Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 60

• Предыдущая
• 60/142
• Следующая

Даже моя невинность в подобных вещах начала прозревать, к чему клонится настоящее свидание. Они до такой степени понимали теперь друг друга, что я ожидала, что они тотчас же пойдут рука об руку венчаться. Однако последующие слова мистера Годфри напомнили, что следовало исполнить еще одну пустую формальность. Он сел – на этот раз ему это не возбранялось – на диван возле нее.

– Могу я сказать вашей милой матери? – спросил он. – Или вы сделаете это сами?

Она отклонила и то и другое.

– Лучше пусть мама ничего не узнает об этом до тех пор, пока не поправится. Я хочу сохранить это в тайне, Годфри. Ступайте теперь и вернитесь вечером. Мы уже и так слишком засиделись здесь вдвоем.

Она встала и в первый раз взглянула на маленькую комнатку, в которой я претерпевала мое мученичество.

– Кто опустил эти портьеры? – воскликнула она. – В комнате и без того душно, к чему еще лишать ее воздуха?

Она подошла к портьерам. В ту минуту, как она дотронулась до них рукой, в ту минуту, когда она неизбежно должна была обнаружить меня в комнате, голос румяного молодого лакея на лестнице вдруг остановил ее и помешал мне что-либо предпринять. Это, без сомнения, был голос человека, крайне перепуганного.

– Мисс Рэчел! – кричал он. – Где вы, мисс Рэчел?

Она отскочила от портьер и бросилась к двери. Лакей только что вошел в комнату. Румянец сбежал с его лица. Он сказал:

– Пожалуйте вниз! С миледи обморок, мы никак не можем привести ее в чувство.

Через минуту я осталась одна и могла, в свою очередь, незаметно сойти вниз. Мистер Годфри прошел мимо меня в переднюю. Он спешил за доктором.

– Ступайте и помогите им! – сказал он, указывая мне на дверь.

Я застала Рэчел на коленях у дивана. Голова матери лежала у нее на груди. Одного взгляда на лицо тетушки (зная то, что знала я) было достаточно, чтобы открыть мне страшную истину. Я оставила свои мысли при себе до приезда доктора. Он приехал скоро. Прежде всего он выслал Рэчел из комнаты, а потом сказал всем нам, что леди Вериндер скончалась. Серьезным особам, интересующимся примерами закоренелого неверия, может быть, интересно услышать, что он не выказал никаких признаков угрызения совести, когда посмотрел на меня.

Немного позднее я заглянула в столовую и библиотеку. Тетушка умерла, не распечатав ни одного из моих писем. Меня это так потрясло, что в ту минуту мне и в голову не пришло (я вспомнила об этом несколько дней спустя), что она умерла, не оставив мне обещанного маленького наследства.

Последовательно излагая все лично пережитое, должна сказать тут, что прошел целый месяц после смерти моей тетки, прежде чем я снова встретилась с Рэчел Вериндер. Я провела несколько дней под одной с нею крышей. Именно в это время и случилось нечто важное, относящееся к ее помолвке с мистером Годфри Эблуайтом, требующее особого здесь упоминания. Когда эта последняя из многих семейных неприятностей будет описана, моя авторская обязанность закончится, потому что тогда я передам обо всем, что знаю, как непосредственная (хотя и невольная) свидетельница событий.

Тело моей тетушки было перевезено из Лондона и похоронено на маленьком кладбище возле церкви в ее собственном парке. Я была приглашена на похороны вместе со всеми другими родственниками. Но мне было невозможно (при моих религиозных воззрениях) оправиться раньше чем через несколько дней от потрясения, которое эта смерть причинила мне. Сверх того, я узнала, что заупокойную службу прочтет фризинголлский ректор. А так как я видела этого клерикального отщепенца партнером за карточным столом леди Вериндер, сомневаюсь, хорошо ли я поступила бы, присутствуя на похоронах, – даже если бы была в состоянии ехать.

После смерти леди Вериндер дочь ее поступила под опеку зятя покойной, мистера Эблуайта-старшего. По завещанию, он был назначен опекуном Рэчел до ее замужества или совершеннолетия. Полагаю, что мистер Годфри уведомил отца о своих новых отношениях с кузиной. Как бы то ни было, через десять дней после смерти моей тетки помолвка Рэчел уже не была тайной в семейном кругу, и для мистера Эблуайта-старшего – другого законченного отщепенца – стало важно сделать свою опекунскую власть как можно приятнее для богатой молодой девушки, которая выходила за его сына.

