Крушение - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 46

Подвал, куда командующий зазвал Бусыгина, был длинным складским помещением. Горели электрические лампы, питаемые от батареи. Одну половину занимали ящики с наклейками, банки из белой жести, другая — передняя половина — была приспособлена для него, командующего. Сюда были втащены широкий стол с круглыми резными ножками, венские гнутые стулья, в углу навалом лежали гранаты, ручной пулемет, трофейный плоский автомат, два противогаза в брезентовых сумках, каска, горка консервных банок…

Все это успел разглядеть Бусыгин, пока командующий занимался какими–то бумагами. Наконец принесли на завтрак сухую колбасу и рыбные консервы.

— Ну как там в России? — спрашивал командующий.

— Да так… Живут,, можно сказать… — Бусыгин смотрел на командующего и, догадываясь, что таким ответом не удовлетворил его, крякнул и продолжал: — Проехал я, можно сказать, полсвета, многие города повидал — Москву, Казань, Мичуринск… — припоминал он места, через которые проезжал в эшелоне. — Потом, значит, стояли на станции Грязи, ну и Ртищево.

Командующий усмехнулся:

— Это совсем не дальняя Россия. Ртищево — это уже прифронтовая станция…

— Ну да, про то и говорю, — нашелся Бусыгин, — к фронту ехал. Вот к вам сюда…

— И как у нас — жарко? Нравится?

— Оно, товарищ командующий, ежели разобраться… — Бусыгин помедлил, собираясь ответить более разумно, а собеседник не унимался:

— Да чтр это вы заладили: «товарищ командующий, товарищ генерал…» Вроде я и родился им, и нет у меня имени. Зовите меня просто Михаил Степанович, а по фамилии Шумилов.

Грубоватый голос командующего и манера держаться просто, слишком просто, сразу настроили Бусыгина на откровенность, и он, в свою очередь, сказал:

— А мое прозвище Степан.

— Это не прозвище, — проговорил Шумилов. — Вот когда мальцом я был и на селе меня дразнили: «Мишказдоровяк» — это прозвище. А тебя как окрестили?

— Верзилой, а чаще Лохмачом дразнили. Нестриженым всегда ходил, вроде с медведями в берлоге жил.

— Сибиряк, значит, — догадался Шумилов.

— Сибиряк, — погордился Бусыгин.

Разговор свели к войне. Командующий спросил, какие прогнозы предсказывают солдаты относительно ближайших дней.

Степан крякнул и, осмелев, разохотился:

— Прогноз один… Немец не пройдет. Выбьем у него веру из–под ног.

— О чем ты? Какая вера? — спросил заинтересованно командующий.

— Не возьмет он Сталинград, упрется в Волгу и тут захряснет.

Командующий обратил к нему усталое, потемневшее от гари лицо. От частых бомбежек и канонадного гула в голове у него шумело, на ум не шли никакие мысли. А тут вдруг слова: «Немец не пройдет… Не возьмет…» И откуда он это берет, рядовой человек, что это — блажь, предчувствие или…

— Тебе что, гадалка наговорила или сорока на хвосте принесла? — усмехнулся Шумилов.

— Своим умом дохожу. Своим умом, — рассудил Бусыгин. — Вот я, допустим, полководец, Михаил Степанович, и, предположим, веду войска на город. Так… Когда веришь, что возьмешь, так разваливать не будешь, потому как твой станет и в ём жить, зиму коротать. Но какой толк битый кирпич получать за свои усилия, за кровь пролитую? Никакого. Слишком дорогое удовольствие.

— Значит, немцы идут на город и не верят? — переспросил командующий. Для него всякая логическая мысль становилась очевидной истиной. Но все–таки поколебался, желая проверить свои собственные догадки: — А не лучше ли предположить, что разрушали они город вынужденно, так сказать, на огне, на развалинах захотели въехать. И устрашить чужую, то есть нашу, сторону?

В это время наверху рванул фугасный снаряд. Подвал встряхнуло, с потолка шлепнулся прямо на стол размокший от постоянной сырости кусок штукатурки. Командующий посмотрел на провисшую над головой часть потолка, еле державшуюся на дранках, но не отодвинулся. Только смахнул рукой плитку извести со стола и вернулся к прерванной мысли:

— Устрашать они горазды. То психической атакой, то массированными налетами. Но кого было здесь устрашать? Старых да малых… Одних цивильных да ежели милицию. Ведь в городе, как я знаю, не было наших войск. Одни разрозненные единицы. Это знали немцы, у них разведка поставлена… Не верили в собственную победу, вот и разорили город, чтоб, значит, ни вам, ни нам не досталось. Это и есть варварство!..

