Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Холлис Джеймс - Страница 2

Признать, что существуют некие глубинные потоки, течение которых никогда не останавливалось под спудом сознательного восприятия, – вот начало того, что с полным правом можно назвать мудростью. Только страдание порождает мудрость – такое торжественное изречение принадлежит богам в передаче первого великого трагика Эсхила. Подобная заслуженная мудрость наделяет жизнь большим достоинством и глубиной, а ее неизменный спутник, духовный рост, однажды станет и нашим благословением. Да, тем, для кого страдание достигло самого накала, всякие разговоры о росте и развитии покажутся пустой болтовней или проявлением бесчувствия. И все же, по прошествии времени, и они тоже нередко открывают для себя, что обрели сознание, более способное к различению, многогранность в восприятии себя и, что важней всего, сама их жизнь стала куда интересней. Она возвысилась духовно, стала психологически богаче, притом что рост этот вполне заслужен. Сама душа бросилась им навстречу, отвергая всякую половинчатость, всякое отрицание и стремясь через них максимально явить себя миру.

Мне посчастливилось на протяжении многих лет работать с людьми, мучительно искавшими выход из психологических затруднений. И я преклоняюсь перед ними, видя их готовность делиться со мной своими самыми сокровенными мыслями и переживаниями, довериться мне как спутнику в своем путешествии. Наша совместная работа стала и смиренным переживанием встречи с Самостью[1], как называл Карл Юнг этот изначальный, неповторимый, всезнающий и направляющий разум, который целиком находится за пределами обыденного эго-сознания. Образ Самости возникает из интуитивного знания того, что нечто внутри каждого из нас не только следит за биохимическими процессами, за тем, как организм развивается из менее сложного в более сложный. Куда важней то, что эта глубинная сила стремится подвести к такому существованию, которое и есть очевидная причина нашего прихода в этот мир.

По грустной иронии, современная психология и психиатрия в большинстве случаев отворачиваются от самого слова душа. И это притом, что у дисциплин психология, психиатрия, психопатология, психофармакология и психотерапия в корне есть слово психе, которое по-гречески и означает душа. Почти столь же беззастенчиво обошлись с душой как «нью-эйдж», или так называемое «мышление нового века», окутавшее ее приторной сентиментальностью, так и религиозные фундаменталисты, заковавшие душу в пугающую, неприступную броню догмы. И все же в этой книге я рискну использовать слова «душа» и «психе» взаимозаменяемо, поскольку наше Я – и это относится к каждому из нас – состоит на службе у души. Иначе говоря, целенаправленные энергии, управляющие жизнью, в свою очередь, служат смыслу, пусть и трансцендентному, который часто имеет мало общего с узкими рамками сознательного понимания. Вспоминаю, как мне довелось читать о женщине, которая оказалась заживо погребенной под развалинами вместе со своим ребенком во время землетрясения в одной из республик бывшего СССР. Ребенок остался жив, потому что женщина рассекла свою плоть и кормила ребенка кровью, все те дни, что ушли на их поиски. Мы неизменно привыкли верить, что основное правило выживания – самосохранение любой ценой, но материнская жертва ради спасения ребенка показывает, что активность Я даже в такой сфере, как выживание, может также служить потребности души в смысле. Примечательно, что мысль о ребенке оказалось для этой матери более значимой, чем мысль о своем Я. Эта история подчиненности интересов Я задаче смысла в разных вариантах повторяется в жизни каждого из нас. Живя без смысла, мы все равно что больны тягчайшим из возможных недугов. Древнеегипетский папирус «Разговор разочарованного со своим Ба (с душой)» – едва ли не лучшая иллюстрация того, насколько эта проблема остается общей во все времена. Сам текст насчитывает не одну тысячу лет, но как современно звучит его заглавие! Так и представляешь себе усталого пассажира электрички, возвращающегося в свой пригород после рабочего дня, разочарованную домохозяйку, бизнесмена, заказывающего третий мартини, – все как один жаждут и ищут чего-то, истосковались по чему-то большему в своей жизни. И тогда, если у нас получится привести сознание к месту встречи с душой, мы можем рассчитывать на перемены и – хотим мы того или нет – на расширение жизненных горизонтов.

