Точку поставит пуля - Словин Леонид Семенович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая

Радио не замедлило откликнуться:

— …Совершил посадку аэробус рейса…

К залу прилета потянулись вновь прибывшие с традиционными азиатскими гостинцами: дынями, виноградом, — изрядно одуревшие от полета. Еще издали в толпе мелькнули знакомые лица.

«Баранниковы! Петр и Вениамин…»

Поклонникам бокса фамилии и имена говорили о многом!

Фарук и Андижанец же обратили внимание на другое. Быстрота, с которой Белая чайхана отреагировала на случившееся в Новосибирске, в Москве и в Туле, статус прибывших бойцов свидетельствовали о значении, которое Чапан и его советники придавали престижу авторитета на столичном теневом рынке. Оба поездивших по миру бывших чемпиона двигались неспешно — тяжелые, с легкими сумочками, в одинаковых спортивных костюмах и клетчатых картузиках, похожих на клоунские. Обоих братьев давно не видели в родных пенатах.

— Говорили: у них статус беженцев! Американские визы… — удивился Андижанец.

— Непонятно!

Спортивная судьба улыбнулась Баранниковым больше, чем их соперникам. Старший стал чемпионом первым, за ним тянулся второй. А там росли еще трое погодков… Теперь старшие сошли, а младшие только еще штурмовали пьедестал. Несколько лет назад о семье мало кто и слышал. Разве только в своей махале! Глава пил, мать занималась хозяйством, будущие чемпионы в жару торговали на кладбище водой из-под крана — пятак за стакан… Первые свои бои за рубежом они все больше выигрывали: их сытые соперники не готовы были стоять насмерть. Нашим терять было нечего. Теперь положение изменилось. Планов своих братья не открывали. Но что-то было известно. Огромные свои квартиры вначале отремонтировали, потом благополучно продали. Теперь снимали холостяцкую жилплощадь. Родная их сестра и куча родственников давно уже были в Израиле. Фарук заметил:

— Эти клетчатые картузы… Наверняка оттуда!

— Вероятно… Не пойму только: этим-то зачем ввязываться?

— Посмотрим.

Баранниковы заметили земляков.

— Салам…

Вновь прибывшие и встречающие отошли в сторону, чтобы поздороваться.

— Новости есть? — спросил старший — Вениамин.

— Мы ждем сигнала от Рэмбо.

— Он в курсе?

— Они уже работают…

Обыск в парткоме обувной фабрики и его результат произвели в Партийном Доме впечатление разорвавшейся бомбы. Через час о преступлении, характеризующемся особым цинизмом — потому что его совершил привилегированный партийный активист, — стало известно в верхах. Немедленно нашлись заинтересованные лица, которые придали случившемуся широкий общественный резонанс. Слухи быстро обросли нескромными эротическими подробностями. Секретарь парткома, он же член районного комитета и бюро райкома партии, оказался пешкой в игре больших столичных гроссмейстеров. Вместе с вещественными доказательствами он был мгновенно препровожден на вокзал. Допрошен. Десятки материалов о преступлениях пылились в ожидании возбуждения уголовных дел неделями с нарушением сроков… В этом случае сделано было исключение. Дело немедленно возбудил и принял к производству обычный дознаватель, даже не следователь! В отделе милиции спешили… К концу рабочего дня во многих коридорах районной и городской власти под хозяевами уже тряслись кресла. Картузов не успевал отвечать на звонки. Звонили по разным поводам, но чаще это оказывалось лишь предлогом. Никто не сомневался в том, что действия Картузова направляла мощная, неопознанная пока политическая сила.

— Данные по парткому пришли к тебе сверху?

Картузов валял ваньку:

— Девчонки с фабрики замучили… Ходили жаловались! Надоело слушать…

— Брось темнить!

