Вторжение - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 44

Проводив гостя до калитки, она вернулась. Чем–то хотела заняться, но руки ни к чему не лежали. Медленно походила по комнате, увидела на стуле мундир с обвислыми плечами и, будто подкошенная, упала на кровать, уткнулась лицом в подушку, заливаясь слезами.

По весне Игнат и Митяй все чаще подумывали строить молодоженам дом, и давний их спор — в каком месте его ставить — решился, как только сошла талая вода и наладились дороги. Усадьба у Митяя обширная, нашлось бы место для новой избы, но пораскинули умом и решили ставить рядом с Игнатовой все–таки у реки сподручнее: глину месить и кирпичи делать — нужда в подвозе воды совсем отпадает. А главное — ежели Алешка и Наталья пожелают вести хозяйство, то, конечно, не обойдутся без уток и уж обязательно будут выращивать вилковую капусту.

Чисто практические эти соображения заставили Митяя смириться с желанием Игната иметь по соседству молодую чету, и однажды, сидя на завалинке, Игнат и Митяй ударили по рукам и сразу принялись судить да рядить, с чего начинать.

— Фактически мне бы надобно махнуть в Грязи, а то и в самый Воронеж! — сказал Игнат.

— Куда тебя понесет в такую даль, — возразил Митяй, зная давнюю страсть свата к лихим странствиям.

— Сомнения надо упрятать, сваток! — отмахнулся Игнат. — Не думай, что в городе буду толкаться зазря или лишний целковый прожигать. С коей поры в рот не беру разного зелья. — Игнат помолчал и добавил: — А поехать надобно. Гвоздей купить, кровельного железа…

— Это другой коленкор, — заметил Митяй. — За такими вещами и я бы не прочь съездить. Все–таки шестой десяток живу, а, окромя Хворостянки, ни в каких местностях не был.

— Перечить не стану, можешь ехать, — согласился Игнат, а сам, не желая уступать свату, решил его припугнуть: — Только ведь в городе и потеряться немудрено… Но во что б ни стало нужно купить и гвоздей и железа… Окромя того, стекло привезешь…

— Куда же такую тяжесть, — взмолился Митяй. — Такое и на повозку не уложишь.

— Хлопотно! — поддакнул Игнат. — И, веришь, тебя жалеючи, хочу поехать. К тому же, в городах я пообтерся и с багажом имел дело. А так бы в жисть не решился.

Игнат, нагородив кучу всяких трудностей, был в полной уверенности, что сват откажется ехать. Но Митяй не поддавался на уловки и, чтобы не обидно было, предложил бросить жребий. Вынул из кармана медный пятак и, означив, Кому падет решка, а кому — орел, подкинул его с ноготка пальца в воздух.

Поездка выпала на долю Митяя.

— Так и быть, счастье твое, — вынужденно согласился Игнат.

…Шесть дней Митяй был в отъезде. За это время Игнат, желая удивить свата, разобрал и перенес на задворки сарай, а на его месте, где намечено было заложить избу, вырыл яму для извести, разметил колышками площадку. В пору бы засучить рукава и класть стены, но Митяй как в воду канул. Игнат все чаще поглядывал в сторону околицы, на взгорок, откуда сползала к мосту дорога, захаживал к его жене, Аннушке, справлялся, нет ли от муженька вестей, а по вечерам прислушивался, не грохочет ли телега, и в мучительном ожидании начинал высказывать сомнение: "Уж не приключилась ли с ним беда?" И когда терпению совсем пришел конец и он было решился навести справки в милиции, прибежала Верочка и сообщила:

— Батя, кажись, они прибыли!

Минут пять выжидал Игнат, потом схватил шапку и дробной рысцой побежал прямиком через выгон к избе Митяя. Еще издалека, к досаде своей, Игнат увидел свата, который свесил ноги с шарабана и о чем–то полюбовно толковал с Левкой Паршиковым, с этим гуляющим лоботрясом.

— Мое почтение, сват! — впопыхах откланялся Игнат.

Митяй протянул ему руку, соскочил с телеги и кивнул Паршикову.

— Слыхал, каким образом поджать решили? — и погрозил в воздухе скрюченным указательным пальцем. — Прямо не могли, так за глаза шпынять начали. Критика моя поперек горла им стала… Я им покажу! Покуда спокойно указывал, а то не такую критику наведу! Меня в области теперича знают!

— В чем дело? Чего ты разошелся? — не понял Игнат.

