Дьявол знает, что ты мертв - Блок Лоуренс - Страница 14

• Предыдущая
• 14/76
• Следующая

– Вдруг тебе просто захотелось заработать легких деньжат?

– Меня, конечно, научили не упускать того, что само плывет в руки, – признал я, – но только здесь другой случай. Впрочем, в моей профессии деньги часто даются нелегко. Ты вкалываешь сверхурочно, чтобы отработать гонорар от клиента, но в результате все равно ощущаешь себя проходимцем, когда не добиваешься результата. Мысль о том, что в этом деле мне нечего терять, по идее, должна облегчать жизнь, но по какой-то причине не облегчает.

– Ты все-таки уверен, что Джордж виновен?

– Да, я так думаю. Причем я назвал его брату тысячу причин, почему держусь такой точки зрения.

– Но место для сомнений все же остается?

– Не слишком много места даже для самых мизерных сомнений, – ответил я.

Мы поужинали в Виллидже, а потом заглянули в пару джазовых клубов на Бликер-стрит, после чего поймали такси и отправились к ней домой. Утром она наварила побольше крепкого кофе, подогрела пару бубликов с маком и разделила на две половинки папайю. Солнце заливало лучами гостиную, но Элейн, прочитав «Таймс», номер которой мы купили накануне, сказала, что это ненадолго. К середине дня ожидается сплошная облачность, ближе к вечеру велика вероятность проливного дождя.

– Завтра снова прояснится, – сказала она. – Только мне что за радость? Завтра понедельник. Музей закрыт.

Она снова пошла на курсы фотографии, которые назывались «Городской пейзаж в объективе камеры». А муниципальный музей Нью-Йорка проводил выставку, которую она должна была осмотреть перед следующим занятием.

– Думаю, рискну промокнуть, но поеду сегодня, – сказала она. – А ты чем займешься?

– Наверное, прошвырнусь по своему району.

– Мне почему-то казалось, что так ты и поступишь. По «Адской кухне» или по Клинтону?

– Быть может, немного по обоим. Надену ботинки на толстой кожаной подошве и начну отрабатывать тысячу долларов, полученную от Тома Садецки. Потом хочу заглянуть на встречу группы, а вечером у меня традиционный воскресный ужин с Джимом Фейбером.

– Я думала сначала заскочить в оздоровительный центр, – сказала она, – но, наверное, пошлю все к черту и отправлюсь прямиком в музей. А потом вернусь домой и врасту корнями в кресло перед телевизором. Как получается, что от просмотра передач мозги не так сильно деградируют, если программы британские?

– Наверное, все дело в их манере говорить с экрана.

– А ведь ты прав! Даже «Американские гладиаторы» показались бы интеллектуальным шоу, если бы их вел Алистер Кук. Позвони мне вечером, если получится, или поговорим уже утром. И передай от меня большой привет Джиму.

– Непременно передам, – пообещал я. Мне почему-то не хотелось рассказывать Элейн о назначенной на два часа встрече со старой подружкой.

Давным-давно, когда любой разговор по телефону-автомату стоил всего десять центов, ты делал его из остекленной будки с дверями, которые плотно закрывались, изолируя тебя от шума транспорта или ветра. Быть может, в других городах страны все осталось по-прежнему, но в Нью-Йорке телефонные будки постепенно проходили эволюцию и дошли до почти полного исчезновения, предоставляя все меньше удобств с каждой новой моделью, появлявшейся на улицах. Ныне чаще всего ты обнаруживаешь аппарат, прикрепленный к столбу, и наступит день, когда и от столбов избавятся, видимо, тоже.

Интересовавший меня телефон располагался на юго-западном углу Одиннадцатой авеню и Западной Пятьдесят пятой улицы, и я знал, что именно им воспользовался Глен Хольцман в вечер своей гибели, поскольку других поблизости не наблюдалось. Примерно к половине одиннадцатого я пешком добрался от дома Элейн к этому месту. Я успел присмотреться к телефону еще с противоположной стороны улицы, пока ждал переключения светофора, а потом перешел и снял трубку. Послушал обычный гудок и повесил трубку.

За многие годы, прожитые в северо-западной части Манхэттена, на Одиннадцатой авеню я бывал не слишком часто. В этой ее части находились автосалоны, склады, магазины, торговавшие стройматериалами, и мастерские по кузовному ремонту попавших в аварию машин. Сейчас все они были закрыты, как успели уже закончить работу и в тот вечер, когда произошло убийство.