Случившееся пришлось удивительно ко времени! Факт морального разложения в верхушке партийного звена был последним аргументом в пользу укрепления аппарата столицы проверенными руководящими кадрами периферии. Теперь краснодарцам, ставропольцам, сибирякам была законно открыта зеленая улица. Главный удар ожидался по районному комитету партии, где состоял на учете теперь уже бывший секретарь парткома и бывший коммунист. Никто не работал — в кабинетах упаковывали вещи, обсуждали грядущие персональные изменения, увольнения, перестановки. В последнюю минуту срочно вызвали начальника линейной милиции — возмутителя спокойствия и главного виновника обрушившихся на райком бед. Когда Картузов — с невинными глазами, круглый, точно накачанный воздухом, катился по коридору, случайные встречные отшатывались от него как от зачумленного. Предлог для вызова подобран был на стороне, не имеющий отношения к происшедшему недостатки в милицейской сети партийного образования, а конкретно, возмутительный факт — срыв занятия в семинаре второго года обучения, который вел Картузов. Напоследок решено было сунуть выговорешник с занесением. На память. В качестве благодарности за проделанную работу. Получилось иначе. Говорить о злополучном занятии районному Первому, однако, не хватило ни самообладания, ни выдержки.

— Ну что? Ниспроверг распутные Содом и Гоморру серой и огнем…

— Ниспроверг… — Картузов — святая простота! — словно и не догадывался, какую свинью подложил райкому. Ждал похвалы. — Полюбуйтесь! Чистая порнография… — Он достал из папки несколько фотографий. — Вот, например…

На сером любительском снимке было что-то плохо видимое, похожее на вертикально торчащие белые столбы.

— Это ноги… А вот еще! И вот…

Секретарь брезгливо отмахнулся.

— Порнография плюс сводничество. Развращение малолетних. Целый клубок преступлений… Теперь этому конец!

— Пресек, значит… — непонятно сказал районный Первый. — Молодец!

— Стараемся… — Картузов и тут играл роль неумного мента-начальника, бескорыстного борца за общественные устои. С его лица не сходила благостная улыбка.

— Старайся, старайся!

— Спасибо… — Картузов аккуратно сложил фотографии назад, в папку. — Линейная милиция не подведет… Могу идти?

— Можешь… — Первого буквально трясло от бешенства, хотя формально ни к чему нельзя было придраться. — Кражи-то у пассажиров как? Раскрываешь или все прячешь?

— Раскрываем! Укрепили коммунистами оперативный состав дежурных частей…

Первый вышел из-за стола, подошел ближе.

— Хер ты раскрываешь! — Они стояли друг против друга — одинакового роста, темперамента, переполненные неудержимого желания прорваться наверх, в номенклатуру, к общественному пирогу. — Большой Политикой занялся! Вместо того чтобы порядок на дороге наводить, на станциях и в поездах, железнодорожная милиция по парткомам бегает, интересуется, кто голых баб фотографирует…

— Обижаете, Алексей Иванович!..

— Тебя обидишь! Тебе ссы в глаза — все Божья роса…

Из автомата, тут же, недалеко от райкома, Картузов подробно информировал о разговоре своего патрона — полковника Авгурова.

— Первый мне этого никогда не простит! Враг на всю жизнь!

— Пустяки… — Авгуров отреагировал спокойно. — В райкоме его песенка давно спета. И вообще… С ним все в порядке. Уйдет в народное хозяйство или в ВЦСПС. Вы, я надеюсь, к нему в подчинение не собираетесь…

— Упаси Бог!

— Я так и думал… Сейчас главное — другое. Необходимо развить успех.

Конкурент Скубилина и первый претендент на его генеральское кресло немедленно включился в режиссуру дальнейших действий.

— Как много у вас фотографий?

— Около сотни. Но качество любительское, все серое, нет контрастности…

Авгуров на секунду задумался.

— Негативы есть?

— Полно…

— А сюжеты?

— Ничего! Ну, сами понимаете, если человек, лежа на голой бабе, ногой нажимает на автоспуск… В общем, есть на что полюбоваться!..

Авгуров заметил больше для себя:

— Сейчас готовится пленум горкома по идеологии…

— Думаете, кто-то заинтересуется? — Картузов был уверен в обратном.

— Конечно! Если случай получит громкую огласку, большие фигуры в горкоме могут уйти с доски… Понимаете? Приезжающим с периферии нужен только предлог, чтобы все тут перетрясти!.. — Он задумался. — У вас эксперт-криминалист на месте?

— Я его видел…

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая