Никто кроме Путина. Почему его признает российская «система» - Хардинг Люк - Страница 33

По дороге из музея Севастополя я замечаю офис Российской общины Севастополя, одной из нескольких неправительственных организаций, которые продвигают русский язык. Ее председатель, Раиса Телятникова, отвергает предположение, что она руководит кремлевской организацией: «Это — наша земля. Мои отец и дядя воевали за эту территорию во время Великой Отечественной войны, — говорит она, употребляя русское название Второй мировой войны. — Почему мы должны уезжать отсюда? Никто нас не спрашивал, хотим ли мы жить в Украине. Никто из нас не собирается никуда отсюда уезжать».

Она признается, что не расстроилась бы, если бы Украина не состоялась: «Лично я не очень расстроилась бы, если бы она распалась. Все снова стало бы на свои места».

К лету 2010 года меня охватывает сильное предчувствие того, что моя карьера московского корреспондента не продлится долго. Кажется, если я завершу свое пребывание нормально, ФСБ вполне может запретить мне возвращаться. Имея это в виду, мы решаем поехать в последний семейный отпуск в России. Мы направляемся в Сибирь.

В течение часа я стою в очереди на Белорусском вокзале. Наконец мне удается купить билеты: из уральского города Екатеринбурга в старую сибирскую столицу Тобольск, из Тобольска в Омск и из Омска в Томск: это название, стало магическим для поколения британцев среднего возраста благодаря детскому сериалу «The Wombles», который транслировался на BBC в 1970-х. Путешествие предусматривает три ночи в поезде по транссибирской железной дороге. Мы не доезжаем до Владивостока. Я так туда и не добрался. С учетом его туманного климата и репутации уголовной вотчины я могу смириться с этой потерей. Таким образом мы совершаем лишь часть самого длинного в мире путешествия поездом — 5 752-мильного пути от столицы до побережья Тихого океана.

Путешествие на поезде является одним из самых радостных аспектов нашего российского опыта. В стране, охваченной коррупцией и бюрократией, поезда чистые, хорошо организованные и эффективные. В Екатеринбурге мы появляемся на два часа раньше поезда, потому что не знаем, что Российская железная дорога работает в нескольких временных зонах и составляет расписание по московскому времени. В экспрессе в Тобольск мы едем в купе, дети занимают верхние полки. Проводница дает махровые тапочки, газету и бутерброды, за 25 рублей она приносит черный чай с лимоном в стакане с серебристым филигранным подстаканником.

Вид снаружи — классически русский: березы, деревни с заброшенными домами и грязные дороги, начинающиеся неизвестно где в тайге. На одной из остановок я покупаю копченую рыбу, пиво и чипсы, местные женщины продают ведрами картошку и горькие семена из сосновых шишек. Разгар лета. Солнце почти не заходит. В 4 часа утра уже светло. Днем сибирское небо прозрачное и бескрайнее.

Тобольск оказывается маленьким и очаровательным, с хорошо сохранившимся старым городом и барочным собором. В нем живет много монголо-татар — коренных жителей Сибири, мусульман. Мы — единственные туристы. В Омске идет дождь. Дети находят игровую площадку рядом с рекой. Остальная часть города похожа на помойку. В отличие от Омска, Томск — это драгоценный камень: университетский городок с европейским привкусом и несколькими пиццериями. Мы проезжаем мимо его старых деревянных домов муниципальным трамваем. К моему разочарованию и облегчению детей, томский музей ГУЛАГа закрыт.

В Новосибирске, современной столице Сибири, мы берем джип и водителя, Сергея Кудрина. Кудрин занимается тем, что возит туристов в Алтайские горы — удаленный регион Южной Сибири за 2 000 миль от Москвы. Опытный российский альпинист, которому сейчас за 50, Кудрин покорил большинство вершин Алтая. Республика Алтай в составе Российской Федерации расположена на окраинах Центральной Азии, на пересечении Монголии, Казахстана и Китая. В этой местности проживает много сибиряков со средним достатком, которые занимаются греблей, лазают по ледникам, ездят верхом; здесь немного посетителей из Европы.

