Любимые не умирают - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/75
• Следующая

   —  Где ты там застряла? Неси пиво и закусь! Вытряхни из пепельниц! Слышь, корова стельная? Иль заснула на ходу, кляча водовозная, иль заблудилась ненароком? А ну, шевелись, лярва!

   Компания хохотала, завидуя Кольке, что тот вот так безнаказанно изгаляется над бабой, и она молчит.

  Но однажды не выдержала, попросила:

  —   Ребята! Я устала! Ведь работаю, скоро мне рожать, сами видите, дайте отдохнуть. Я уже с ног валюсь, пощадите! Или вы совести не имеете? Ведь у вас тоже есть семьи. Идите во двор.

   —  Заглохни, мандавошка! Саму во двор вышвырну! — подскочил Колька. И обозвав дурой, толкнул в спальню.

   Катька, выплакавшись, уснула на койке. А когда гости ушли, в спальню пришел Колька. Он растолкал бабу и заорал на нее:

   —  Что себе позволяешь, рахитка? Кто позволил позорить перед друзьями? Не по душе здесь, отваливай в деревню. Никто силой не держит. Чего возникла? Кто звал? Плохо живется, шмаляй обратно. Совсем звезданулась, перед всем двором испозорила, сука криворылая! Пугало!

   —  Коль, мне рожать скоро! Чего орешь, куда гонишь? За что своего ребенка ненавидишь? В глаза его не видел, а уж сколько раз обидел. Ну скажи, за что?

   —  Заткнись, грязная лохань! Я тебе за мамку никогда не прощу. И дитем не прикрывайся хитрожопая кикимора! Еще раз пасть отворишь при мужиках рыло на жопу сверну! — глянул зло.

   —  Попробуй хоть пальцем тронуть, живо на вас обоих управу найду! — осмелела Катька. Колька резко остановился, оглянулся на бабу, прищурился и предупредил:

   —  Уже грозишь, паскуда? Гляди, этого тебе не забуду и никогда не прощу!

  —   Коля, родной, за что возненавидел? Почему ко мне хуже, чем к собаке? Ту хоть иногда гладят. Меня все время ругаете и пинаете! Терпеть больше сил нет Хоть бы пощадил кто!

  —   Тебя пожалей, мигом голову откусишь.

   —  Коль, а ты относись по-доброму. Я ж тоже человек. Посмотришь, все иначе будет, все наладится. Ведь я люблю тебя!

   —  Иди в жопу со своей любовью. Только что высказалась, разве теперь поверю?

   —  А ты попробуй, котик мой! — потянулась к мужику. Но тот, заматерившись, выскочил из спальни как ошпаренный.

   Они уже давно не спали в одной постели, никуда не ходили вместе, почти не оставались наедине. Колька редко разговаривал с Катькой. Но как-то она напомнила, что уже пора купить ребенку кроватку, матрац и одеялки, пеленки и клеенки.

   —  Ты роди! Чего загодя суетишься. Без тебя помню и знаю! — оборвал Катьку. Ты вытащила деньги:

   —  Вот это возьми. Траты будут большие.

  —   Не надо твоих. Сами справимся,— отказался от денег. И добавил:

   —  Не приведись девку родишь! Не признаю, мне двухстволка не нужна. Поедете с ней в деревню жить. Навсегда!

   —  Да разве это по заказу бывает? Уж кого Бог даст! — испугалась баба.

   Катька решила не уходить в дородовой отпуск. Боялась остаться в доме одна на целых два месяца и вздумала работать до последнего дня. Ее никто не отговаривал. Женщины без лишних объяснений все поняли. И Катька работала. Она не сразу поняла, что у нее начались схватки. Лишь когда отошли воды, заорала испугано:

   —  Девки! Караул! Рожаю!

   Ее тут же потащили в дежурную машину. Усадили поудобнее рядом с водителем, тот заспешил к роддому, вздрагивая при каждом стоне и крике бабы.

   Катя едва успела лечь на стол, как показалась голова ребенка.

   —  Во, шустряга, как спешит! Не успела даже осмотреть, запись сделать, а этот уже наружу лезет! Зовите Евдокию Петровну! Пусть глянет, кого на свет произведет невестка!

   —  Уже все! Выскочил! Мальчишка родился! Глянь! Бабкина копия, капля в каплю! Ее портрет! Вот это подарок! — смеялись врачи, медсестры. Кто-то побежал за Евдокией, но та наотрез отказалась глянуть внука, сославшись на занятость.

   —  Чего это она? Внука первенца не приветила, ведь не всякий день рождаются они.

