Расмус-бродяга (с иллюстрациями) - Линдгрен Астрид - Страница 15

• Предыдущая
• 15/30
• Следующая

И «Невеста льва» в самом деле была незаменима, когда наступало время раздобыть денег на еду. Несколько часов они ходили по дворам, пели и играли. Расмус даже позабыл про злых людей и про свой голод, глядя с восторгом на пяти– и двухэровые монетки, сыпавшиеся дождём в его шапку. Людям очень нравились песни Оскара. Они охотно платили монетку-другую за удовольствие послушать о том, как лев разрывал женщин на части, про коварного изменника Альфреда, про несчастных, застреленных из револьвера и плавающих в крови. «Случаются печальные истории», – пел Оскар. Но чем печальнее были истории, тем довольнее, по-видимому, были люди.

Они ходили от двора к двору, и при первых звуках гармошки работницы прекращали мыть в кухне посуду. Они высовывались в окна, подмигивали Оскару и с охотой давали ему по пять эре, может, ещё и потому, что светило солнце, потому что вечером каждая из них собиралась встретиться со своим верным Альфредом. Даже богатые хозяйки глядели на него из-за занавесок гостиной, смеялись, подпевали ему и посылали своих детей во двор с мелочью, завёрнутой в обрывки газеты.

Расмус собирал деньги, сам не свой от радости. Как здорово быть бродячим музыкантом.

– Я тоже буду ходить по дворам с гармошкой, когда вырасту, – сказал после Оскару Расмус.

– Вот как! Так тебе нравится петь?

– Нет, но мне очень нравятся деньги, – откровенно сказал Расмус. – Ведь в приюте я был беден, как церковная крыса.

– Но не собирать же тебе из-за этого всю жизнь пятиэровые монетки! Есть ведь и другая работа, за которую платят больше.

Расмус запихал очередной урожай монет в карман Оскару.

– А мне больше всего нравятся пятиэровые, ясно тебе?

По его лицу пробежала тень. Собственно говоря, ему вовсе не хотелось думать о том, что он станет делать, когда вырастет. Ведь тогда ему придётся думать и о том, что будет до этого. Что будет, когда он не сможет больше бродяжничать с Оскаром. Что станет с ним, если не найдётся никого, кто захотел бы взять его к себе в дом?

Он решил не задумываться над этим, будь что будет. Надо радоваться, если сегодняшний день подарил тебе что-то хорошее.

– Ну, раз тебе нравятся пятиэровики, возьми себе две штуки, – сказал Оскар и сунул мальчику в руку две монетки.

Расмус покраснел от удовольствия. Он взял Оскара за руку и поклонился так, как его учили благодарить, если тебе что-нибудь дадут. Долгое время он молчал как рыба, но под конец неуклюже похлопал Оскара по рукаву и сказал:

– Знаешь, Оскар, ты самый добрый бродяга на свете.

Ему так редко что-нибудь дарили. Каждый подарок был для него целым событием. Ведь если тебе что-то дарят, значит, кто-то тебя любит. Расмус считал, что два пятиэровика – доказательство того, что Оскар любит его. Расмус шёл, то и дело сжимая монетки у себя в кармане, и чувствовал себя богатым.

– Да я такой же, как все бродяги, – ответил Оскар. – Когда добрый, а когда злой. Пойдём-ка лучше в лавку к Хультману да купим чего-нибудь поесть!

При мысли о еде в глазах у Расмуса потемнело. А когда они вошли в лавку Хультмана, у него буквально подогнулись коленки. Запах здесь стоял божественный. На прилавке лежали горы красных и коричневых колбас, великолепный жирный студень красовался рядом с ветчиной, копчённой на можжевеловых ветках, печёночным паштетом и сырами разных сортов. А ещё там была полка, уставленная коробками с конфетами, банками карамелек и плитками шоколада. А хозяином всех этих богатств был приветливый торговец. Как только зазвонил дверной колокольчик, он бросился к ним со всех ног, готовый предложить им всё, что они пожелают. У него были маленькие толстые руки с чёрным кантом под ногтями. Но как проворно он умел нарезать ломтики этой великолепной розовой ветчины и круги колбасы, и как быстро он шмякнул на прилавок кусок масла и сыра, а также табак для Оскара, не переставая любезно разговаривать с ними. Приятно покупать в лавке такого продавца, решил Расмус.

