Сильмариллион - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 38

• Предыдущая
• 38/84
• Следующая

— Сюда, о король, через опасности, что и немногим эльфам по плечу, вела меня судьба.' И здесь нашел я не то, что искал, но чем, найдя, хочу владеть вечно. Ибо сокровище это превыше золота и серебра и драгоценнее алмазов. Ни камню, ни железу, ни огню Моргота, ни всему могуществу эльфийских владык не отнять у меня, что я жажду. Ибо Лютиэн, дочь твоя, — прекраснейшая среди Детей Мира.

Тишина воцарилась в чертоге, ибо те, кто там был, потрясенные и испуганные, ждали, что Берен будет убит на месте. Тингол, однако, медленно проговорил:

— Этими словами ты заслужил смерть, и она последовала бы немедля, не дай я поспешной клятвы, о которой сожалею сейчас, о низкорожденный смертный, выучившийся во владениях Моргота ползать украдкой, подобно его рабам и соглядатаям.

Берен отвечал:

— Заслужил я смерть или нет, я приму ее от тебя; не приму лишь этих слов — «низкорожденный», «соглядатай», «раб». Клянусь кольцом Фелагунда, что дал он моему отцу на поле битвы, мой род не заслужил подобных имен ни от одного эльфа, будь он хоть трижды король.

Горды были его слова, и все взгляды устремились на кольцо, ибо он высоко поднял его, и засверкали смарагды, сотворенные нолдорами в Валиноре. Было это кольцо сделано в виде двух змей с смарагдовыми глазами, а их головы венчала корона из золотых цветов: одна змея поддерживала корону, другая пожирала. Это был знак Финарфина и его рода. Тогда Мелиан склонилась к Тинголу и шепотом посоветовала ему смирить свой гнев. «Ибо, — прибавила она, — не от твоей руки погибнет Берен: предназначен ему долгий и вольный путь, но судьба его связана с твоей. Будь осторожен!»

Ничего не сказал Тингол, взглянул на Лютиэн и подумал так: «Злосчастны люди, ничтожны и недолговечны их вожди; и неужто один из них посмеет протянуть руку к моей дочери и остаться в живых?!» И промолвил:

— Я вижу кольцо, о сын Барахира, и понимаю, что ты горд и высокого мнения о своей мощи. Недостаточно, однако, подвигов отца, даже если б он служил мне, чтобы получить дочь Тингола и Мелиан. Внемли же! И я желаю скрытого сокровища. Ибо камень, железо и огонь Моргота хранят то, чем я хотел бы владеть вопреки воле всех эльфийских владык. Ты сам сказал, что подобные препятствия не смутят тебя. Ступай же! Принеси мне в руке своей Сильмарил из короны Моргота, и тогда Лютиэн, буде она пожелает, отдаст тебе свою руку. Тогда получишь ты мое сокровище, и хотя в Сильмарилах заключена судьба Арды, ты не можешь не признать мою щедрость.

Так он вызвал к жизни рок Дориата и попал в сети Проклятья Мандоса. Те же, кто слышал его слова, поняли, что Тингол не нарушил своей клятвы и все же обрек Берена на смерть; ибо знали они, что вся мощь нолдоров еще тех времен, когда не была прорвана Осада, не смогла достичь того, чтобы хоть издалека увидеть сияние Феаноровых Сильмарилов. Ибо они были вправлены в Железную Корону и ценились в Ангбанде превыше всего: их хранили балроги и бесчисленные мечи, прочные затворы и неприступные стены, а более всего — черное могущество Моргота.

Берен же рассмеялся.

— Недорого ценят эльфийские владыки своих дочерей! — воскликнул он. — Они готовы продать их за драгоценные камни, за рукотворные украшения. Но если, о Тингол, такова твоя воля, я исполню ее. И когда мы встретимся вновь, в руке моей будет Сильмарил, вырванный из Железной Короны, ибо не последний раз видишь ты Берена, сына Барахира!

Затем он взглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова, простился с Лютиэн Тинувиэль и, поклонившись Тинголу и Мелиан, отстранил стоявших рядом с ним стражей и в одиночестве покинул Менегрот.

И тогда сказала Тинголу Мелиан:

— Ты поступил хитроумно, о король! Но если глаза мои не потеряли еще способность видеть дальше прочих, исполнит ли Берен свое дело или нет, это все равно принесет тебе несчастье. Либо ты, либо твоя дочь обречены — тобой же. А судьба Дориата сплелась сейчас с судьбой более могущественного королевства.

Тингол, однако, ответил:

— Ни человеку, ни эльфу не продам я тех, кого люблю и ценю превыше всех сокровищ. И будь хоть тень надежды или опасения, что Берен когда–либо вернется живым в Менегрот, он не увидел бы больше дневного света, несмотря на мою клятву.

