Гай Мэннеринг, или Астролог - Скотт Вальтер - Страница 55

• Предыдущая
• 55/125
• Следующая

Когда отец привел все в готовность для защиты и у всех окон были расставлены вооруженные слуги, он хотел укрыть нас куда-нибудь от опасности, кажется в погреб, но мы ни за что на это не соглашались. Хоть я и была в эту "минуту напугана до смерти, во мне вдруг пробудилась отцовская отвага: мне легче видеть перед собой грозящую беду, чем слышать о ней на расстоянии и не знать в точности, что происходит на самом деле. Люси, бледная как мрамор, глядела на Хейзлвуда и, казалось, даже не слышала, как он умолял ее уйти в дальние комнаты. Но, по правде говоря, пока дверь была цела, нам ничего особенного не грозило; окна были наглухо заложены подушками и, к большому огорчению Домини, фолиантами, поспешно принесенными из библиотеки; оставлены были только щели, через которые из дома можно было стрелять по нападающим.

Отец мой закончил все распоряжения, и мы сидели затаив дыхание в затемненной комнате, а мужчины молча стояли на своих постах, с беспокойством ожидая приближающейся опасности. Полковник, который всегда чувствует себя при подобных обстоятельствах как нельзя лучше, расхаживал из угла в угол и повторял свой приказ ни в коем случае не открывать огонь, пока не будет дана команда. Хейзлвуд, который, казалось, черпал из его взоров мужество, был у него на положении адъютанта: он с удивительной быстротой передавал его приказания то одним, то другим а потом проверял исполнение. Наши силы, включая сюда и таможенных, насчитывали до двенадцати человек.

Наконец это мучительное ожидание нарушилось звуком, который издали казался шумом водяного потока, но постепенно превращался в тяжелый топот быстро приближавшихся коней. Я проделала себе щелочку, сквозь которую могла видеть врага. Шум усилился и стал слышен все ближе, и наконец человек тридцать, а может быть, и больше, стремительно мчавшихся всадников очутилось перед самым домом. Ты не можешь себе представить, что это был за ужас. Невзирая на холодное время, все почти были только в одних рубахах и штанах, головы они повязали шелковыми платками; все они были хорошо вооружены карабинами, пистолетами и тесаками. Я дочь солдата и с самого детства привыкла к войне, но я никогда в жизни не испытывала такого страха, как тут, увидав этих негодяев на взмыленных бешеной скачкой лошадях, услыхав их злобные крики и угрозы, когда они поняли, что добыча от них ускользнула. Однако, заметив, какую им приготовили встречу, они остановились и с минуту, по-видимому, совещались между собой. Наконец один из них, с лицом, вымазанным порохом, чтобы его не узнали, выехал вперед, размахивая белым платком, нацепленным на конец карабина, и заявил, что хочет говорить с полковником Мэннерингом. К моему безграничному ужасу, отец распахнул окно, около которого стоял, и спросил незнакомца, чего он хочет.

- Мы хотим, чтобы нам отдали наше добро, которое у нас забрали эти собаки, - сказал он, - и наш главный велел сказать, что, если нам его отдадут, мы уберемся отсюда и не станем рассчитываться с этими подлецами; если же нет, то дом мы сейчас спалим, а вы все будете плавать в крови.

Угрозу эту он повторил несколько раз, сопровождая ее все новыми проклятиями и самыми ужасными оскорблениями, на которые только способна жестокость.

- А где ваш главный?

- Там вон, на серой лошади, красным платком повязан, - ответил бандит.

- Так будьте любезны сказать этому молодцу, что если он со всей шайкой сейчас же отсюда не уберется, я без предупреждения открою огонь. - С этими словами отец захлопнул окно, и на этом переговоры окончились.

Не успел посланец вернуться к своим, как те с громким криком "ура", или, скорее, с диким ревом, дали залп по нашему гарнизону. Стекла посыпались во все стороны, но благодаря принятым предосторожностям люди, находившиеся в доме, остались целы и невредимы. За этим залпом последовало еще два, а с нашей стороны ответа но было. Тогда отец, увидев, что они вооружились ломами и топорами и собираются, по-видимому, взламывать дверь, приказал: "Не стрелять никому, кроме меня и Хейзлвуда; Хейзлвуд, стреляйте в парламентера!" Сам же он прицелился в сидевшего на серой лошади атамана, который тут же упал, сраженный его пулей; столь же удачным оказался и выстрел Хейзлвуда: он уложил парламентера, который уже спешился и шел вперед с топором в руке. Участь этих двух внесла замешательство в ряды разбойников, и они стали поворачивать лошадей; несколько выстрелов" заставили их ускакать прочь, захватив с собой убитых и раненых. Много ли их было, нам разглядеть не удалось. Вскоре после того, как они скрылись, к моей безграничной радости, к нам прибыл отряд солдат. Они стояли в ближайшей деревне и, как только услышали звуки выстрелов, немедленно двинулись сюда. Солдаты отправились сопровождать таможенных чиновников вместе с отобранной ими контрабандой в один из ближайших портов, где они могли чувствовать себя в безопасности, а несколько человек, по моей настоятельной просьбе, остались на два дня у нас в доме на случай, если бы разбойники решили вдруг отомстить.

Вот, милая Матильда, первое событие! Надо еще добавить, что негодяи эти оставили в хижине у дороги человека с вымазанным лицом, вероятнее всего потому, что его нельзя было уже дольше везти. Он умер через полчаса. Когда осмотрели труп, выяснилось, что это был отъявленный негодяй, известный по всей округе как браконьер и контрабандист. Многие соседи нас поздравляли, и все считали, что, если бы эти подлые люди еще раз-другой встретили такой отпор, у них пропала бы охота бесчинствовать. Отец наградил слуг и превозносил до небес хладнокровие и мужество Хейзлвуда. Часть этих похвал досталась также на долю Люси и на мою, потому что мы стойко выдержали огонь, и он ни разу не слышал от нас ни жалоб, ни крика. Что касается До-мини, то отец решил просить его по этому случаю обменяться с ним табакерками. Почтенный учитель был очень польщен этим предложением и не мог нарадоваться красоте своей новой табакерки. "Она так блестит, - говорил он, - как будто это настоящее офирское [c149] золото". Странно, если бы это было иначе, так как табакерка действительно золотая, но надо отдать справедливость этому доброму существу: даже если бы он узнал, что это всего только позолоченный томпак, он бы высоко ценил ее как знак расположения к нему отца, и чувства его нисколько бы не изменились, если бы он узнал ее настоящую цену. Ему пришлось немало потрудиться, расставляя по местам фолианты, из которых были сооружены баррикады, разглаживая загибы, "ослиные уши" и исправляя разные другие повреждения, полученные книгами во время их участия в сражении. Он принес нам несколько кусочков свинца и несколько пуль, засевших в увесистых томах, откуда он их с большой осторожностью извлекал. Если бы на душе у меня было повеселее, я могла бы посмешить тебя, рассказав о том, как его поражало, что мы равнодушно слушали его повествования о ранах и увечьях Фомы Аквинского [c150] или высокочтимого Златоуста [c151]. Но сейчас у меня не такое настроение, и мне надо сообщить тебе о другом, еще более значительном событии. Только я так устала сейчас, что раньше завтрашнего дня просто не в состоянии взяться за перо. Но я не буду пока отсылать это письмо, чтобы тебе не пришлось понапрасну беспокоиться о твоей

Джулии Мэннеринг.

• Предыдущая
• 55/125
• Следующая