   —  Еще насмотрится, куда денется? В палату прибежит, когда освободится! Все же бабкой стала!

   —  Надо Николаю сообщить, поздравить, папашей стал! Вот кто примчится тут же,— переговаривались врачи.

   А вскоре в палату Катьке принесли полную сумку фруктов. В ней записка:

   —  Это тебе от нас, Катюшка! От всего комбината! Держись, крепись, ты теперь мамка! Поздравляем и радуемся вместе с тобой! Дай Бог здоровья тебе и сыну! Обнимаем: твои девчата!

   Катька плакала и смеялась от радости. Хоть эти не забыли, помнили и поздравили. А еще через час ей принесли еще сумку фруктов и сладостей. Сказали, что муж просил передать, все спрашивал о сыне, о ней. Просил, чтоб ни о чем не тревожилась, что подготовится к их возвращенью домой, пусть не беспокоится...

  Катьке сразу стало тепло на душе. Все же не отмахнулся, не отказался от них с сыном. Вон сколько накупил. Одно обидело, даже короткой записки не черкнул человек. А свекруха ушла с работы, даже не заглянув в палату Кати.

   —  Ничего! Мальчонка тебя обломает. Как не кривляйся, не выламывайся, от внука никуда не денешься.

  Когда Кате принесли сына на кормление, баба глазам не поверила. Мальчонка был копией свекрови.

  —   Мама родная! Как же так получилось? Ни от меня, ни от Кольки нет ничего! Сущая Евдокия! Ну зачем? — сетовала баба сокрушенно, а сын улыбался чистой, светлой улыбкой, будто радовался потрясающему сходству с бабкой.

  —   Я решил назвать сына Дмитрием! Как ты на это смотришь? Слыхал, что он на мамку мою похож. А значит, счастливым будет! Береги его и себя! — получила на следующий день записку от Кольки.

   Катька уже и не ждала свекровь. Поняла по своему, что та не рада внуку и ее видеть не хочет, не может простить. Но... под вечер третьего дня в палату вошла Евдокия. Поздоровалась с родихами, ставшими матерями, поговорила, пошутила со всеми и подошла к Катьке:

  —   Как себя чувствуешь?

  —   Хорошо,— ответила несмело.

   —  С койки часто не вскакивай, температура держится нехорошая. Низкая. Отдыхай и ешь побольше. Старайся выспаться. Не бегай поминутно к Диме.

За ним хорошо смотрят. А вот сама застудишься. В коридоре сквозняки, остерегайся их, чтоб не получить мастит.

  —   Вы Диму видели? — спросила Евдокию робко.

  —   Конечно! Хороший малыш. Любит поспать, а значит, крепким вырастет.

  —   Надо моим в деревню сообщить, что у них внук от меня появился. Может, позвоните или дадите телеграмму,— попросила краснея.

   —  Нет, не стану сообщать. Зачем? Твоя мать еще вчера приехала. Ей Коля позвонил. Теперь она у нас. Ждет, когда вас выпишут. Просила тебе домашнее передать, гуся поджарила, сметаны трехлитровую банку приволокла, сала копченого целый ящик, ведро яиц да масла столько же. Еще мед, варенье, пироги, всего не перечислить. На грузовике доставили. Короче, не только в квартире и на балконе, в подвале места не осталось. Там не только на семью, на половину города хватит еды. А мать еще тревожится, хватит ли? Смешная! Я уже сказала ей, этого, что привезли, давать тебе еще рано. С ребенком надо считаться, чтоб у него желудок не расстроился. Рановато ему такое переваривать. Понос измучает...

   Катька слушала свекровь, замирая от радости. Ей показалось, что наконец наступило это долгожданное примирение...

   Забирать ее с Димкой из роддома приехали мать и Колька. Свекровь опять сказалась слишком занятой и даже не вышла.

  —   Сынок! Димка мой! Дмитрий Николаевич! Вот кто ты есть! — улыбался мальчонке человек, бережно взяв сына на руки. Он внес его, осторожно ступая, и тут же положил в кроватку. Ребенок вскоре забеспокоился, заплакал.

  Катька распеленала малыша, Колька подошел рассмотреть его поближе. Малыш, будто нарочно подшутил и едва отец наклонился, Димка тут же обдал его теплой вонючестью и разулыбался облегченно.

  —   Во, змей! Обоссал по уши! Весь в мать! — побежал Колька в ванную. Оттуда вернулся злой, пришлось менять рубашку.

   —  Ну, пострел, засранец, едва на свет появился, а уже родного отца уделал! — бурчал недовольно.

• Предыдущая
• 12/75
• Следующая