Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г. - Томан Николай Владимирович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/101
- Следующая
Сообщение отца Никанора о каких-то физиках, уже поставивших или собирающихся ставить почти такой же эксперимент, тоже может пригодиться. Подобная идея могла возникнуть, скорее всего, у авантюристов, но весьма возможно, что они и не мошенники вовсе, а люди, свихнувшиеся на религиозной почве. В противном случае они обратились бы за помощью не к подмосковному священнику, а в синод или к самому патриарху.
Нужно бы найти поскорее этих людей и поговорить с ними. А потом, если только они окажутся достаточно вменяемыми и действительно сведущими в науках, связать их с Куравлевым и помочь всем необходимым для их эксперимента. И независимо от его исхода сообщить об этом не только в «Журнал Московской патриархии», но и в заграничную католическую прессу.
Магистр так вдохновлен этой идеей, что готов действовать немедленно. Надо бы сразу к главе епархии, но лучше сначала к ректору семинарии, к отцу Арсению, хотя его не так-то просто вдохновить на такое дело. Он типичный традиционалист, отвергающий не только аллегорическое толкование Библии, но и частичную ее модернизацию.
При всем своем традиционализме отец Арсений, однако же, не глуп и понимает, что без этого теперь нельзя, не та ныне паства. Должен, значит, уразуметь, как важно подкрепить библейские тексты научным экспериментом.
— Как упустить такой случай, отец Арсений? — спрашивает его Травицкий, изложив свой план розыска экспериментаторов. — Представляете, как укрепится вера, если удастся принять какой-нибудь знак всевышнего?
— Да, заманчиво, конечно, — без особого энтузиазма соглашается с ним ректор, а сам думает: «Гордыня в нем это… Жажда славы… Разве ж бог и без того не подает нам вести о себе любым творением своим, кои зрим вокруг…»
Отец Арсений далеко не молод. Он окончил духовную академию еще в ту пору, когда всех этих новых веяний не было и в помине. А теперь, вслед за папами римскими да кардиналами католическими и наши православные богословы стали почитывать научные книги и даже сочинения Маркса. Отсюда и сомнения во всевышнем и потребность в доказательстве его существования. Американский богослов Чарльз Генри заявил даже, будто наука управляет центром человеческой культуры, а религия влачит существование перемещенного беженца…
Надо было бы сказать этому честолюбивому богослову все, что он о нем думает, предостеречь его от соблазна, а он опасается, что будет это расценено магистром как дремучее его невежество.
— Решить этого сам я не властен, — молвит наконец ректор после долгого раздумья. — Надобно посоветоваться с главой епархии.
В тот же день он отправляется к викарному епископу — помощнику епархиального архиерея. А несколько дней спустя приходит указание — откомандировать Травицкого в распоряжение епархии.
Архиерей, прежде чем начать разговор с магистром, пристально всматривается в его лицо.
— Так вы, значит, полагаете, что экспериментаторы, о коих поведал вам подмосковный священник, не шарлатаны? — спрашивает он Травицкого и, не ожидая ответа, продолжает: — Допустим, что это так. А что же далее?
— Они, видимо, без средств, и им надо бы…
— Согласен, им надобно помочь. А как? Привезти сюда? Но как же быть с синодом? Без его ведома сие негоже… Ну, а если доложить, могут и не нам это поручить. Там у них под боком духовная академия с докторами богословия. Я бы и сам на их месте именно так и распорядился. Однако ж жаль упускать такое… У нас в семинарии тоже есть люди мыслящие, образованные — вы, Дионисий Десницын, внук его Андрей. Конечно, средств может не хватить. Неизвестно ведь, во сколько все это обойдется.
У Травицкого есть свои соображения на этот счет, но архиерей не дает ему их высказать. Сделав знак магистру, чтобы тот помолчал, он некоторое время прохаживается по своему просторному кабинету.
— Вот что давайте предпримем, — решает он наконец. — Найдем сначала этих экспериментаторов, а там видно будет. А пока об этом никому ни слова. У вас есть где остановиться в Москве?
— Сестра у меня там.
— Вот и поедете в столицу к родной сестре в гости.
