Гай Мэннеринг, или Астролог - Скотт Вальтер - Страница 61

• Предыдущая
• 61/125
• Следующая

- Ас браслетами как же? - спросил Хаттерайк, глядя на кандалы.

- А вот как, - сказал Глоссин, подошел к ящику с инструментом, достал оттуда маленький напильник и протянул ему. - Вот это вас выручит, а дорогу по лестнице к морю вы знаете.

Хаттерайк радостно потряс своими цепями, как будто был уже на свободе, и попытался протянуть своему покровителю закованную в цепи руку. Глоссин приложил палец к губам, осторожно поглядывая на дверь, и продолжал свои наставления:

- Когда вы уйдете, лучше всего вам укрыться в Дернклю.

- Donner! Это место уже завалили.

- Вот черт! Ну, если так, можете взять мою лодку там вон, на берегу, и ступайте себе. Только на Уорохском мысу вам придется меня подождать.

- На Уорохском мысу? - пробормотал Хаттерайк, и лицо его снова помрачнело. - В пещере, что ли? Нельзя ли где в другом месте: es spuckt da, {Там место нечистое (нем.).} все говорят, что он там ходит. Только, Donner und Blitzen, я никогда ею живого не боялся, так что он мне теперь мертвый-то сделает? Strafe mich Helle! [t40] Нет, Дирк Хаттерайк никогда не боялся ни черта, ни дьявола. Значит, мне вас поджидать там?

- Ну да, - ответил Глоссин, - а сейчас я пойду позову людей.

- Ничего у меня не получается, Мак-Гаффог, с этим капитаном Янсопом, как он себя именует, а сегодня поздно уже его в тюрьму везти. Не найдется ли надежной комнаты там, в старом замке?

- Да, конечно, есть; мой дядя, констебль, еще при жизни старика Элленгауэна как-то трое суток одного арестованного там держал. Но и пыли же там теперь набралось, дело-то его ведь в суде еще до пятнадцатого года разбиралось!

- Ну, не беда, этому ведь долго там сидеть не придется, надо только до следующего допроса где-то подержать. Рядом есть маленькая каморка; вы можете там себе огонь разложить, а я туда еще пришлю кое-чего, чтобы ночью вам не скучно было. Только дверь хорошенько заприте, и пусть у него там тоже огонь разведут, время сейчас холодное. Может назавтра он и образумится.

Отдав все эти распоряжения и щедро снабдив стражников едой и выпивкой, судья отправил всех в старый замок; он был совершенно уверен, что ночью они ни сторожить, ни молиться не будут.

Но зато самому Глоссину в эту ночь не спалось. Опасность нависла над ним. Козни, которые он строил людям в течение всей своей преступной жизни, обернулись сейчас против него самого, и все его замыслы рушились. Он улегся в постель, но понапрасну только ворочался с боку на бок. Наконец он все же уснул. И ему тут же привиделся покойный Элленгауэн таким, каким он видел его в последний раз, со смертельной бледностью на лице, а потом он же, только молодой и полный сил, выгонял его, Глоссина, из своего родового гнезда. Потом ему снилось, что он долго бродил по диким болотам и наконец добрался до постоялого двора; слышно было, что там идет игрушка. И, войдя в дом, он сразу же натолкнулся на Фрэнка Кеннеди; тот был весь искалеченный и окровавленный, такой, каким Глоссин оставил его на берегу под Уорохской скалой, но в руке он держал чашу с пенистым пуншем. Потом вдруг Глоссин очутился в тюрьме и услышал, как Дирк Хаттерайк, будто бы уже приговоренный к смерти, исповедовался перед священником. "После того как это кровавое дело свершилось, - говорил он, - мы укрылись в пещере среди скал. Об этой пещере знал только один-единственный человек. Там мы толковали о том, что делать с ребенком, и думали отдать его цыганам, как вдруг услыхали, что в лесу перекликается посланная за нами погоня. И тут кто-то пробрался в нашу пещеру: это был тот самый единственный человек, который о ней знал. Тогда мы отдали ему половину того, что спасли с корабля, и заставили его действовать заодно с нами. По его совету мы увезли ребенка в Голландию на судне, которое на следующую ночь пришло за нами. Этого человека звали..." - "Нет, это не я, меня там не было!" - уже чуть ли не вслух проговорил Глоссин и, всеми силами стараясь убедить кого-то в своей невиновности, проснулся.

