Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич - Страница 59
- Предыдущая
- 59/105
- Следующая
Губернатор не выдерживает и, хромая, идет к президентскому вагону. Секретарь услужливо подставляет богатырское плечо, помогая старику взобраться по ступенькам в тамбур. Отдышавшись, Сёмин-Ворчалов в сопровождении испуганного начальника поезда медленно шагает по коридору, одну за другой открывая двери в комнаты. Все они не заперты. Нигде никого.
Затем они попадают в обеденный зал. Пусто. Столовые приборы нетронуты, кофе в кофейнике остыл, булочки зачерствели на блюде, яичница с беконом засохла на открытой сковородке. И снова начинаются комнаты. Но гляньте-ка! Помощники и слуги господина Лиознова – на своих местах. Все они крепко спят. Сёмин-Ворчалов добрался до конца вагона. В караулке вповалку лежат шестеро телохранителей. Они даже не связаны – тоже дрыхнут, свистя и похрапывая.
Губернатор смотрит на начальника поезда. Тот стоит неподвижно, потом стаскивает с головы красную фуражку и опускается на колени.
– Виноват, ваше высокопревосходи…
Сёмин-Ворчалов наотмашь бьет его по лицу. Начальник поезда падает на ковровую дорожку, закрывая руками голову.
Президент Сибирской Республики исчез где-то на перегоне Усть-Кут – Нижний Иркут. Пропал из несущегося на полной скорости литерного – незаметно для охраны и поездной бригады.
Губернатор спешит в комнату правительственной связи – переговорить с канцлером и Усть-Кутом, а потом скорей на перрон. Надо немедля поднять на ноги жандармерию, полицию и армию всей страны.
Президента похитили. Страшная, непоправимая беда. Или… великое благо?
Господина Лиознова мы вытащили из идущего на всех парах поезда с помощью обычного дирижабля. Только прежде навесили над литерным тонкое, как фанерный лист, но плотное облако серого дыма, чтобы локомотивная бригада и охрана ничего не заметили. Проникнуть с крыши внутрь президентского вагона, поверьте мне, плевое дело.
Через вырезанное алмазным «серпом» окно мы попали в купе личного секретаря Президента. Его не было на месте – записывал, наверное, мудрые лиозновские мысли.
Нас было трое: я и мои младшие братья Ваня и Коля. Когда наступают черные времена, полностью доверять можно только своим близким. А еще мы взяли молоденького кота баюна, который сидел в обмотанной брезентом золотой клетке. Почему бы для благого дела не воспользоваться инструментом врага? Надо перенимать наиболее удачные приемы…
Когда мы развязали клетку, кот сидел в своей темнице, вцепившись когтями в толстые прутья, и смотрел на нас огромными зелеными глазами. В его взгляде не было ненависти, а скорее любопытство. Где-то в самой глубине его сознания я углядел готовность к смерти. Он был уверен: лютой расправы не избежать, и был прав – у нас с баю-нами разговор короткий.
Этого баюна-баюнчика хватило, чтобы усыпить один-единственный вагон.
…Мы поместили своего пленника в охотничьей сторожке, усадили на скамью. Господин Президент, с кляпом во рту и скрученными за спиной руками, привязанный к тяжеленной скамье, не утратил воинственного пыла. Он дергался, пружинил могучие мускулы, так что скрипели прочные веревки, бил об пол ножищами, багровел от натуги, сверкал белками выкаченных глаз. Освободись он сейчас – зубами порвет на куски.
Я собирался разговорить его с помощью камня радуг, но вместо того, чтобы болтать без умолку, Валуна почему-то сразу потянуло в сон. Он промычал нечто вроде «А я вас всех…» и рухнул было на пол вместе со скамьей – едва успели подхватить. Пришлось пустить в ход обычную «сыворотку правды» – не самое плохое изобретение мирской науки.
Укол в вену, потом к носу ватка с нашатырем. Лиознов дергается, мотает головой как конь смурной и приваливается к бревенчатой стене. Глаза его чуть стекленеют, и в них появляется этакая отстраненность. Братья мои усаживаются на табуреты у противоположной стены – им страсть как интересно. Мальчишки еще, хоть и по тридцатнику успело натикать.
Я наклоняюсь над Президентом и чувствую несвежее дыхание, крепкий запах пота, подвыветрившийся табачный аромат. Мне вдруг делается не по себе. Что-то идет не так, смутная угроза витает в воздухе. Хотя вокруг сторожки на полсотни верст ни единой живой души – уж это я знаю наверняка. И охотники мои сторожат все подходы к Шаманскому урочищу – мышь не проскользнет. А впрочем, в этом мире ни в чем нельзя быть уверенным. Собравшись с духом, я начинаю допрос:
– Кто приказал напасть на колонну и-чу?