2
В Москву Травицкий прибывает ранним утром. Добравшись на такси до квартиры сестры и позавтракав, магистр в тот же день пригородным поездом едет в Тимофеевку. Отца Никанора застает он в церкви в обществе дьякона Епифания. Судя по всему, они готовят храм к вечерне.
Отец Никанор тотчас же узнает Травицкого и спешит к нему с таким радушием, какого магистр явно не ожидал. И вообще по всему видно, что он не только рад, но и крайне польщен визитом богослова.
Не дав Травицкому возможности объяснить причину столь неожиданного посещения, отец Никанор торопится познакомить его с дьяконом. Потом ведет к иконостасу, ибо от своего племянника-семинариста знает, что магистр большой знаток старинной иконописи.
«Похоже, что этот молодой и, видимо, недалекий священник по-настоящему счастлив и вполне доволен своей судьбой, — думает магистр. — Он, конечно, и рясу свою носит не без гордости и все службы совершает самозабвенно…»
Надолго ли только хватит этого рвения? Хоть он и глуп, но рано или поздно возникнет же и перед ним вопрос: есть ли все-таки тот бог, которому так преданно он служит? А чтобы подобным простакам не искать ответа на такие вопросы, он, мыслящий и многое постигший богослов Травицкий, должен сделать все возможное, чтобы укрепить их в этой вере. И если это ему удастся, православная церковь не останется перед ним в долгу…
— А экспериментаторам, о которых вы племяннику своему рассказывали, какие же иконы подарили? — как бы между прочим, спрашивает Травицкий отца Никанора, все еще любуясь иконостасом.
— Да, пришлось им помочь, — вздыхает отец Никанор, и в тоне его улавливает Травицкий нотки тревоги. — Полагая замысел их делом богоугодным, подарил я им несколько иконок, кои обратили они на приобретение научной аппаратуры…
— Вы напрасно оправдываетесь, отец Никанор, — спешит успокоить его Травицкий. — Я не вижу в этом ничего не дозволенного и вспомнил-то о них так просто, глядя на этот чудесный иконостас. Ну, а экспериментаторы-то добились ли чего?
— О том не ведаю, — снова вздыхает отец Никанор.
«Видно, не очень удачно повел я разговор, — досадует на себя Травицкий. — Похоже, что побаивается он ответственности за разбазаривание церковного имущества, дорожит местом…»
— Вы говорили, будто один из них реставратором у вас работал? — снова обращается он к отцу Никанору.
— Действительно работал, а теперь не является не только в храм мой, но и в соседний, в коем получил большой заказ на роспись стен.
— Заболел, может быть?
— Право, не ведаю…
— Могло и случиться что-нибудь.
— А что же? Бог если только покарал? Всевышнему могло и не понравиться вмешательство в его дела…
— Это, конечно, не исключено, — соглашается с ним богослов. — Поинтересоваться их судьбой нужно бы, однако. Вы знаете, где они живут?
— У художника Лаврецкого был однажды.
— А адрес физика вам разве не известен?
— К сожалению, неведом. Я с ним у Лаврентьева встречался, на Трифоновской улице, в доме не то двадцать один, квартира тринадцать, не то тринадцать, квартира двадцать один.
Травицкому уже ничего более не нужно от отца Никанора, и он лишь подыскивает благовидный предлог, чтобы распрощаться. А спустя полтора часа магистр нажимает кнопку звонка у дверей квартиры Михаила Лаврентьева.
Открывает ему худенькая старушка в черном платье. Она представляется Дарьей Петровной Лаврентьевой — матерью Михаила.
— А вы по какому же поводу к нему? — впуская Травицкого, настороженно спрашивает она, близоруко всматриваясь в его холеное лицо с аккуратной бородкой.
Осмотревшись и заметив в углу комнаты старинный киот с иконами, Травицкий решается назвать себя:
— Я, матушка Дарья Петровна, богослов, преподаватель духовной семинарии…
— А, к Мише, наверно, насчет заказа? — живо перебивает его старушка. — Не в пору, однако. Выслан Миша из Москвы, а ведь какой мастер был святые лики писать!
- Предыдущая
- 25/101
- Следующая