До северной границы Алтая мы едем 14 часов. По российским стандартам Алтай неиспорчен. При приближении к монгольской границе обильные альпийские долины уступают место мрачным полупустынным и безлюдным пограничным городкам. В одном мы видим золотой памятник Ленину. Рядом с ним сюрреалистично сидит семейка козочек. Всюду мы проходим мимо безошибочно узнаваемых знаков ранних человеческих поселений. Кочевые скифские племена жили здесь десятки веков назад, гораздо раньше, чем пришли большевики. Они оставили примечательные каменные могильные надгробья, известные как каменные бабы — высокие изваяния с высеченными на камне странными тюркскими лицами.

Остановившись на М52, главном шоссе Алтая, мы изучаем одну из баб, брошенную в дикой долине. В воздухе прыгают гигантские сверчки с пурпурными крыльями и издают звуки, напоминающие футбольные погремушки. Пастбище вокруг нас — стрекочущий насекомыми ковер, рядом — несколько курганов. Надгробие имеет стилизованные косые глаза и большой нос. Ему не хватает примечательных усов Терри-Томаса, которые мы видели на других образцах в музеях Омска и Томска.

Кудрин предлагает нам вскарабкаться на крутой, покрытый гравием холм. Отодвигая сорняки, дети открывают петроглиф в форме оленя, выбитый на камне. Дальше — другие образцы доисторической резьбы: некоторые сделаны тупым предметом, другие выполнены тщательнее — цветными граффити. Можно легко узнать оленя, козерога, кабана, оживающих на древнем камне.

Вечером мы приезжаем в наш лагерь в тени горы Актру (4000 метров), покрытой снегом вершины. Это — изюминка нашего путешествия. Лагерь расположен в лиственничном лесу под горами. Дети уходят и строят берлогу. Над нами в изумрудном небе летает воздушный змей с черными крыльями, со старинной смотровой площадки на соседнем холме можно увидеть Монголию с другой стороны горной долины. Лагерь — простой, но уютный, с баней, отапливающейся дровами. Мы спим в юрте. Единственным недостатком являются миллиарды сибирских комаров.

Ночь холодная. На следующее утро мы отправляемся в горы. Поездка очень увлекательна: через шаткий деревянный мост — в хвойные леса, наполненные ослепительными альпийскими цветами. Фиби видит горечавки, колокольчики, горчак и таволгу. Оставив свой джип возле реки, мы идем к подножию гор. На одной стороне снежного гребня ледников возвышается Актру, на другом — летние лагуны и небольшие озерца. На обратном пути мы с Раскином останавливаемся, чтобы окунуться в стремительный бирюзовый ручей.

Кажется, что Москва со всеми своими слежками и зловещим спектаклем театра теней очень далеко.

Одна из книг, которые я читаю в Сибири, — «Московские корреспонденты». Ее автором является Уитмен Бесоу, хороший американский журналист, который жил в советской Москве в конце 1950-х, а затем — в начале 1960-х. Бесоу фиксирует взлеты и падения (в основном падения) трехсот американских репортеров, которые работали в Советском Союзе начиная с 1921 года. Все в определенной степени подвергались преследованиям со стороны КГБ и его предшественников. Были и многочисленные другие проблемы во время того, что один репортер называет «самым жестоким заданием». Список длинный: бесконечная работа, плохое питание, нехватка туалетной бумаги и утомительная физическая среда послевоенной Москвы — серого и депрессивного города, как тогда, так и теперь.

Но одним из наибольших препятствий в журналистской работе в России был явный недостаток информации. В течение брежневского и послебрежневского периодов кремлистика, известная наука разгадывания того, что происходит внутри Политбюро, достигла немалых высот. Падкие на официальные новости репортеры использовали все более и более хитроумные методы работы. Когда Юрий Андропов, преемник Брежнева, заболел, репортеры выстроились вдоль его пути на работу Кутузовским проспектом, надеясь поймать взгляд больного лидера в лимузине.