

Местечко, где это произошло, называется Шаркерестеш. Название его упоминалось в извещении, которое отправили спустя два дня Марии Игнатьевне Семиховой.

Недавно из Архангельской области Лидия Васильевна Никулина прислала письмо. Она сообщила, что ее девятнадцатилетний брат Леонид сражался в Венгрии. «В конце марта сорок пятого года мы получили от него последнее письмо. Он писал, что возглавляет ротную комсомольскую организацию и на днях вступил в партию. Еще писал, что будет достоин памяти отца, погибшего на фронте два года назад. В конверт была вложена маленькая фотография Леонида: он с гвардейским знаком на груди, медалью «За отвагу».

«А спустя немного, — продолжала сестра, — мы получили письмо от командования части. В письме сообщалось, что Леонид погиб смертью героя 17 марта в боях за местечко Шаркерестеш и похоронен в трехстах метрах от его восточной окраины…

«Прошло много лет, но ничего не забывается, и пока живы мы, свидетели их жизни, хочется узнать многое о наших славных защитниках и оставить близким добрую память». Так писала сестра воина…

«Уточните обстановку в «девятке»?! — приказал Толбухин, имея в виду 9-ю гвардейскую армию Глаголева.

Но генерал Иванов уже говорил с командиром дивизии Блажевичем, полки которого наступали на направлении главного удара.

— Что?.. Прошли?.. Три траншеи?.. Ворвались в Шаркерестеш? Ясно… — Он отвел в сторону телефонную трубку. — Товарищ маршал. Комдив докладывает: «Первая позиция наша! Три траншеи позади! Наступление дивизии идет успешно, хотя сопротивление упорное».

— Хорошо! А как дела у Захватаева?

— У аппарата командующий 4-й гвардейской армии.

— Доложите обстановку, Никанор Дмитриевич.

— Овладели первой и второй траншеями. Сейчас ведем бой за третью. Противник оказывает упорное сопротивление.

— Вы отстаете от соседа. Там дивизии уже на второй позиции. Используйте артиллерию, давите огнем, но только не останавливаться!

Толбухин положил трубку и тут же велел:

— Командарма 27-й!

27-й армией командовал генерал Трофименко. В 3-й Украинский фронт пришел только в феврале. Однако показал себя опытным военачальником, умеющим добиваться победы в трудных условиях. Теперь его армия действовала на второстепенном направлении. Войска должны были сковать противника дерзкими атаками, способствуя соседним гвардейским соединениям.

Толбухин потребовал от войск генерала Трофименко более активных действий.

— Делаем все возможное, товарищ маршал.

— Вы должны делать и невозможное, — нелицеприятно заключил командующий.

Первый день Венской операции не дал ожидаемых результатов. На решающем направлении войска 9-й гвардейской армии продвинулись местами до 7 километров; соседняя 4-я гвардейская армия — только на 3 километра. К исходу дня бои шли на восточных окраинах городов Шеред, Шаркерестеш, Секешфехервар и у озера Веленце.

О событиях первого дня наступления командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант Неделин писал в своем полевом блокноте:

«Вечером 16 марта в районе Ашло противник предпринял контратаку двадцатью танками с десантом автоматчиков. Батарея 76-миллиметровых пушек 98-й гвардейской стрелковой дивизии смело вступила с ними в огневой поединок, уничтожила 8 танков и до 50 фашистов. Героический подвиг совершил старшина Альшевский. Он сражался до последнего патрона. Будучи тяжело раненным, отважный воин противотанковой гранатой подорвал себя вместе с четырьмя немцами, пытавшимися взять его в плен».

Трудным был день 16 марта для войск фронта. Невыполнение намеченных задач объяснялось не только упорным сопротивлением противника, но и отсутствием в составе ударной группировки подвижных войск для развития оперативного успеха. Имевшиеся во фронте танковые и механизированные части в предыдущих боях понесли значительные потери, а оставшиеся боевые машины находились в войсках 26-й и 27-й армий, где потери в личном составе стрелковых частей были особенно ощутимы.

— Танки, танки нужны, — говорили генералы.

Неожиданные сведения сообщил генерал Рогов: разведка находившихся вблизи Секешфехервара дивизий доносила, что немцы окапывают свои танки, создавая из них бронированный огневой рубеж. В любой момент машины могут покинуть укрытия и принять боевой порядок для наступления.

Сообщение насторожило не только командование фронтом, но Верховное Главнокомандование в Москве. На предложение начальника Генштаба генерала Антонова передать находящуюся 6-ю гвардейскую танковую армию из 2-го в 3-й Украинский фронт, Сталин возразил:

— А если немцы перейдут в контрнаступление? Чем будем отражать танки Дитриха? Пока повременим.

Однако первый день сражения и доводы генерала армии Антонова убедили в принятии кардинального решения.

— Вызовите Малиновского, я сам с ним буду говорить.

Маршал Малиновский находился в это время на передовом наблюдательном пункте. Не без огорчения он принял указание Верховного Главнокомандующего о передаче соседнему фронту танковой армии генерала Кравченко. В наступлении на Будапешт ее роль невозможно было переоценить. Теперь же она должна сломить сопротивление противника, где наступление 9-й гвардейской армии застопорилось. Сталин твердо пообещал, что армия затем будет возвращена. Одновременно Малиновскому поручалось лично поставить армии задачу на бой в направлении Балице, Варпалоты, Веспрема и на ходу передать ее в состав соседнего фронта.