Записки чекиста - Смирнов Дмитрий Михайлович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/69
• Следующая

Скрипнув зубами, Сторожев откинул одеяло и сел. Из-под густых бровей кольнули злые глаза.

– Все-таки выследили, – проворчал он. – Сонного взяли. Эх, Настя…

Сторожиха заплакала, громко запричитала:

– Да откуда же мне было знать, что это они? Будить пожалела, думала, что ко мне стучатся. Ой горюшко, что же теперь с нами будет?

– Хватит! – цыкнул на неё Волк. – Поздно реветь, теперь уж отпевать придётся.

Мы не сразу позволили Сторожеву одеться. Я держал его на мушке, Мелихов, тоже с оружием наготове, стал возле двери. А Иванов сначала прощупал брошенные на стул пиджак и брюки преступника, потом так же тщательно проверил подушку и перину на кровати.

– Ну, а теперь одевайтесь! – скомандовал Иванов. – Пора.

Однако Сторожев не торопился. Может быть, надеялся, что и на этот раз удастся уйти, или ждал чьей-нибудь помощи? Чтобы не рисковать, а потом не раскаиваться в случайной оплошности, пришлось связать ему за спиной руки и только после этого приступить к обыску.

Он ничего существенного не дал. Создавалось такое впечатление, что бандит пришёл к Насте налегке, как бы по пути, не собираясь долго у неё задерживаться.

Наконец, мы оформили все необходимые в таких случаях документы. Теперь, действительно, пора уходить; до рассвета оставалось совсем немного временя.

Ни разу не взглянув на Настю, даже не кивнув ей на прощание, Волк тяжело переступил порог сторожки и зашагал по безлюдной улице.

А мне все ещё с трудом верилось, что нам удалось без единого выстрела взять этого матёрого, осторожного и жестокого врага. Помогла, конечно, Настя, помимо своего желания открывшая опергруппе путь к дорогому для неё Петру Ивановичу. Сколько времени оберегала, прятала, и вдруг, не разобрав спросонья, кто стучит, распахнула перед чекистами дверь…

Мы оставили её в сторожке, не трогали и позднее. Я потом не раз встречал Настю в городе. Она казалась мне одинокой, безучастной ко всему.

Судьба? Нет. Эту несчастную женщину погубил, лишив радости жизни, все тот же Волк.

Сам он стал угрюмым, держался с каким-то тупым безразличием к настоящему и будущему. Знал, конечно, что и братьев Антоновых уже нет, и что многие участники кулацко-эсеровского мятежа давно явились с повинной. У них была надежда остаться в живых.

Есть ли такая надежда у него, у Сторожева?

Мне очень хотелось услышать, что скажет этот страшный человек, с головы до ног залитый кровью невинных людей, о крушении всех своих планов. И хотя указаний допрашивать Сторожева не было, я получил разрешение уездного уполномоченного ОГПУ поговорить с ним перед отправкой в Тамбов.

Против ожидания, Волк не уклонился от разговора. Наоборот, стремился высказаться.

– Надоело бродяжничать, устал, – признался Сторожев. – Куда ни пойду – везде один. Даже близкие друзья-приятели шарахаются, как от чумы. А ведь, бывало, из моих рук пили-ели, по-собачьи в глаза заглядывали…

– Теперь иначе?

– Мразь! Рады, что уцелели.

– Вы не боялись, что они могут вас выдать?

– Где им… За свою шкуру трясутся. Хуже с теми, кто и раньше на меня косо поглядывал. Этих приходилось опасаться. Каждый готов за горло схватить, скрутить по рукам и ногам.

– Значит, напрасно надеялись найти опору у крестьян?

– А кто на неё надеялся, на эту опору? – Сторожев поморщился. – Разве что выскочка и горлопан Антонов. Его я давно знал – каким был авантюристом, таким до конца и остался. Братец Антонова вообще ничтожество, захудалый стихоплёт. Лучше бы оставался аптекарем, чем лезть со своим свиным рылом в калашный ряд… Знал я и заправил «Союза трудового крестьянства» – Гришку Плужникова и Ивана Ишина. Проходимцы они, а никакие не представители крестьян. Болтуны, в демократию играли. А мужика в кулаке держать надо!

Волк и теперь оставался все тем же деспотом, готовым подмять под себя всех.