Лиознов делает движение плечом, словно пытается отгрести от меня, а сил нет. Потом отвечает тусклым голосом, как будто принадлежащим другому человеку:
– Голос. – Кадык подергивается. Единственное изреченное слово далось Президенту с большим трудом.
– Чей? Говори подробней.
На Президента больно смотреть. Он корчится, словно его грызет кишечный червь. На лице сменяются болезненные гримасы – одна страшнее другой. Он кусает до крови губы, пытается откусить себе язык.
– Чей голос?! – кричу я. – Отвечай!
Я понимаю: Лиознов – под контролем и неведомый кукловод заставляет его молчать. Но это ничегошеньки не меняет. Мы должны узнать правду, и мы ее узнаем. Чего бы это ни стоило.
– Живет во мне… – произносит Президент и обессиленно приваливается спиной к бревенчатой стене.
– В ком еще говорит голос?
– Понятия не имею.
– Кто, кроме тебя и кайенских генералов, готовил нападение на и-чу?
Вопрос слишком сложен. Президент напрягается, собирает складки на лбу. Капли пота выбегают из-под шапки волос, стекая к бровям. Губы шевелятся, но звук не может родиться. Надо спрашивать конкретнее – я впустую трачу драгоценное время.
– Кто тебе помогает? Канцлер? – Делаю паузу в ожидании ответа. – Министр обороны?.. Командир Корпуса Охраны?..
– Нет… – раз за разом выдыхает Лиознов.
– «Белая воля» существует?
– Прикрытие… – еле слышно бормочет Президент. На побелевшем лице его проступает синева. В глазах – ужас. Дыхание хриплое, свистящее. Я проверяю Лиознову пульс и слышу: сердце его стучит как пулемет. Того и гляди, Валун помрет прямо на лавке.
Убийство Президента не входит в мои планы, – закончив допрос, мы должны почистить его память и в целости и сохранности доставить Лиознова в город Нижний Иркут. Я боюсь репрессий – вину за исчезновение Президента наверняка свалят на Гильдию.
Да и не узнал я почти ничего. Нет, так дело не пойдет. Марионетку надо немедленно отрезать от кукловода.
– Кладем его на стол! – командую я.
Мои братья вскакивают на ноги. И мы, взявшись разом, взгромождаем неподъемное Президентово туловище на низкий стол, сколоченный из сосновых досок. Стол натужно скрипит, но выдерживает восьмипудовый вес.
– Свитки – мне! Там, в дерюжке! – командую дальше. – Живей! – Парни хватают мою поклажу, которая разложена в углу, подальше от маленькой печурки. – И черную суму!
Ритуал освобождения от контроля схож с изгнанием дьявола, который практикуют священники всех цивилизованных стран. Ведь первые экзорсисты и и-чу учились у одних и тех же шаманов, изгонявших злых духов. Для того чтобы вышвырнуть кукловода из сознания жертвы, нужно начертать на ее лбу и груди логические знаки, построить ограду из правильных камней и прочитать длинное заклинание.
А потом начнется самое сложное: кукловод будет цепляться за свою жертву что есть сил. Тут надо четко отслеживать самочувствие марионетки и вовремя вмешиваться, чтоб не остановилось сердце, не лопнул сосуд в мозгу, не заехали шарики за ролики… Я, конечно, не врач, но любой настоящий и-чу, тем более логик, хорошо знает человеческую анатомию и физиологию и даст сто очков вперед эскулапу средней руки.
Ваня сует мне в руку свиток с древними логическими письменами. Им пользовались еще пять веков назад. Коля протягивает суму. Она увесиста. Я кричу, будто мы друг от друга за сто саженей, а не в одном шаге:
– Доставайте булыжники! Раскладывайте вокруг тела!
Парни спешно выполняют приказ, размещая облизанные Ледовитым океаном, изрисованные знаками камни по краям стола.
У Валуна начинаются конвульсии, он хрипит и бьется, угрожая скатиться на пол. Кукловод не хочет ждать, пока его турнут, и выходит сам, пытаясь забрать с собой душу марионетки. Я бросаюсь к стоящей наготове аптечке, чтобы сделать Президенту укол камфары. Главное сейчас – поддержать «движок».
- Предыдущая
- 59/105
- Следующая
