Крушение - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 62

На даче пригласили в столовую. Здесь длинный стол и различные буфеты заполнены всякими деликатесами и напитками. Черчилль с присущим ему сарказмом отметил, что все тут подготовлено с необычной расточительностью. Угощали русскими блюдами и отборными напитками, в том числе, конечно, икрой и водкой. Кроме того, было много других национальных блюд, кавказских и французских вин — гораздо больше, чем могли или хотели бы съесть и выпить. К тому же оставалось мало времени до отъезда в Москву и встречи со Сталиным… (Спустя много лет Черчилль в мемуарах отметил, как прибыл в Кремль и впервые встретился, по его словам, с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение всей войны ему предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения.)

Первые два часа были унылыми и мрачными. Черчилль сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочет говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил полную откровенность.

Черчилль, как мог, начал объяснять, почему они не могут открыть второй фронт в 1942 году. Они, видите ли, вместе с американцами исчерпывающе изучили проблему и не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре. Почему? Потому что сентябрь — последний месяц, когда можно полагаться на погоду.

— Однако мы готовимся к очень большой операции в 1943 году, — заметил Черчилль, — С этой целью сейчас установлены сроки прибытия в Соединенное Королевство миллиона американских солдат на их сборный пункт весной 1943 года, что составит экспедиционную армию в двадцать семь дивизий. Английское правительство готово к ним добавить двадцать одну дивизию. Пока что в Соеднненное Королевство прибыли только две с половиной американские дивизии…

Сделав короткую паузу, Черчилль продолжал:

— Я хорошо понимаю, сэр, что этот план не дает никакой помощи России в 1942 году, а вам эта помощь очень, очень нужна. Я видел, как далеко зашел враг… Но считаю возможным, что когда план 1943 года будет готов, вполне может оказаться, что немцы будут иметь более сильную армию на Западе, чем теперь.

В этот момент Сталин нахмурился, но Черчилля не прервал.

— У меня есть серьезные доводы против атаки на французское побережье в 1942 году, — не прекращал жаловаться Черчилль, — Имеющихся у нас десантных судов хватит лишь для высадки первого эшелона десанта на укрепленном побережье… Если высадка окажется успешной, могли бы быть посланы и другие дивизии, но лимитирующим фактором являются десантные суда, которые теперь строятся в очень большом количестве в Соединенном Королевстве, а особенно в Соединенных Штатах. Вместо одной дивизии, которая могла быть доставлена в этом году, в будущем окажется возможным доставить восемь или десять. Уж это мы подсчитали, и обещаю вам, — добавил Черчилль.

Сталин становился все мрачнее и мрачнее. Казалось, он не был убежден доводами Черчилля. Спросил, разве невозможно атаковать какую–либо часть французского побережья?

Черчилль показал ему карту, по которой при желании можно убедиться, насколько трудно создать воздушное прикрытие где–либо, кроме как непосредственно по ту сторону Ла—Манша. Сталин, казалось, не понял этого и задал несколько вопросов о радиусе действия самолетовистребителей.

— Разве они не могли бы все время прилетать и улетать?

Черчилль разъяснил, что они, конечно, могли бы при, летать и улетать, но при таком радиусе у них не оставалось бы времени, чтобы сражаться, и что воздушное прикрытие необходимо держать развернутым для того, чтобы оно приносило какую–то пользу.

— Во Франции нет ни одной германской дивизии, представляющей какую–либо ценность, — сказал Сталин и добавил: — Так себе — дерьмо!

Неверно, возразил Черчилль. — Во Франции находятся двадцать пять германских дивизий, причем девять из них являются дивизиями первой линии.

Сталин отрицательно покачал головой:

У нас есть достоверные данные.

Его мрачное настроение к этому времени значительно усилилось. Он был и удивлен, и разгневан, и лишь положение хозяина и долг вежливости удерживали его от проявления резкостей.

