Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/105
• Следующая

Оказывается, кордон казачий. Казаки с непонятным ужасом смотрят на и-чу, не двигаясь с места. Это не боевая группа, а воинское стадо – решаю я и разом успокаиваюсь. Если понадобится, справлюсь с ними в одиночку. Даст бог, не придется.

– Вы это… – выкатив глаза, бормочет есаул, когда я соскакиваю на бетон. Он здесь старший по чину. – Вы как?..

– Что «как»? – вопросом на вопрос отвечаю я и, единым махом преодолев разделяющее нас пространство, приставляю револьвер к его виску. Эти обалдуи даже не успевают вскинуть карабины.

– Ты чего?.. Не балуй… – бормочет есаул, а я разворачиваю его грудью к остальным и оказываюсь у него за спиной. Загородившись телом заложника, слышу, как сзади приближается подмога: Ефим и еще один разведчик.

– Какого черта?! Кто приказал?! – рявкаю я на казачьих кордонщиков. – Убрать рухлядь с дороги!

И тут на глаза мне попадается вереница машин и повозок, скопившаяся на невидимом доселе обратном склоне холма. Возницы и шоферы сидят на обочинах, покуривая и обсуждая проклятущую жизнь-житуху.

– Да мы что… Мы сейчас… – Низенький подхорунжий бросается к кабине левого мотора.

– Стоять!

Он замирает.

– Повторяю вопрос! Кто приказал?! – страшным голосом рычу я, и есаул отвечает неожиданно внятно:

– Командующий округом. На два часа: с двенадцати пополудни до двух дня.

– А потом? – спрашиваю я уже без угрозы, смотрю на часы: полвторого.

– Освободить дорогу и вернуться в казармы.

– И зачем было ее перекрывать?

– Не могу знать.

Самое смешное, я верю есаулу. И только тут понимаю: почудившаяся мне опасность грозила отнюдь не со стороны Кедрина. Сейчас, впрочем, ее уже нет. И еще я понимаю, что целых двадцать три минуты, нарушив нашу договоренность, не связывался с колонной, а сама она тоже молчком молчит. Черт подери!

– Освободить дорогу! – повторяю приказ и отпускаю есаула. – Посторожи-ка их, – кидаю начальнику разведки и бросаюсь к нашему «пээру» с рацией.

На дворе сентябрь, бабье лето в разгаре. После устрашающих грозовых облаков распогодилось. Знойное марево над лесом. Солнечное сияние, растворив небесную голубизну, проникает в каждую твою клеточку, просвечивая ее насквозь. Пиликанье кузнечиков сливается с мушиным жужжанием в единую умиротворяющую мелодию, а на душе – черный ужас.

– Шмель! Шмель! Прием! – Только шорох помех в эфире. – Шмель!!! Тудыть твою в маковку!!! Это Комар! Отвечай!!! – Нет ответа.

– Давай назад! – высунувшись из кабины, кричу Ефиму Копелеву.

Он быстро пятится к мотору, все еще держа на мушке зашевелившихся у фургонов казаков.

– Живей! – кричу я.

Мне чудится: именно этот миг решает судьбу наших, мы еще можем их спасти. Хотя в глубине души сознаю: то, что должно было произойти, случилось. Пока доберемся до колонны, будет уже два часа – выйдет время, отмеренное командующим округом. Значит, все закончится.

«Пээры» мчатся по бетонке, стрелка на спидометре колеблется у отметки «девяносто», деревья, кусты, избы, заборы мелькают по сторонам, а мне кажется, что мы тащимся едва-едва.

– Быстрей. Быстрей, – непрерывно шепчу я. Мое шипение действует на нервы водителю.

– Не гони лошадей, командир, – трогает меня за плечо Копелев. – Все равно смерть не обгонишь – быстрее скачет.

– Чью смерть? – бурчу я в ответ, потом вызываю по рации заслон: – Шершень! Шершень! Я – Комар! Прием!

– Я – Шершень. Все в порядке. Окопались, ждем. Приехали несколько армейских фургонов с солдатами, встали поблизости. Кто дремлет, кто в носу ковыряет. А что у тебя?

– Шмель замолчал. За Нестерове казаки на два часа перекрывали дорогу. Возвращаюсь с разведки. Думаю, дело плохо. Скоро узнаем. До связи.

– Понял тебя, Комар.

Пока говорил, вроде легче было. И тотчас снова окунулся в невыносимое ожидание. Что там с колонной? Самое худшее лезло в голову – это уж как водится. А вдруг у Шмеля просто-напросто сломалась рация?

…Колонна стояла на бетонке, растянувшись на две с лишним версты. Издали было не видать никакого движения около бронеходов, тягачей, грузовиков и санитарных лечучек. Двигатели ревели, гудели, тарахтели, работая на холостом ходу. Из-за облака выхлопных газов силуэты машин казались смазанными: постепенно истончались, сходили на нет, перетекая из нашего бренного мира в мир иной.

