Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая

Город сейчас напоминал мне Кедрин времен Степной войны. Детей тогда вывозили из города на подводах, и я на всю жизнь запомнил такое же черное небо в багровых всполохах, грохот разрывов, такую же панику, ужас и безысходность на лицах.

Отряд «вольников», оборонявший подступы к Апраксину мосту, бился насмерть, но опоры взрывать не стал, хоть они и были заминированы. Бой был недолог. Огнеметчики подожгли баррикаду «вольников», и мои таежники оттеснили каменских и-чу по набережной – вверх и вниз по реке. Всего два отделения стрелков теперь сдерживали сотню «вольников». Метким огнем они прижимали их к земле, не давая поднять головы. Позже, когда Блямба будет взята, они наверняка сложат оружие.

Беспрепятственно перейдя по огромному, величественному мосту главную реку Сибири, мы по проспекту Рамзина двинулись в центр Каменска. Впереди горела Префектура, захваченная отрядом Саматова. Бойцы вместе с пленными тушили огонь, чтобы он не распространился на корпуса стоящей по соседству больницы святой великомученицы Параскевы.

На улицах тут и там стояли группы полицейских и жандармов из Корпуса Охраны. Они не пытались остановить нас, не стреляли нам вслед. Они терпеливо ждали окончания битвы. Быть может, для того, чтобы потом всей мощью обрушиться на ослабленного потерями победителя и окончательно решить вопрос о власти в Каменске. Мы в свою очередь не разоружали их. Против всякой логики я надеялся, что нынешний нейтралитет будет сохранен. А что мне еще оставалось?..

Расквартированные в городе солдаты были блокированы в казармах и вырваться не пытались. Командира гарнизона и нескольких старших офицеров мои люди арестовали в городской комендатуре. Такие заложники ценнее порой целой дивизии. Как бы то ни было, армия на время тоже оказалась вне игры.

Подойдя к окруженной передовыми группами штаб-квартире каменской рати, бронеколонна разделилась надвое и вскоре взяла в клещи огромное мрачное здание. Стволы орудийных башен нацелились на Блямбу, но я не хотел расстреливать ее из пушек. Я вообще не хотел кровопролития, но уже пятый час в городе шли бои. Потомки не узнают о моих сомнениях и мучениях, они будут видеть только окончательный результат – убитых, раненых, пропавших без вести и случайные жертвы из числа горожан. Каждый упавший волос и сломанный ноготь непременно сосчитают и положат на чашу весов. И приговор потомков может быть только один – братоубийство.

Я с самого начала знал, что Воевода сосредоточил здесь лучшие силы. Здесь же он держал и свои резервы. Нужно было как можно скорее заканчивать эту маленькую войну, и потому я стянул к Блямбе почти все свои отряды. Нам предстояло положить при штурме сотни бойцов, перебив столько же Истребителей Чудовищ с супротивной стороны. Больно и страшно было отдавать приказ об атаке. Я своими руками подписывал смертный приговор цвету губернских и-чу. Как будто у меня был выбор. Отряды подтягивались один за другим – кто пешим порядком, кто на реквизированных моторах. Прибывшие командиры подходили, отдавали честь, с гордостью докладывали о выигранных боях, захваченном оружии и боеприпасах и числе бойцов в строю. Настроение у них было – нет, не радостное (чему тут можно радоваться?), но бодрое. Я мрачно выслушивал победные реляции, а затем определял каждому его участок наступления, боевую задачу и отпускал к солдатам.

Когда все заняли свои места и можно было начинать штурм, я вдруг сказал себе «стоп!». Я должен испробовать последнюю возможность, обязан дать Воеводе шанс.

Я назначил своим преемником Ивана Ракова – на крайний случай. Бешено глянув на забунтовавших было подчиненных, я разом заткнул им рты. Они, доброхоты, думали удержать меня от очередного опрометчивого шага, послав в Блямбу кого-нибудь из командиров рангом пониже.

Адъютант привязал к палке обрывок белой простыни, я высоко поднял ее над головой и двинулся к парадной лестнице с поверженными драконами. Я хотел предложить Назару Шульгину сдаться. Мне казалось, что без свидетелей нам будет легче договориться.