— Насколько я понимаю, вы не можете создать второй фронт со сколько–нибудь крупными силами и не хотите даже высадить шесть дивизий? — едва сдерживаясь спросил он.

— Дело обстоит так, — ответил Черчилль. — Мы могли бы высадить шесть дивизий, но их высадка принесла бы больше вреда, чем пользы, ибо она сильно повредила бы большой операции, намечаемой на будущий год. Война — это война, — добавил Черчилль, положив на живот руку, — но не безрассудство, и было бы глупо навлечь катастрофу, которая не принесет пользы никому. Опасаюсь, что привезенные мною известия не являются хорошими известиями…

Сталин испытывал тяжелое волнение. Откровенные увертки Черчилля раздражали его. Он нервно почесывал тыльную сторону руки. Потом, наконец, когда Черчилль начал было внушать, что такое война, Сталин подняв руку, остановил его.

— Нас, русских, нечего поучать, что такое война! грубо заметил Сталин и, чувствуя, что ответ мог показаться слишком резким, сбавил немного тон. — Кстати я придерживаюсь другого мнения о войне. Человек который не готов рисковать, не может выиграть войну Почему вы так боитесь немцев? Я не могу этого понять Наш опыт показывает, что войска должны быть испытаны в бою. Если не испытать в бою войска, нельзя получить никакого представления о том, какова их ценность.

Черчилль, прослушав до конца, спросил:

— Задавались ли вы когда–нибудь вопросом, почему Гитлер не вторгся в Англию в 1940 году, когда его мощь была наивысшей, а мы имели только 20 тысяч обученных солдат, 200 пушек и 50 танков? — И, не дожидаясь, сам себе ответил: — Он не вторгся. Факт таков, что Гитлер испугался этой операции. Не так легко преодолеть Ла—Манш.

— Здесь не может быть аналогии, — возразил Сталин, — Высадка Гитлера в Англии встретила бы сопротивление народа, тогда как в случае английской высадки во Франции народ французский будет на стороне англичан.

— Поэтому тем более важно, — подхватил Черчилль, — чтобы в результате отступления народ Франции не был предоставлен мести Гитлера и чтобы не потерять зря этих людей, которые будут нужны во время большой операции в 1943 году.

Наступило гнетущее молчание. И оно длилось долго, слишком долго. В конце концов, Сталин сказал упавшим голосом:

— Если вы не можете произвести высадку во Франции в этом году, мы не вправе требовать этого или настаивать на этом. Но должен сказать, что я не согласен с вашими доводами. — Сталин встал, давая понять, что говорить больше не о чем.

Черчилль удержал его за руку и усадил вновь. В душе Черчилль сознавал, что омрачил, довел до горячности хозяина. Когда же стало очевидно, что терпение Сталина может лопнуть и сдадут нервы, Черчилль пустил в ход последний козырь.

— Хочу вернуться к вопросу о втором фронте в 1942 году, ради чего я приехал, — неожиданно объявил он, сузив в прищуре и без того маленькие, заплывшие глаза, — Я не считаю, что Франция является единственным местом для такой операции. Есть другие места, и мы с американцами приняли решение относительно другого плана, который американский президент разрешил мне сообщить секретно вам… Только вам, и только секретно, — подчеркнул Черчилль.

При этом Сталин привстал, улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, никакие сообщения по этому поводу не появятся в английской печати?

Черчилль был сражен столь искрометным ответом.

Речь шла об операции под кодовым наименованием «Торч». И Черчилль в довольно радужных тонах разъяснил смысл этой операции. По плану предполагается нанести удар в районе Средиземного моря, по Италии, по Египту…

— Если к концу года мы сможем овладеть Северной Африкой, мы могли бы угрожать брюху гитлеровской Европы, и эта операция должна рассматриваться в сочетании с операцией 1943 года.

Чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, Черчилль нарисовал крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как они намереваются атаковать мягкое брюхо крокодила, в то время как русские атакуют его жесткую морду.