Я немного побродил, стараясь прочувствовать атмосферу места преступления. Но ничего конкретного не нашел: ни обрисованных мелом контуров тела, ни хотя бы обрывков желтой полицейской заградительной ленты.

Не осталось видно ни пятнышка крови.

Я мог представить, как он стоял тут, снимал трубку, рылся в карманах в поисках четвертака, опускал монету в прорезь. Затем что-то заставило его оглянуться – вероятно, звук или движение, замеченное краем глаза. Он хотел повернуться, но еще только начал движение, как раздался выстрел, и пуля попала в него.

Кусок свинца вошел в него справа сразу под грудной клеткой. Он пробил печень и портальную вену – крупный сосуд, снабжающий этот орган кровью.

По всей вероятности, это уже смертельное ранение, но он не дожил, чтобы умереть от него. Он склоняется в сторону стрелка, который в упор делает еще два выстрела. Одна из пуль скользнула по ребру и пробила мышечные ткани, не причинив серьезного вреда. Зато следующая нашла сердце и стала причиной мгновенной смерти.

Он уже лежал на тротуаре, распростертый во весь рост рядом со столбом, к которому прикреплен телефон. Раздался четвертый и последний выстрел – coup de grace[10], направленный в шею. Звук такой же громкий, но он его уже не слышал.

Трудно сказать, долго ли он пролежал там, и велика ли была лужа крови, вытекшей из него. Кровотечение из тел умерших людей, как правило, не бывает обильным, а пуля, попавшая в сердце, принесла быструю смерть, вот только пробитая артерия печени могла успеть привести к большой потере крови за считанные доли секунды, пока сердце не перестало качать ее. В любом случае он какое-то время здесь лежал, сначала истекая кровью, а потом уже нет, пока кто-то не подобрал свисавшую трубку и не позвонил в полицию.

Том Садецки дал адрес дома, где его брат снимал комнату. Он находился на Пятьдесят седьмой улице чуть в стороне от авеню, старый доходный дом из красного кирпича. Справа высился точно такой же, а слева простирался пустырь, который уже готовили под новую стройплощадку. Короткий лестничный пролет вел вниз к входу в подвал. В дверь на уровне глаз было вставлено стекло, но сквозь него я ничего не разглядел. Дверь оказалась заперта. Высадить ее вроде бы ничего не стоило, но я не стал даже пытаться. Не уверен, что хотел бы зайти, будь она не на замке.

Вернувшись на угол Пятьдесят пятой улицы и Одиннадцатой авеню, я достал блокнот и грубо набросал схему места преступления. На том углу, где убили Хольцмана, находился автосалон фирмы «Хонда», а ремонтная мастерская из сети «Мидас маффлер» располагалась прямо через дорогу. Я припомнил сценарий, предложенный Томом Садецки, и попробовал вычислить уголок в тени, где мог прикорнуть Джордж перед тем, как некто неизвестный открыл стрельбу. Никаких дверных проемов я не обнаружил, но все же нашлось местечко рядом с входом в автосалон, где человек мог бы стоять или сидеть на корточках, не слишком бросаясь в глаза. На углу примерно в десяти ярдах от телефона стояла урна, а еще несколько протянулись в ряд на противоположном тротуаре вдоль здания мастерской.

Когда я уходил от Элейн, сияло солнце. Но теперь облака полностью скрыли его, небо становилось темнее с каждой минутой. Температура тоже стремительно падала, и я скоро понял, что моя куртка может оказаться недостаточно теплой. Поэтому я отправился в отель переодеться и заодно прихватить зонтик.

Но стоило мне выйти на Девятую авеню, как к остановке подкатил автобус. Я немного пробежался и успел запрыгнуть в него. Может, дождя все же не будет, подумал я. И солнце еще выглянет снова, вернув тепло.

Черта с два!

Только в половине первого я вошел в комнату на Хьюстон-стрит, налил кофе в пластмассовый стаканчик и взял немного печенья со щербатого фарфорового блюда. Затем нашел свободный стул. Кто-то встал и зачитал традиционное приветствие АА, а потом представил первого из выступавших.

• Предыдущая
• 14/76
• Следующая