Сначала Рэчел наделала ему немало хлопот с выбором места, где ей следовало жить. Дом на Монтегю-сквер напоминал ей о смерти матери. Дом в Йоркшире напоминал ей о скандале, связанном с пропажей Лунного камня. Резиденция ее опекуна во Фризинголле не напоминала ни того, ни другого, но присутствие Рэчел в этом доме после недавней ее утраты помешало бы развлечению ее кузин, девиц Эблуайт, и она сама просила, чтобы ее визит туда был отложен до более благоприятного времени. Кончилось тем, что старик Эблуайт предложил ей нанять меблированный дом в Брайтоне. Его жена с больной дочерью должны были жить там вместе с нею, а он собирался приехать к ним попозже. Они не будут принимать никакого общества, кроме немногих старых друзей, а сын его, Годфри, разъезжая взад и вперед с лондонским поездом, всегда будет к их услугам.

Я описываю этот бессмысленный переезд с одного места на другое, эту ненасытную физическую тревогу и страшный душевный застой ради того конечного результата, к которому они привели. Наем дома в Брайтоне явился таким событием, которое по воле провидения снова свело меня с Рэчел Вериндер.

Тетка моя, Эблуайт, – полная, молчаливая белокурая женщина с одной замечательной чертой характера: отроду она никогда ничего сама для себя не делала. Она прожила жизнь, во всем пользуясь чужой помощью и во всем полагаясь на чужое мнение. Более безнадежной особы, с духовной точки зрения, я не встречала никогда: как можно воздействовать на такой характер, если его вообще нет? Тетушка Эблуайт стала бы слушать тибетского далай-ламу с тем же вниманием, с каким слушала меня, и стала бы рассуждать об его воззрениях с такой же готовностью, с какой рассуждала о моих. Она остановилась в лондонской гостинице и, лежа на диване, сняла дом в Брайтоне при помощи своего сына. Нужную прислугу разыскала, завтракая утром в постели (все в той же гостинице); она отпустила свою горничную погулять с условием, чтобы та «до прогулки доставила себе маленькое удовольствие, сходив за мисс Клак». Придя к ней в одиннадцать часов, я застала ее еще в капоте; она спокойно обмахивалась веером.

– Милая Друзилла, мне нужны слуги. Вы так умны – пожалуйста, наймите их для меня.

Я оглядела неприбранную комнату. Церковные колокола благовестили к обедне – они внушили мне слово дружеского увещания.

– Ах, тетушка! – сказала я грустно. – Разве это достойно христианки и англичанки? Разве наш переход к вечности должен совершаться таким образом?

Тетушка ответила:

– Я оденусь, Друзилла, если вы будете так добры и поможете мне.

Что можно было сказать после этого? Я творила чудеса с убийцами – я не подвинулась ни на один дюйм с тетушкой Эблуайт.

– Где, – спросила я, – список слуг, которые вам нужны?

Тетушка покачала головой: у нее недоставало энергии даже на то, чтобы хранить у себя список.

– Он у Рэчел, душечка, – сказала она, – в той комнате.

Я пошла в ту комнату и, таким образом, опять увидела Рэчел, в первый раз после того, как мы с ней расстались на Монтегю-сквер.

В глубоком трауре она казалась до жалости маленькой и худенькой. Если бы я придавала серьезное значение таким тленным безделицам, как человеческая внешность, я могла бы прибавить, что у нее был такого рода цвет лица, который, к несчастью, всегда теряет, если не оттеняется чем-нибудь белым у шеи. К великому моему удивлению, Рэчел встала, когда я вошла в комнату, и встретила меня с протянутой рукой.

– Я рада вас видеть, – сказала она. – Друзилла, я имела привычку говорить с вами прежде очень сумасбродно и очень грубо. Прошу у вас прощения; надеюсь, что вы простите меня.

Должно быть, лицо мое выдало изумление, которое я почувствовала при этих словах. Рэчел покраснела, а потом продолжала свое объяснение:

• Предыдущая
• 60/142
• Следующая