Дьявол знает, что ты мертв - Блок Лоуренс - Страница 1

• 1/76
• Следующая

Lawrence Block

THE DEVIL KNOWS YOU'RE DEAD

© Lawrence Block, 1993

Перевод с английского И. Л. Моничева

Компьютерный дизайн В. А. Воронина

Художник В. Н. Ненов

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

В последний четверг сентября Лайза Хольцман отправилась за покупками на Девятую авеню. Домой она вернулась между половиной четвертого и четырьмя часами, первым делом сварив кофе. Пока напиток капал в чашку, она заменила перегоревшую лампочку на только что купленную, убрала в холодильник продукты и прочитала рецепт приготовления, напечатанный на коробке с бобами фирмы «Гойя». Она сидела у окна, попивая кофе, когда зазвонил телефон.

Это ее муж Глен звонил с сообщением, что вернется примерно в половине седьмого. В его задержке на работе не было ничего необычного, и он всегда аккуратно уведомлял ее, когда его ждать. В этом смысле он всегда проявлял щепетильность, а его внимание к жене только повысилось за месяцы, прошедшие с тех пор, как она потеряла ребенка.

Было уже почти семь, когда он вошел в дверь. В половине восьмого они сели ужинать. Она приготовила тушеные бобы, добавив к рецепту, прочитанному на коробке, чеснока, свежего кориандра и обильную дозу соуса «Юкатека», снабдив гарниром из отварного риса и зеленого салата. Они ели, наблюдая закат солнца, видя перед собой темнеющий небосвод. Их квартира располагалась в новом высотном доме на углу Пятьдесят седьмой улицы и Десятой авеню, построенном по диагонали через дорогу от таверны Джимми Армстронга. Они жили на двадцать восьмом этаже, а их окна выходили на юг и на запад, и виды открывались потрясающие. Весь Вест-Сайд лежал как на ладони от моста Джорджа Вашингтона до парка Бэттери, а с другой стороны – на противоположном берегу Гудзона – можно было видеть чуть ли не половину Нью-Джерси.

Они были красивой парой. Он – высокий и стройный. Темно-русые волосы зачесаны назад, образуя надо лбом отчетливый треугольник, а седина пока лишь еле заметно тронула виски. Темные глаза, смуглая кожа. Резко обозначенные черты лица чуть смягчал излишне вялый подбородок. Крепкие ровные зубы, обаятельная улыбка.

Одет он был так же, как всегда одевался, отправляясь в офис, – в хорошо сшитый темный костюм с полосатым галстуком. Снял ли он пиджак, прежде чем сесть за стол? Думаю, что снял. Мог повесить его на спинку стула или на дверную ручку. Но скорее всего воспользовался вешалкой – он и в таких вещах любил порядок и аккуратность. Мне легко представить, как он сидит за столом, закатав рукава оксфордской сорочки в синюю полоску с концами воротника, пристегнутыми пуговицами, а галстук перебросив через плечо, чтобы не насажать жирных пятен от еды. Я однажды видел, как он это делает, в кофейне под названием «Утренняя звезда».

Она, напротив, не отличалась высоким ростом, но тоже обладала стройной фигуркой, скромно коротко подстриженными прямыми темными волосами, кожей фарфоровой прозрачности и поразительно яркими голубыми глазами. Ей уже исполнилось тридцать два, но выглядела она моложе, а вот ее муж казался старше своих тридцати восьми лет.

Я не знаю, во что была одета она. Скорее всего в джинсы, подвернутые снизу и уже заметно протершиеся на коленях и на ягодицах. А еще, должно быть, в желтый хлопковый свитер с глубоким вырезом и с рукавами, которые тоже обычно закатывала, обнажая руки до локтей. На ногах коричневые замшевые домашние тапочки.

Но это лишь догадки, упражнение на развитие воображения. Я действительно не знаю, что было на ней.

Между половиной девятого и девятью он сказал, что ему нужно ненадолго уехать. Если он прежде снял пиджак, то теперь надел его снова и сверху накинул пальто. Ей он обещал вернуться в течение часа. Ничего особенно важного, сказал он. Просто возникла необходимость кое-что уладить.

Думаю, оставшись одна, она помыла посуду. Налила себе еще кофе и включила телевизор.

В десять часов она начала беспокоиться. Но сказала себе не глупить и провела следующие полчаса у окна, любуясь видом, который один тянул на миллион долларов.

Примерно в половине одиннадцатого снизу позвонил швейцар и сказал, что к ней поднимается полицейский. Когда он вышел из лифта, она уже ждала в общем холле. Это был высокий, гладко выбритый молодой ирландец в синем мундире, и она потом вспоминала, что он выглядел в точности так, как и положено полисмену.

– Добрый вечер, – сказала она. – В чем дело? Что-то случилось?

Он не вымолвил ни слова, пока они не вошли в квартиру, но к тому моменту она уже все поняла. Выражение его лица было слишком красноречиво.

Ее муж находился на углу Одиннадцатой авеню и Западной Пятьдесят пятой улицы. Вероятно, он собирался позвонить из телефона-автомата, установленного в том месте, когда кто-то, по всей видимости, желая ограбить его, произвел четыре выстрела в упор, что послужило причиной летального исхода.

Были другие подробности, но она больше ничего не воспринимала. Глен умер. Остального ей не хотелось ни знать, ни слышать.

Я впервые встретился с Гленом Хольцманом однажды в апрельский вторник, а апрель считается самым неприятным месяцем. Т. С. Элиот[1] написал об этом в «Бесплодной земле», а он, вероятно, разбирался в этом. Хотя даже не знаю. Мне все месяцы кажутся одинаково противными.

Наша встреча произошла в галерее Шандора Келлстина – одном из дюжины выставочных залов в пятиэтажном здании на Пятьдесят седьмой улице между Пятой и Шестой авеню. Это было открытие традиционного весеннего шоу работ группы современных фотографов, и снимки семи из них демонстрировались в просторном помещении третьего этажа. Друзья и родственники всех семи собрались там по такому случаю, а заодно пришли и любители вроде Лайзы Хольцман и Элейн Марделл, которые по четвергам посещали вечерние курсы под заманчивым наименованием «Фотография как абстрактное искусство» при колледже Хантер.

Накрыли стол с красным и белым вином, разлитым в пластмассовые бокалы на тонких ножках. На закуску подали сыр, нарезанный кубиками, с цветной зубочисткой в виде шпажки, торчавшей из каждого. Еще была содовая вода. Я налил себе немного и разыскал Элейн, которая представила меня Хольцманам.

Я посмотрел на него и решил, что он мне не нравится.

Но я убедил себя, что это нелепо, и пожал ему руку, ответил на его улыбку. Через час мы вчетвером ужинали в тайском ресторане на Восьмой авеню. Ели что-то с лапшой, и Хольцман заказал себе пива. Остальные пили сильно охлажденный тайский кофе.

Разговор у нас толком не клеился. Мы начали с обсуждения вернисажа, где только что побывали, кратко затронули стандартный набор тем – местную политику, спорт, погоду. Я уже знал, что он юрист, а теперь выяснилось и название компании, на которую он трудился. Это была издательская фирма «Уоддел энд Йонт», специализирующаяся на выпуске большим форматом и крупным шрифтом книг, выходивших ранее в других издательствах.

– Скучнейшее дело, – сказал он. – В основном занимаюсь составлением договоров, но временами приходится писать кому-то письма в жестких выражениях. Вот это искусство я бы с удовольствием передал по наследству. Как только наш парень немного подрастет, научу его писать жесткие письма.

– Или ее, – сказала Лайза.

• 1/76
• Следующая