Великосветский свидетель - Ракитин Алексей Иванович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/48
• Следующая

— Итак, по предписанию помощника прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Шидловского Вадима Даниловича, возбудившего уголовное расследование по факту смерти Николая Дмитриевича Прознанского, я, следователь Шумилов Алексей Иванович, проведу ваш допрос в качестве свидетеля по этому делу. Уголовное законодательство Российской Империи не требует приведения свидетеля к присяге во время досудебного следствия, однако, на основании такого допроса может быть решен вопрос о вызове свидетеля в суд, где ему придется давать показания уже под присягой. В том случае, если между показаниями на досудебном следствии и в суде будут выявлены существенные противоречия, вы можете подвергнуться уголовному преследованию. На этом основании я призываю вас быть сейчас как можно более точной и правдивой в своих показаниях, дабы в дальнейшем не навлечь на себя подозрений как на неблагонадежного свидетеля. — Шумилов внимательно наблюдал за женщиной, чтобы быть уверенным в том, что до нее доходит смысл сказанного. — Вы понимаете меня?

— Да, вполне, — кратко отозвалась она.

— То, что я сейчас сказал, излагает 443-я статья Устава уголовного судопроизводства. На эту статью будет сделана ссылка в протоколе вашего допроса, именно поэтому я разъяснил вам ее смысл, — продолжил Алексей Иванович. — Я буду проводить допрос, а секретарь, — Шумилов кивнул в сторону скрипевшего стальным пером в углу комнаты Никиты Ивановича Шульца, главного переписчика небольшого подразделения, подчинявшегося Шидловскому, — будет записывать мои вопросы и ваши ответы. После окончания допроса вам будет предложено подписать протокол. Вам все понятно? У вас есть вопросы по процедуре?

Женщина сначала молча кивнула, потом покачала головой в знак отрицания.

— Тогда начнем. Назовите, пожалуйста, себя.

— Матрена Яковлева, дочь Никифора. Из крестьян. Деревня Красково Псковской губернии.

— Возраст?

— Тридцать два года.

— Вероисповедание?

— Православное, конечно.

— Род занятий. Чем занимаетесь в Петербурге?

— Служу горничной в семье Прознанских.

— Как давно?

— Уже, почитай, четыре года.

— Вы живете в квартире Прознанских, или отдельно?

— Да, с ними живу.

— А в летний период? Ведь семья выезжает летом на дачу?

— И летом тоже. Меня берут с собой, я делю комнату с няней. И дача, и квартира достаточно просторны, там всем места хватает.

— Что вы можете сказать о характере отношений между старшим сыном Прознанских, Николаем, и гувернанткой, французской подданной Мариэттой Жюжеван? — Собственно, с этого вопроса и начался допрос по существу.

— А что я могу сказать?.. У господ своя жизнь, мы в их дела не суемся…

— Понятно. То есть вы, Матрена, ничего не знаете, не видите, не слышите и ничего здесь и сейчас сказать не хотите?

Женщина почувствовала в словах Шумилова угрозу, ее взгляд описал круг по комнате и, наконец, зафиксировался на мундире допрашивавшего.

— Дак я что ж? Вы ж спрашивайте, — потерянно пролепетала она.

— Вот я и спрашиваю, Матрена, каковы были отношения между покойным Николаем Прознанским и гувернанткой Мари Жюжеван? Я предостерегаю вас от попытки молчать или вводить следствие в заблуждение.

Последняя фраза, видимо, возымела действие. Горничная опустила глаза и, теребя складку на подоле, произнесла:

— Спала она с ним, вот что.

Шумилов ждал, что она продолжит, но она опять замолчала. Прав был Шидловский, из этой публики слова клещами надо тянуть!

— То есть вы хотите сказать, что Николай Прознанский вступил в незаконную связь с гувернанткой, Мариэттой Жюжеван?

— Да, вступил в связь…

Шумилов кивнул Шульцу, чтобы тот внес услышанное в протокол.

— А откуда вам это известно?

— Она сама рассказывала.

Шумилова точно обухом по голове ударили. Он не мог поверить в то, что Жюжеван стала сплетничать о подобном с домашней прислугой. Яковлева явно лгала, но для чего?

— Когда и при каких обстоятельствах Жюжеван об этом рассказала?

— Когда рассказывала? Да давно уже, я и не упомню… Как-то раз на кухне сидели, я и говорю: скоро, мол, вас, Мария, под расчет подведут — Наденька-то подрастает… А она мне: мол, не уволят, Николаша теперь без меня не сможет обходиться, ему как мужчине нужна опытная женщина. И очень так засмеялась. Да я и сама догадалась после случая с рубашкой.