Кто–кто, а он, командующий, знал повадки немцев, их жестокость и нещадность, но теперь, убежденный логической мыслью прозорливого человека, каким видел перед собой Бусыгина, еще раз утвердился, что у немцев действительно было мало веры в то, что город им достанется, они, видимо, знали, что большевики не отдадут город, будут защищать его всеми силами, и поэтому — то ли ради устрашения, то ли из стремления добыть победу с легкостью, то ли еще по какой причине — развалили город. И теперь осели, завязли в нем, как рак, впившийся клешней в добычу. «Истощаются они, истощаемся и мы… Кто кого возьмет, у кого нервы покрепче, да и свежие силы копятся, тот и пересилит», — подумал Шумилов. Он хотел позвонить командующему фронтом, чтобы доложить ему о том, что переправа идет и через горящую Волгу, но в это время зашел адъютант и сообщил, что к нему на прием добивается гражданский в рабочей спецовке.

— Зови, — охотно фгласился генерал.

Рабочий, зайдя, перкшел с места в карьер:

— Как же получаемся? Мы ремонтируем танки… Гоним их прямо в бой… А немец лезет… Немец у ворот города. Кто нам гарантию даст, что не придется покидать завод?

— А вот он даст, — кивнул командующий в сторону Бусыгина.

Рабочий посмотрел на Бусыгина, такого же рослого, солидного, как и командующий, и сказал:

— Представитель Ставки, да?

— Берите выше, — заверил командующий. — Представитель Ставки приедет, посмотрит и уедет, а этот… рядовой. Солдат. Он, только он может дать гарантию, падет город или нет. Рядовой, выносящий на своих плечах тяготы войны.

Бусыгин посопел носом, заулыбался. Заулыбался и рабочий.

— Прикомандируйте нам его на завод, — попросил рабочий, кивая на Бусыгина, — Пусть пособит оборону строить. Винтовки мы научились держать, умеем и гранаты швырять, а вот танк… По живому танку не приходилось бить. Пусть научит.

— А гранаты есть?

— Откуда нам их взять? — развел руками рабочий. — Подбросьте, будем рады. Секретарь парткома просил всего побольше взять. У нас был заводской митинг и мы решили етеной стоять за город.

— Дадим вам ящика два гранат, — встав, проговорил командующий. — А что касается военного руководителя, то… — Он взглянул на Бусыгина: — Пойдешь? Будешь полпредом армии. Правда, Мамаев курган и ваш завод не в пределах моего хозяйства. Но ввиду особой важности я позвоню командарму 62–й. Надеюсь, примет.

— Чего ж, коль приказ — пойду, — ответил, тоже встав, Бусыгин, — Только насчет гранат. Я их сразу возьму, вот с товарищем дотащим. И еще бы штук пять автоматов. Тола дайте, пожалуйста, ну и, понятно, взрывную машинку…

Все это выклянчив у на редкость обходительного командующего, Степан Бусыгин вместе с солдатами пошел выполнять столь необычное для него задание.

Когда Степан Бусыгин пробрался на завод, он увидел, как одна обвалившаяся половина стены горела и рабочие сыпали в огонь песок и заливали водой из пожарного крана, а другая половина, вернее, большая часть завода была нетронутая, и сквозь глазастые окна виднелись работающие у станков люди, и эта встревоженно–деловая обстановка убедила его, что делать тут нечего. Собранные у ворот бойцы штурмовой группы и народного ополчения буртом поспешили на позиции.

— Далеко выбрали позиции–то? — спросил Бусыгин.

— Вон видишь Мамаев курган? Справа от него, у отдельного дерева, мы и выбрали позиции, — сказал командир отряда ополчения, — Мы там бутылки да кепки подкидывали в воздух, сбивая их на лету.

— Получалась меткость?

— Не особенно. Только Антон всем кепки продырявил. Идут со смены по домам и картузы суют в карманы, чтобы жены не попрекали.