Сердце мое сжалось в груди – его будто стиснула рука людоеда-нгомбо. Я на ходу распахнул дверцу. Шофер ударил по тормозам. Не дожидаясь полной остановки, я соскочил с подножки. Не удержавшись на ногах, перекатился, вскочил и рванул что есть мочи – вровень с притормозившими из-за меня моторами.

Кабины грузовиков были открыты, крышки бронеходных люков подняты. И ни одного человека рядом. Ни живого ни мертвого. Куда они девались, черт подери?!

Я добежал до головного фургона, заглянул в кабину – пусто, никаких следов схватки, автоматы и подсумки с запасными дисками лежат на сиденье. И крови нет на трещиноватом бетоне, тут и там залитом черными кляксами вара. Гильзы не рассыпаны, окурки не брошены. Не пахнет ни потом, ни порохом. Я обежал мотор, заглянул в обтянутый брезентом кузов: людей нет, оружие и вещмешки – на деревянных скамейках. Ай-яй!

Обочины проверил – вдруг там следы? Ничего. Кинулся вдоль колонны – к передвижному госпиталю. Тяжелораненые никуда уйти не могли.

Мимо меня медленно, как во сне, проезжали «пээры» разведчиков. Бойцы круглыми глазами глядели на пустые машины. Я вскочил на подножку ближайшего, крикнул:

– Жми!

Водитель газанул.

Через три минуты оказались у моторов с красными крестами в белом круге. Я соскочил. Мы с Ефимом Копелевым заглянули в первую летучку. Окровавленные носилки на месте. Людей нет – ни врачей с медбратьями, ни санитаров, ни раненых. На бетоне рядом с машиной несколько бурых пятен и размотавшийся, пропитанный сукровицей бинт.

«А мертвые?!» – стукнуло мне. Кинулся к морозильникам. Двенадцать груженных трупами моторов стояли перед бронеходами арьергарда. Распахнул дверцы первого морозильника. В лицо дохнуло холодом. Иней на потолке и стенах. Трупы на месте. На них не покусились – значит, на колонну напали не желтые грызлы, которые таскают на горбу сирен и могут завлечь к себе в пасть не только живых, но и мертвых.

– Командир!!! – Бежит, размахивая руками, один из разведчиков. На груди у него прыгает на ремне «петров». – Нашел!!!

– Что? – беззвучно выдыхаю я. Во мне все провалилось.

– Следы ведут в лес!

Мы быстро шагаем к ольшанику, который густо пророс Давно отцветшей душицей. Начинаем пробираться сквозь переплетение стволов и стволиков. Трещат под ногами сучья, хлещут по лицу ветки. Я пру напролом, прикрывая лицо рукой. Ефим идет по пятам.

– Тут недалеко! – выкрикивает боец, опередивший меня на три шага. – Тут поляна! – Голос его срывается, давая петуха. Совсем еще пацан.

Сердце стискивает – чувствую: впереди ужас. Кричу бойцу:

– Возвращайся на дорогу! Найду сам! – И верно, ошибиться трудно: на земле множество следов, на ветках тут и там болтаются кровавые бинты, зацепившиеся и сорванные с голов пилотки и шапки.

– Тут недалеко! – кричит разведчик, замедляя шаг и начиная отставать. – Тут поляна!..

Сердце вот-вот разорвется, и в этот миг я вылетаю на поляну, поросшую иван-чаем. Спотыкаюсь о низенький пенек и падаю. Приземляюсь на что-то мягкое и влажное. Сочный, пышнолистый, курящийся белым пухом иван-чай в человеческий рост сохранился только по краю поляны. Дальше громоздилась гора ссохшихся тел – непривычно, невозможно маленьких, словно мановением волшебной палочки превращенных в сморщенных старичков-карликов. Здоровые и раненые, победители и побежденные, командиры и рядовые – все прошагали сюда с бетонки, протаранили заросли неостановимым потоком, чтобы найти здесь свое последнее пристанище. Во веки веков. Аминь…

Я с удивительным бесстрастием глядел на то, что осталось от моих братьев. Перегорел. Выгорел. До донышка.

Злая сила вырвала ребят из обычной череды жизни и смерти, чтобы высосать нутряные соки. Остались одни оболочки – извлечена даже внутриклеточная жидкость. Нет, они не превратятся в мумии (сродни египетским) – тленный грибок, поразивший их во время «пития», уже делает свою работу. Очень скоро тела распадутся во прах. До дома их не довезти. Здесь же они станут добычей птиц и насекомых. А может, какой-нибудь хищник набредет на поляну… Надо похоронить всех.

• Предыдущая
• 53/105
• Следующая