— Этот разговор проходил при свидетелях?

— Сейчас не упомнить. Может, да. Вы поинтересуйтесь у Радионовой.

— То есть, твердо вы этого не помните, — подытожил Шумилов. — А что это за «случай с рубашкой»?

— Ну, однажды, еще перед Рождеством, я меняла белье и заметила на подоле ночной рубашки Николая пятна… ну… особые пятна. Как на супружеских постелях бывают, — она произносила слова быстро, но то и дело останавливалась, словно для того, чтобы перевести дух.

— Вы говорите о пятнах спермы, мужского семени?

— Ну да… Он увидел, что я их увидела, и испугался. Схватил рубашку и одним махом подол вжик — оторвал. А мне говорит: «Матрена, не говори никому, что видела, скажешь, что прачка рубашку порвала». Дал денег, рубль. А что мне оставалось делать? Я никому ничего не сказана. Да только мне же это и вышло боком.

— То есть?

— Да вот так! — Она обозленно посмотрела на Алексея Ивановича. — Когда принесла белье от прачки, он же сам и начал при Софье Платоновне возмущаться: «Что за безобразие! Кто это мою рубашку испортил!» Софья Платоновна давай меня ругать, как это я не досмотрела и приняла у прачки испорченную рубаху. Мне за мое же добро и досталось! Рубль, конечно, душу греет, да только за этот рубль столько наслушалась…

— Скажите, а у Николая и Жюжеван не было ли в последнее время ссор, выяснения отношений?

— Не знаю я ничего. Не слышала.

— Ну, хорошо. Распишитесь в протоколе и можете быть свободны.

Матрена старательно, высунув кончик языка, вывела на каждой странице протокола свои загогулины и собралась было уже выйти за дверь, как Шумилов остановил ее фразой:

— Матрена, один вопрос без протокола, сугубо между нами: а полковник Прознанский в каких отношениях был с гувернанткой?

Он, видимо, застал горничную врасплох. Строго говоря, Шумилов и сам толком не знал, как лучше ему спросить, вопрос слетел с губ без всякого обдумывания. И Матрена ответила тоже просто и незатейливо:

— А его превосходительство во всем снимает первую стружку.

И бесшумно выскользнула из кабинета.

Допрос няни Алевтины Радионовой начался почти сразу же после допроса горничной. Женщины даже столкнулись в коридоре и обменялись сочувственными взглядами.

Няня была постарше, чем Матрена Яковлева, по лицу ее тонкой сеточкой бежали морщинки, собираясь у глаз и в уголках губ. Выражение доброты и невозмутимости так прочно приклеилось к ее физиономии, что не покинуло ее даже сейчас, когда предстояло отвечать на каверзные — она чувствовала это! — вопросы молодого следователя.

Более умудренная в житейских делах Радионова в своих выражениях была более осторожна, нежели Яковлева. Но в целом она подтвердила показания Матрены о том, что Мариэтта Жюжеван хвасталась интимной связью с молодым Прознанским. Относительно оторванного подола рубашки Радионова заявила, что разговор об этом слышала, да только саму рубашку не видела.

Окончив допросы и отпустив Никиту Шульца, Шумилов надолго задумался. Перед ним лежал листок с вопросами, которые надлежало задать в ходе допросов Яковлевой и Радионовой. Фактически Шумилову не пришлось озвучивать вопросы помощника прокурора: явившиеся свидетели сами все рассказали, лишь для виду посокрушавшись, что мало о чем знают. Обе женщины сами наводили разговор на нужную тему. Что это за поддавки?

Если связь между Николаем Прознанским и Мари Жюжеван действительно имела место, то тогда можно выстроить логичную версию об отравлении из ревности. Однако, можно ли поверить, чтобы француженка стала откровенничать на кухне с горничной? У первой — хорошее образование и манеры, яркая внешность, заслуженное уважение членов семьи; вторая — обычная хабалка, малограмотная, косноязычная, хитроватая. Можно ли поверить, что столь разные женщины пустятся в откровенные беседы? Разве что на необитаемом острове, да и то вряд ли. Как они вообще могли разговаривать на кухне: сели за стол и начали лузгать семечки? Шумилов пытался мысленно представить подобный разговор, его завязку и течение, но воображение пасовало.

• Предыдущая
• 24/48
• Следующая