Подумав об этом, я спросил:

– Почему же вы, лично, не попытались удержать этого самого мужика в кулаке? Правили внутренними делами, наводили свои порядки, суд и расправу чинили. Вам бы и карты в руки…

Сторожев сверкнул налитыми тоской и злобой глазами:

– Что я? Кончилась наша песня. Сколько ещё можно было мужика обманывать?.. Представителей тамбовских крестьян принимал сам Ленин. И хотя они знали, что могут поплатиться головой, все равно рассказывали об этом приёме. Антонов и эсеры врали, ничего не давая. А Ленин, что пообещал, то и сделал. За кем же трудовым крестьянам идти, как не за Советами?

И то ли жалуясь на свою судьбу, то ли в порыве внезапной откровенности Сторожев признался:

– Я был уверен, что вам меня не найти. В какую деревню ни сунусь, всюду свои. Но чувствовал, что вы неотступно идёте по следу. Это и не давало покоя. Вздохнуть нельзя, глаза на ночь смежить боязно… Ладно бы только вы, а то и свой мужик норовит с ног сбить! Тот же Яшка Санфиров против нас пошёл, полк сдал, вместе с вами брал Антоновых. Впрочем, Якову с нами было не по пути. Мужик он не глупый, вот и разобрался, что к чему. Одного не могу до сих пор понять: откуда у вас такая необоримая сила?

– Силу, как вы говорите, необоримую, нам народ даёт, – ответил я. – У нас с народом одна правда – та, которую услышали тамбовские ходоки от Ленина. В этой правде и есть причина вашей гибели. А вот как и почему вы оказались в Борисоглебске?

Сторожев улыбнулся:

– Хотел убраться подальше от родных мест, где меня каждая собака знает. И вас, чекистов, надеялся со следа сбить. Вот и вспомнил хорошую знакомую, ещё по молодым годам. Эта, думал, не выдаст. Укроет и покормит. Не ошибся… А что толку? Вы и её сумели перехитрить. Теперь – конец!

Бросив это короткое слово, Сторожев опустил голову и умолк. Разговаривать больше не о чем было. Я посмотрел на ближайшего подручного Антонова. Волк был уже во многом не тот, каким мы его представляли. И дело, конечно, не в том, что на нем не было синей, тонкого сукна, ладно сшитой поддёвки, которую он когда-то надевал по престольным праздникам, и после, при Керенском, когда был волостным комиссаром.

Весь его облик стал другим. Он очень похудел, стал длинным, сутулым и каким-то неуклюжим. Очень поредели его волосы. Когда-то надменное лицо стало морщинистым и измождённым. Чёрные глаза, в прошлом с дерзким взглядом, казались теперь усталыми, выцветшими. Единственное, что в них ещё оставалось – ненависть к людям, над которыми он когда-то властвовал и которые потом отвернулись от него. Обращала на себя внимание походка. Она была тяжёлой, как у человека после длинной дороги.

Вскоре под усиленным конвоем мы отправили Волка в Тамбов, в губернский отдел ОГПУ.

Это был его последний путь.

А волки помельче все ещё продолжали бродить по советской земле, творя свои гнусные дела. В осенние дни 1926 года в Борисоглебске появились три бандита, пробравшиеся в город из Новохоперского уезда, где их чуть было не схватили местные чекисты. По следу преступников к нам прибыл новохоперский уездный уполномоченный ОГПУ Анатолий Васильевич Гассельбаум, от которого мы и услышали подробности о грабительской шайке.

– Парни это молодые, здоровые, – рассказывал Гассельбаум, – с немалой бандитской практикой. Вооружены, стреляют метко, не останавливаются и перед убийствами. Терять им нечего. Знают, что пощады не будет. Поэтому считаю необходимым предупредить: взять залётную троицу будет нелегко.

Нелегко… А разве бывает у чекистов «лёгкая работа»?

Недолго осматривались непрошеные гости в новой обстановке. После первого же ограбления Гассельбаум узнал их «работу» по своеобразному бандитскому почерку. Последовали ещё грабежи. Правда, пока обходилось без убийств.

– Надо полагать, что у вас они долго не задержатся, – задумчиво сказал Гассельбаум. – Город небольшой, на крупную добычу надежды мало, вот и промышляют по мелочам. А тем временем, я уверен, нащупывают объект побогаче и побольше: хапнут куш и – ходу.

– Попробуют банк ограбить? – высказали мы предположение.

– Едва ли на банк пойдут: не любят возни с сейфами, да и охрана солидная. Есть у вас крупные склады, оптовые базы с дорогими товарами?

• Предыдущая
• 31/69
• Следующая