Лютиэн же хранила молчание, и с тех пор не слышно было ее песен в Дориате. Тишина нависла тучей над лесами, и удлинились тени в королевстве Тингола.

Сказано в Лейтиан, что Берен беспрепятственно покинул Дориат и пришел к Полусветным Водам и Топи Сириона; там поднялся он на холмы над водопадами Сириона, где река, грохоча, скрывалась под землей. Оттуда он взглянул на запад и сквозь дожди и туманы, окутавшие холмы, увидел Талат–Дирнен, Хранимую Равнину, простирающуюся меж Сирионом и Нарогом; вдали же разглядел он нагорье Таур–эн–Фарот, вздымающееся над Нарготрондом. И вот Берен, не ведая, что делать и на что надеяться, повернул туда.

На этой равнине неусыпно несли дозор эльфы Нарготронда: на вершине каждого из окаймляющих ее холмов таилась башня, в лесах и полях, искусно скрываясь, бродили лучники. Стрелы их несли смерть и всегда попадали в цель, и ни одно живое существо не могло прокрасться без их ведома. Потому, едва появился Берен, они уже знали о нем, и смерть его была близка. Однако, зная об опасности, он шел, высоко подняв кольцо Фелагунда; и хотя, благодаря искусности дозорных, не видно было ни души, Берен знал, что за ним следят, и то и дело кричал: «Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!»

Поэтому дозорные не убили его, но заступили ему дорогу и велели остановиться. Однако, увидев кольцо, они склонились пред ним, хоть вид его был невзрачен и изможден, и повели его на северо–восток, идя по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. В то время не было ни брода, ни моста через буйный Нарог, вблизи врат Нарготронда, но севернее, где в Нарог впадал Гинглит, течение было слабее, и, переправясь там, эльфы повернули вновь на юг и при свете луны привели Берена к черным вратам потаенных чертогов.

Так явился Берен к королю Финроду Фелагунду, и Фелагунд узнал его: он не нуждался в кольце, чтобы вспомнить о роде Беора и о Барахире. Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что случилось с ним самим в Дориате; и разрыдался он, вспомнив Лютиэн и недолгое их счастье. С изумлением и тревогой слушал его Фелагунд и понял, что, как когда–то предсказывал он Галадриэли, данная им клятва теперь ведет его к смерти. С тяжелым сердцем сказал он Берену:

— Ясно мне, что Тингол лишь желает твоей гибели; но, сдается, рок сильней его целей, и вновь ожила клятва Феанора. Ибо на Сильмарилы наложено заклятие ненависти, и тот, кто хотя бы выкажет желание обладать ими, пробудит могучие силы, а сыновья Феанора скорее низвергнут в прах все эльфийские королевства, чем дозволят, чтобы кто–нибудь другой завладел Сильмарилом, ибо ими движет Клятва. Ныне в чертогах моих живут Келегорм и Куруфин, и хотя здесь король — я, сын Финарфина, в моих владениях они обрели большую силу, к тому же с ними много их сородичей. Они вели себя доселе как друзья, но боюсь, что, если цель твоя будет объявлена, ты не найдешь у них ни любви, ни сочувствия. Однако клятва обязывает меня, и все мы в тенетах рока.

После этого король Фелагунд обратился к своим подданным, напомнив им о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил, что обязан помочь сыну Барахира, и попросил помощи у своих военачальников. Тогда встал среди толпы Келегорм и, выхватив меч, воскликнул:

— Друга или врага, демона или Моргота, эльфа или человека, или иную живую тварь — ни закон, ни любовь, ни союз черных сил, ни могущество валаров, ни любые чары не спасут от ненависти сыновей Феанора того, кто завладеет Сильмарилом! Ибо, пока существует мир, лишь мы имеем право на Сильмарилы.

Долго держал он речь, и была в ней такая же сила, как в тех словах, которыми много лет назад в Тирионе его отец призывал нолдоров к мятежу. А потом говорил Куруфин, и хотя речь его была спокойнее, но обладала не меньшей силой и вызывала в воображении эльфов видение войны и гибели Нарготронда. Такой ужас посеял он в их сердцах, что никогда более до самого появления Турина ни один эльф из этого королевства не вышел в открытую битву: из засад, чародейством и отравленными дротиками преследовали они всех пришельцев, позабыв об узах родства. Так низко пали они, отринув величие и свободу предков, и тень легла на их земли. Сейчас же они роптали, что сын Финарфина — не валар, чтобы повелевать ими, и отвернулись от него. Проклятие Мандоса сделало свое дело, и у братьев зародились черные мысли: они решили отправить Фелагунда в одиночку на верную смерть, а самим захватить трон Нарготронда, ибо они были из древнейшего рода нолдорских принцев.

• Предыдущая
• 38/84
• Следующая