Ветер усиливался с каждой минутой. Он расправил мой флаг. Я неторопливо пересекал по диагонали пустынную Триумфальную площадь, подмечая прицелившихся в меня снайперов, которые не дадут промаха. В любой миг меня могли изрешетить пулями, и единственной гарантией моей безопасности была пресловутая честь и-чу. Спасет ли она? Парламентер – это всего лишь враг, утративший бдительность. На войне так многие считают.

Из-за возвышавшейся посреди площади Триумфальной арки вдруг выскочила худая дворняга и, поджав хвост, опрометью помчалась мне наперерез. Ни на черную кошку, ни на оборотня она была не похожа, и я не обратил на псину особого внимания. В трех шагах от меня дворняга взвизгнула от боли, лапы ее подломились. Собака покатилась кувырком, забилась, заворочалась на мостовой и застыла на брусчатке пушистым серо-бурым комком. «Духовое ружье, – понял я, – Попугать вздумали, мерзавцы!..»

У подножия семиэтажной Блямбы по всему периметру был воздвигнут бруствер из мешков с песком и спиленных на бульваре Победы деревьев. Парадные были прикрыты настоящими бастионами из бревен, окна первого этажа заложены мешками. Отовсюду выглядывали нацеленные на площадь стволы.

Нас встретит кинжальный огонь. Преодолеть полтораста саженей по открытой площади – самоубийство. Чтобы избежать огромных потерь, нам придется расстреливать здание из безопасного далека. В бронеходах достаточно снарядов, включая зажигательные. Но я не хотел уничтожать Блямбу, я не имел права сметать штаб-квартиру рати с лица Земли. Не я строил – не мне и рушить. Но самое главное: там хранятся бесценные логические атрибуты, которые еще спасут жизни тысячам и-чу и помогут истребить легионы чудовищ.

Надо искать другие пути. Если захватить соседние дома на боковых улицах, то можно подавлять огневые точки почти в упор: из окон – в окна. И при атаке простреливаемая зона будет гораздо меньше: тротуар, мостовая и еще один тротуар. Поэтому за эти плацдармы придется драться зубами и ногтями…

Я шел, а ураганные порывы ветра гнули меня к земле, пытаясь вырвать из рук импровизированный белый флаг. Под черно-фиолетовыми, в багровых отсветах небесами меня не отпускало гнетущее чувство обреченности, и чудилось: наш мир целиком перекочевал в Аид.

На последних саженях показавшегося столь долгим пути меня посетила безумная мысль: на самом деле никакой «Белой воли» нет и в помине, все это провокация, нас подставили, столкнули лбами и теперь, потирая руки, наблюдают за начавшейся бойней. Но думать об этом было некогда, да и что толку…

Я благополучно добрался до парадной лестницы, превращенной в хорошо укрепленную позицию с пулеметными гнездами по бокам. Назар Шульгин не стал ко мне выходить – прислал Воеводу города Перцовска, что основан легендарным батькой Перцем на северной границе губернии.

Я плохо знал этого подтянутого красавца усача с демонически-мрачным лицом и с левой рукой на черной перевязи. Звали его Андреем Хржанским. За время службы в Каменске я дважды с ним разговаривал, но так и не сложил мнения. Он казался мне похожим на хрестоматийного императорского гвардейца – выпивоху, волокиту и дуэлянта, который способен проявить безрассудную храбрость в бою. Явно благородного происхождения – скорей всего из великосветских служилых дворян.

– Чем обязаны, господин Пришвин? – окинув меня презрительным взглядом и скривив губы, осведомился Хржанский. Я был ему противен, что он и желал показать.

– Я пришел предложить вам почетную сдачу. Сопротивление бесполезно. В наших руках огневая мощь гарнизона. Во избежание бессмысленного кровопролития вы обязаны сложить оружие.

– Не позорьте Гильдию. Истинные и-чу не сдаются, – выцедил Андрей Хржанский сквозь зубы. С каким удовольствием он отхлестал бы меня перчатками по щекам!

– Истинные и-чу никогда не нарушат священную клятву. Вы растоптали традиции Гильдии, а теперь меня стыдите? – Он разозлил меня, но я сдерживался – только древко опущенного флага поскрипывало в руках. – Передайте наши предложения Воеводе – и хватит болтать! Я буду ждать ответа.

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая