А зори здесь тихие… (сборник) - Васильев Борис Львович - Страница 97

• Предыдущая
• 97/147
• Следующая

– За что ты избил Юрия Дегтярева из десятого «А»?

– За дело, – буркнул Артем.

– Какое дело?

– Наше дело.

Спрашивала только она: директор молчал, глядя в стол. Поэтому Артем злился и грубил.

– Ну так я тебе скажу, почему ты его избил. Ты избил его потому, что отец Юры служит в милиции.

Новость была неожиданной: в школе никто особо не интересовался, где работают чужие отцы. И Артем с искренним недоумением воззрился на учительницу.

– Да, да, нечего на меня таращиться!

Николай Григорьевич неодобрительно покачал головой.

– Ну, это уж слишком, Валентина Андроновна.

– Я разобралась в этом вопросе досконально, Николай Григорьевич. Досконально!

– Убейте меня, – вдруг громко сказал Артем. – Ну, это… Убейте!

И без разрешения вышел из кабинета.

– Шефер! – Валентина Андроновна вскочила. – Шефер, вернись!

– Не надо, – тихо попросил директор. – Валентина Андроновна, вы неправильно вели себя. Нельзя швыряться такими обвинениями.

– Я знаю, что делаю! – отрезала учительница. – Вам, кажется, разъяснили, до чего может довести ваш гнилой либерализм, так не заставляйте меня еще раз сигнализировать! А этот Шефер – главный заводила, думаете, я забыла ту вечеринку с днем рождения? Я ничего не забываю. И если Шефер не желает учиться в нашей советской школе, то пойдет работать. И я это ему устрою!

Директор скривился, как от зубной боли, но промолчал.

– Полякова! – крикнула учительница.

Никто не входил и не отзывался. Валентина Андроновна еще раз позвала, потом вышла – Искры возле кабинета не было.

– Полякова! Ты где, Полякова?

Искра появилась с лестничной площадки. Молча пошла на нее, в упор глядя странными глазами.

– Что вы сказали Артему, Валентина Андроновна? Что вы сказали ему?

– Это тебя не касается. Марш в кабинет.

– Он же чернее земли, – с упреком проговорила Искра. – Я спросила, а он выругался. Он так страшно выругался…

– Он еще и ругается! – с торжеством объявила учительница, входя в кабинет. – Вот плоды вашей надклассовой демократии!

Она имела в виду директорские беседы, спевки в спортзале, зеркала в девичьих уборных и вообще весь этот слюнтяйский либерализм, который следовало выжигать каленым железом. Директор так и понял ее и опять промолчал, понурив голову.

– Где вы были вчера?

– У Вики Люберецкой.

– Ты подговорила ребят пойти туда? Или Шефер?

– Предложила я, но ребята пошли сами.

– Зачем? Зачем ты это предложила?

– Чтобы не оставлять человека в беде.

– Она называет это бедой! – всплеснула руками Валентина Андроновна. – Вы слышите, Николай Григорьевич?

Потом Искра определила взгляд Николая Григорьевича, но потом, дома. Тогда она только почувствовала, но не нашла определения. А взгляд был устало-покорным, и сам директор походил на смятую бумагу.

– Значит, организовала субботник? Как благородно! А может быть, ты считаешь, что Люберецкий не преступник, а невинная жертва? Почему ты молчишь?

– Я все знаю, – тихо сказала Искра.

А сама думала, что совсем недавно Валентина Андроновна называла Люберецкого гордостью их города. Думала, уже не задавая себе вопроса: как же так? Думала, просто отмечая жизненные несообразности. Просто набирая факты.

– Мы не будем делать выводов, учитывая твое безупречное поведение в прошлом. Но учти, Полякова. Завтра же проведешь экстренное комсомольское собрание.

– А повестка? – уже холодея, спросила Искра.

Она все время ловила взгляд Николая Григорьевича. Но он прятал глаза.

– Необходимо решить комсомольскую судьбу Люберецкой. И вообще, я считаю, что дочери врага народа не место в Ленинском комсомоле.

– Но за что? – еле слышно выговорила Искра. Ей вдруг стало плохо, как никогда еще не было, но она удержалась на ногах. – За что же? Вика же не виновата, что ее отец…

– Да, конечно, – зашевелился директор. – Конечно.

– Я не буду проводить этого собрания, – мертвея от ужаса, произнесла Искра.

Тупая, тянущая боль возникла где-то в самом низу живота. От этой боли леденели руки, хотелось скорчиться, прижать коленки к груди и не шевелиться. Лоб покрылся холодным потом, Искра закусила губу, чтобы не выбежать или не упасть.

– Что ты сказала?

– Я не буду проводить собрания…

– Что-о-о?..

Кажется, Валентина Андроновна начала подниматься, расти. Кажется, потому что у Искры все поплыло перед глазами, она уже ничего не видела – была только эта боль. Боль, рвущая тело изнутри.

– Да ей же плохо! – крикнул Николай Григорьевич, вскакивая.

Он успел подхватить Искру, а то бы она грохнулась. Она цеплялась за него, улыбаясь из последних сил.

– Ничего. Извините. Ничего.

– Сестру! – рявкнул директор. – Что вы сидите, как клуша?

Очнулась Искра в медпункте на жесткой кушетке. Повела глазами, испуганно глянула вниз: платье взбито, воротник расстегнут. Сразу села, суетливо приводя себя в порядок.

– Да одна я тут, одна, не бойся, – добродушно сказала толстая пожилая сестра. – Ну, очнулась, красавица? И хорошо. Выпей-ка.

– Что со мной было? – Искра послушно выпила капли.

– Ничего страшного, у девочек это бывает. Ну, чего краснеешь? Дело естественное, растешь, а тут еще, видать, понервничала. Ты берегись, большая уже, понимать должна.

– Да, да, спасибо. А как я… Я сама к вам пришла?

– Директор принес, Николай Григорьевич. Прямо как доченьку, только что не целовал.

– Ужасно, – прошептала Искра.

– Ну, ты в порядочке? Тогда Николая Григорьевича кликну, он в коридорчике дожидается.

Она выглянула за дверь, и тотчас же вошел директор. Искра хотела встать, но он сам сел рядом на скользкую клеенчатую кушетку.

– Как дела, хороший человек?

– А откуда вы знаете, что хороший? – спросила Искра, улыбаясь.

– Ох, и трудно же догадаться было! До дома дойдешь или, может, машину где выпросить?

– Дойдет! – махнула рукой сестра.

– Дойду, – подтвердила Искра.

– Да и провожатых у тебя достаточно. А собрание будет через неделю, так что не волнуйся пока. Я сам в райком звонил.

– А Вика?

– А с Люберецкой пока ничего хорошего не обещаю. – Директор нахмурился и встал, привычно оправляя гимнастерку под ремнем. – Я поговорю, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Сама понимаешь.

– Понимаю, – вздохнула Искра. – Ничего я не понимаю.

В коридоре ждали Зиночка, Вика, Лена, Пашка, Жорка и Валька Александров.

– А где Артем?

– Ушел, – сказал Жорка. – Вернулся, взял сумку и потопал прямо с урока.

– Хоть о Шефере-то не беспокойся, – поморщился директор. – Ну, в другой школе будет учиться, не пропадет. Если бы просто драка, а…

– А драка, Николай Григорьевич, была справедливой, – сказал Валька Александров. – Я в тот день болел и могу беспристрастно обрисовать.

– Артем дрался из-за меня, – вдруг призналась Зина. – Потому что я ходила с Юркой в кино.

– Из-за тебя? – почему-то очень радостно удивился директор. – Точно из-за тебя?

– А что, из-за меня и подраться нельзя?

– Можно, – сказал Николай Григорьевич. – Можно и нужно. Только чтоб Артему твоему полегче было, напиши-ка ты мне, Коваленко, докладную.

– Что? – испугалась Зиночка.

– Ну, записку. Изложи, как было дело, вскрой причины. Полякова тебе поможет. И завтра, не позже.

– А зачем?

– Ну надо же, надо! – почти пропел директор. – Гора с плеч свалится, если будет такая записка, понятно?

Искру провожали до самого подъезда. Вначале она и слышать об этом не хотела, но на сей раз ее не послушались, и это было очень приятно. Возле дома постояли, погалдели, посмеялись и стали расходиться. Только Вика не торопилась.

– Идем, Вика! – крикнула Лена. – Нам по пути, и у нас есть Пашка.

– Я догоню. – И, когда все отошли, сказала: – Спасибо тебе, Искра. Папа не зря говорил, что ты самая лучшая.

Воспоминания о папе Вики были для Искры неприятны: ей уже казалось, что теперь-то она знает, кто он такой, этот папа. И чтобы скрыть то, что подумала, вздохнула:

• Предыдущая
• 97/147
• Следующая