Но вся эта фантасмагория была творением ожившей в нем совести. В действительности, зная много лучше, чем кто бы то ни было, все убежища контрабандистов, он, в то время как погоня устремилась в разные стороны, пошел прямо в пещеру. Это было еще до того, как он узнал об убийстве Кеннеди. Глоссин считал, что таможенный мог попасть к ним в плен. Он явился туда с мыслью стать посредником, но увидел, что все находящиеся там охвачены тревогой и что та ярость, которая толкнула их на убийство, теперь у всех, кроме самого Хаттерайка, уступила место раскаянию и страху. Глоссин в то время был еще беден и весь в долгах, но уже успел приобрести доверие Бертрама. Зная слабый характер лэрда, Глоссин решил, что сумеет обогатиться за его счет, если только убрать наследника, так как тогда все состояние останется в руках лэрда, человека слабого и щедрого. Все это сулило ему такую выгоду и в настоящем и в будущем, что он согласился принять от перепуганных контрабандистов взятку, которую они ему предложили. И тогда он помог им и даже, должно быть, сам убедил их куда-нибудь увезти маленького Бертрама: тот ведь уже достаточно понимал, чтобы рассказать о кровавом преступлении, свидетелем которого он был. Чтобы заглушить сейчас укоры совести, изобретательный Глоссин мог найти только одно-единственное оправдание: он вспоминал, что искушение было тогда слишком велико. Все, о чем он, только мог мечтать, предстало перед ним, и он увидел, что, заключив эту сделку, он сможет избавиться от невзгод, которые неминуемо должны были его постичь. К тому же он считал, что должен поступить так уже из одних соображений собственной безопасности. Он все же в какой-то мере находился во власти разбойников и теперь старательно убеждал свою совесть, что, если бы он отклонил предложения контрабандистов, то, может быть, не сумел бы спастись: помощь, как бы близка она ни была, могла запоздать, оставив его в руках тех, кому ничего не стоило убить человека даже и по менее значительному поводу.

Одолеваемый мучительными предчувствиями нечистой совести, Глоссин поднялся с постели и подошел к окну. Местность, которую мы описывали в третьей главе романа, была теперь покрыта снегом, и ослепительная белизна пустынного берега придавала океану мрачный свинцовый колорит.

Зимний, снежный пейзаж, как бы он ни был сам по себе прекрасен, в силу сочетания холода с безлюдьем и всей необычности подобной картины для наших краев, кажется нам и диким и унылым. Предметы, очертания, к которым привык наш глаз, либо совсем исчезли, либо до неузнаваемости изменились, и кажется, что глядишь на мир совершенно новый и незнакомый. Но совсем не такими мыслями был занят этот злой человек.

Взгляд его был устремлен на огромные мрачные стены старого замка, где в окнах неимоверно высокой и толстой башни мерцали два огонька: один горел в помещении, куда был посажен Хаттерайк, другой - в соседнем, где на ночь расположилась стража. "Убежал ли он, а если нет, то есть ли надежда, что убежит? Или эти люди, которые в обычное время не привыкли бодрствовать по ночам, теперь, как нарочно, не спят и сторожат его мне на погибель? Если он останется там до утра, его придется отправить в тюрьму; этим делом займется Мак-Морлан или еще кто-нибудь, в результате его узнают, уличат, и в отместку он меня выдаст!"

В то время как эти мучительные мысли проносились в голове Глоссина, он заметил, что в одном из окон свет стал слабее, как будто что-то темное и непрозрачное его загородило. Страшная минута! "Он скинул с себя кандалы! Он выламывает решетки в окне, они совсем ветхие и, конечно, поддадутся. О боже! Вот они упали вниз; я слышал, как они ударились о камни, и теперь этот шум разбудит сторожей. Черт бы побрал этого голландского увальня! Огонь опять ярко горит! Ну, конечно, они оттащили его от окна и теперь снова надевают на него кандалы! Нет! Это он только на минуту отбежал, когда падали железные прутья. Вот он снова в окне, и теперь свет едва виден - он уже слезает вниз".

• Предыдущая
• 61/125
• Следующая