– Видно, лето уже кончилось, – сказал продавец, подавая Оскару табак. Потом он повернулся к Расмусу и сказал кое-что ещё более приятное: – Как насчёт того, чтобы съесть небольшую плиточку шоколада?

Недолго думая он взял с полки шоколад, правда, одну из самых маленьких плиток, но всё же это было замечательно! Шоколадка была в обёртке из красной фольги. Он держал её толстыми пальцами, а она блестела и переливалась.

– Пожалте, кушайте на здоровье!

Расмус взял шоколадку и снова поклонился.

– Ну, теперь ноги сами пойдут, будешь маршировать не хуже солдат Карла Двенадцатого! Поглядим теперь, хватит ли у нас денег на пиво и лимонад. И вроде бы всё, что нам надо.

Был уже четвёртый час, и они решили поскорее идти назад, в сосновую рощицу, и спокойно поесть.

Видно, весть о новом грабеже ещё не просочилась. Городок казался таким тихим и мирным, улицы дремали, залитые лучами послеполуденного солнца, когда Оскар и Расмус шагали по Огатан[3].

– Погоди! Как только люди узнают про то, что случилось, поднимется суматоха, – сказал Оскар. – Поди, этот шляпа-ленсман ещё не нашёл записку. Ему мало кинуть большой булыжник в окно. Видно, нужно, чтобы бомба бабахнула на весь свет, а не то он никак не очнётся.

На берегу реки расположился постоялый двор, окружённый красивым садиком, где люди в это время дня пили кофе. За маленькими круглыми белыми столиками сидело много гостей.

– Знаю, что ты голодный, – сказал Расмусу Оскар, – однако придётся нам здесь сыграть, если хотим и завтра разговеться. Вижу я, тут пятиэровиков будет целая куча, нельзя проходить мимо.

Он достал гармонику, и они остановились на приличном расстоянии от тех, кто пил кофе, позвякивая ложечками, и лакомился булочками с корицей и венскими слойками. Там сидели по большей части знатные дамы в широкополых шляпах, в платьях с рюшами и кружевами. Расмус залюбовался ими. Они были такие красивые и богатые, а ему так нравились красивые и богатые дамы! Как бы ему хотелось иметь вот такую же мать! Вот бы одна из них пожелала взять его в сыновья!

Он уже понял, что надежды на это мало. Они выжидательно смотрели на него. Но они хотели услышать его пение. Его и Оскара. Скорее Оскара. Поди, ни одна из них не подумала: «Этого мальчика я хочу взять в сыновья».

Расмус вздохнул. Но вот Оскар нажал на клавиши, и Расмусу пришлось затянуть:

Расмус легко запоминал и слова и мотив. Стоило им несколько часов походить по дворам, как он выучил наизусть все душераздирающие песни Оскара.

– «Чоллихоп-чанг-чанг, фаллера-лан?лей», – пел он, а глаза его разглядывали дам, выбирая, которую из них он хотел бы взять себе в матери.

За ближайшим столиком сидела толстенькая тётя, которая, судя по всему, была здесь хозяйкой. Время от времени она отдавала приказания прислуживающим девушкам. Она мило болтала с двумя господами, сидевшими рядом за столиком. Видно, они ей очень нравились. Склонив голову набок, она смотрела им в глазки и смеялась без причины.

– Милый господин Лиф, берите ещё печенья, – говорила она. – Позвольте, господин Лиандер, налить вам ещё кофе.

Казалось, угождать им для неё было самое большое удовольствие на свете.

Господа, которых звали Лиф и Лиандер, были тоже очень нарядные и важные. На них были белые соломенные шляпы, у обоих маленькие усики, а у одного – цветок в петлице.

– «Чоллихоп-чанг-чанг фаллера», – пел Расмус, и его звонкий, высокий голос так красиво сливался с низким голосом Оскара.

И костюмы на них были нарядные, летние, узкие брюки… а ботинки у одного из них… верх из светлой кожи с кантом из чёрной лакированной, блестящей… Ботинки, которые…

• Предыдущая
• 15/30
• Следующая