Тысячелетия минули с тех пор, как досократовский философ Гераклит пришел к заключению, что душа – это чужедальняя страна, масштаб и границы которой никогда не будут исследованы вполне. И все-таки интуитивно все мы понимаем, что именно подразумевается под словом душа. Мы пользуемся этим словом, когда имеем в виду ту глубокую интуитивную связь с собой, которая существует от самых ранних проблесков сознания до настоящего дня. Душа – интуитивно постигаемое чувство собственной глубины, тех целеустремленных энергий и жажды смысла, соучастия в чем-то большем, чем то, что поддается восприятию повседневного сознания. Душа – вот то, что делает нас глубоко человечными. Она неустанно призывает нас к большему сознанию, более широкому участию в четырех неизменных порядках тайны, в которой происходит наше странствие: 1) бескрайний космос, сквозь который мы мчимся с головокружительной быстротой; 2) окружающая природа – наш дом и контекст нашей жизни; 3) каждый ближний другой, несущий с собой вызов отношений; и 4) наше собственное ускользающее, мятежное Я, постоянно требующее, умоляющее о том, чтобы о нем не забывали.

Мы – ищущие смысл, создающие смысл животные. Совсем так же, как и мы, живут своим биологическим циклом наши собратья по природе. Но со всей очевидностью можно сказать, что они не наделены способностью размышлять о себе, творить абстракции или выстраивать сложные общественные структуры – носители ценностей. Они могут бороться за выживание, но при этом не обеспокоены собственной нравственностью. Подобно нам с вами, они несут в себе загадку бытия как свое инстинктивное наследство, но мы – тот странный, особенный биологический вид, который так часто отчуждается от своей природной, инстинктивной почвы. Наша уникальная способность к саморефлексии, открытие метафоры, символа, аналогии и абстракции заодно с тем стремлением, что просто не поддается выражению словами, но столь присуще нашей природе – все это может служить выражением жажды смысла. Этот глубокий, безудержный порыв к смыслу и тоска от утраты смысла – вот некий эскиз того, что представляет собой наша душа и ее первоочередная задача. Мы читаем у нобелевского лауреата Андре Мальро в «Орешниках Альтенбурга»:

Жизнь, ограничивающая смысл, ранит душу. Как часто доводилось мне проводить сеансы с семейными парами, которые уверяли меня, что стремятся только к взаимности, только к самому лучшему, но их архаические программы продолжали сталкиваться одна с другой. На мой вопрос «Неужели вам так хочется жить с угнетенным, рассерженным, несговорчивым партнером?» каждый поспешно отвечал, что хочет как раз обратного. Но сами их поступки, с побудительными мотивами, исходящими из скрытых источников, и создают именно такого обеспокоенного, постоянно противоречащего партнера, жизнь с которым так пугает. Близость в отношениях, которая вроде бы должна способствовать росту обоих партнеров, на деле так часто принижает обоих. Обе души угнетены и выражают себя через давно знакомые патологии ежедневного конфликта.

Будь то межличностные отношения или любая другая ситуация, каждый из нас имеет глубокую потребность ощущать пульсирующую поддержку души, чувствовать, что мы все соучастники истории, проистекающей из божественного источника. Юнг писал в своих воспоминаниях: «Бессмысленность подавляет полноту жизни, следовательно, она равнозначна болезни. Смысл дает возможность много чего перетерпеть – возможно, даже все»[2]. Мне, как юнгианскому аналитику, посчастливилось не раз наблюдать, как очертания смысла начинали все отчетливей проступать в великом страдании и постыдном поражении у бесчисленных моих клиентов, а также и быть свидетелем того, как встречи с динамическим бессознательным приводили к личностному росту. Сама этимология слова психотерапия («обследовать или обслуживать душу») предполагает, что эта работа духовного увеличения – наш общий труд, будь то в формальном психотерапевтическом окружении или в ходе повседневной жизни.