— Косточки мои на правлении перебирали. За спиной–то они готовы к ногтю прижать. Не выйдет! Кишка у них тонка! И ты, сваток, тоже хорош! Митяй косо поглядел на Игната.

— В толк не возьму, какая тебя муха укусила! — развел руками обескураженный Игнат.

— Гм… Вроде бы ты в сторонке стоишь, — прищурился Митяй. — Нет, сваток, так дело не пойдет. Родня она тогда бывает, ежели и в беде остается родней. А так, пожалуй, лучше врозь нам держаться.

— Ежели наскучило, то можно и врозь, — рассерженно ответил Игнат и со строгостью посмотрел на парня:

— Наговорил, басурман? Поссорить захотел?

— Да я, дядя Игнат, про ваше родство даже подумать дурно не смею. Паршкков приложил руку к груди и поглядел в сторону Митяя, с видимой озабоченностью добавил: — А когда тебя на заседании костили и хотели записать в протоколе отдельным пунктом, то я вступился…

— На каком таком заседании? — недоверчиво перебил Игнат.

— Да наплюйте вы на это! — махнул рукой, стараясь замять разговор, Паршиков и опять обратился к Митяю, заулыбался во все лицо: — Дозволь мне коней отогнать, а потом, конечно, урву часок–другой… загляну… — И он заговорщически подмигнул Митяю, явно намекая на то, что не мешало бы раздавить белоголовую по случаю его приезда.

Митяй, кажется, совсем было согласился, передал ему вожжи, вынул из–под сиденья сверток, пахнущий чесноковой колбасой, отчего Паршиков даже прищелкнул языком. Но их затею пресек Игнат.

— Проваливай–ка, пока холку тебе не намылили! — пригрозил Игнат и отнял у парня вожжи, а на свата поглядел с неотразимым укором: — И ты брось потакать! Иначе, клянусь, могу разойтись с тобой на все времена!.. Уходи, Паршиков! Уходи отсюда с глаз долой!

Парень скривил лицо в усмешке, с минуту еще постоял в нерешительности и поплелся домой.

Игнат смотрел ему вслед, жуя со злости губы.

— Чего ты взялся пригревать этого кобеля! Намедни он к Наталье нашей приставал… Так я его огрел промеж лопаток палкой.

— Ай–ай–ай! Сукин сын! — сокрушенно покачал головой Митяй и спросил: — Неужели и насчет правления он утку пустил?

— Ясное дело, подмазаться хотел. Защитник нашелся, едрена палка! сердился Игнат. — Я же при конторе сторожем… Все речи на правлении слышу с порога. Тебя хотя бы одним дурным словом упомянули, одно сочувствие… Гонца хотели слать…

— Зачем?

— Как же, уехал и целую неделю вестей не подавал. Вроде мы тебе и не родня! — незлобиво пощунял Игнат и стал расспрашивать, как съездилось, что купил.

— Всего привез сполна. — Митяй сдернул с повозки рогожу: в ящике блестели гвозди, а под ним лежали листы кровельного железа. Разворошив сено, Митяй показал аккуратно сложенную в телеге горку кирпичей.

— Ай да молодец! Ай сваток! За такое в пору расцеловать! — рассыпался в похвалах Игнат и покосился на задок телеги, где рядом с дегтярной лагункой был привязан пучок ветвей: — А зачем хворост вез?

— Какой хворост? — в удивлении крякнул Митяй и заулыбался. — Это же яблони. Редких мичуринских сортов! Прямо из ботанического сада!

— Ого! Где это раздобыл? — Игнат сделал неопределенный жест, точно собираясь в чем–то уличить свата.

Но Митяй отвечал с чувством превосходства:

— Захожу к ним, то есть к самому главному. Говорю, так и так, мол, желаю иметь мичуринские сорта. Ну, главный порасспрашивал, откуда родом, и насчет наших земельных угодий пытал, а потом и говорит: "Это вы, товарищ Костров, правильно решаете вопрос, по–научному, что продвигаете мичуринские породы". И, понятно, отпустил мне аж двадцать кореньев! Митяй смолк, подсчитал что–то в уме и сказал: — Откровенно говоря, сам хотел ухаживать за яблоньками, да уж поделюсь, чтоб не обидно…

— Ты бы, сват, поспешал малость, — сетуя на его жадность, заметил Игнат. — Отведи коней, пора дать им покой.

Митяй подхватился, кое–что из вещей снес в избу, а с остальной поклажей поехали они к Игнатовой усадьбе.