Пацаны купили остров - Скобелев Эдуард Мартинович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/39
• Следующая

— Вы обманщик, — воскликнула со слезами на глазах Мария. — Вы изрядный донжуан!

— Я говорил о благородных людях вообще, — улыбнулся Сальваторе. — Всегда есть исключения, даже из самых жестких правил. Я был исключением. Я даже не целовался.

— Все это пошло, — сказал Педро.

— Согласен с вами, — кивнул Сальваторе. — Эта золотая молодежь развлекается часто недопустимым образом. Она издевается над людьми, которые не принадлежат к избранным. Помню случай, когда одна благородная компания, разгорячившись, выбрала самую красивую девушку и бросила ее в бассейн, где хозяин держал гигантского осьминога. Всем было любопытно посмотреть, как погибает жертва… Девушка была дочерью почтового служащего.

— Какая все гадость, — сказал Алеша. — Об этом противно даже слушать… Неужели среди молодых людей не нашлось ни одного, в ком была бы хоть капля настоящей мужской крови?

— Великолепная ирония, — усмехнулся Сальваторе. — Моя позиция всегда однозначна: противно слушать — не слушай, страшно глядеть — не гляди.

Обиженный этой репликой, Алеша вышел из комнаты.

Сальваторе, схватив за руку Марию, стал нагло приставать к ней.

Педро делал вид, что читает журнал. Он негодовал, готовый взорваться, но не уходил, беспокоясь за Марию, которая, кажется, потеряла всякий контроль над собой.

Сальваторе то и дело подмигивал ей, а она весело хохотала, вовсе не замечая брата, так что у Педро возникло даже подозрение, что она загипнотизирована.

— Как жаль, что мы с тобой не наедине, — говорил Сальваторе. — Настоящие истины жизни, как и поцелуй, рождаются только в самой интимной обстановке, ты согласна?.. А некоторые олухи этого никак не понимают. Они не понимают нас, мы говорим на разных языках.

— Беда не в том, что люди в мире говорят на разных языках, — не отрывая глаз от журнала, процедил сквозь зубы Педро, — беда в том, что люди, говорящие даже на одном языке, не всегда понимают друг друга, а надо, чтобы понимали, даже говоря на разных.

— Какие у тебя изящные руки, Мария, — говорил Сальваторе, не обращая ни малейшего внимания на реплики Педро. — Когда я поправлюсь, а это произойдет скоро, если ты будешь ухаживать за мной, завтра или послезавтра, я буду играть тебе на фортепиано, и, может быть, мы потанцуем. Черт побери, в данный момент я, как мой старый приятель Какер, скорблю не потому, что мне плохо, но потому, что нам с тобой могло быть гораздо лучше, если бы мы были наедине. Общее одеяло — мечта всех влюбленных.

Мария хихикнула, прикрыв рот ладонью.

— Вы большой шутник, Сальваторе!

— Ты еще узнаешь, какой я шутник… Кстати, Какер — это и моя фамилия, хотя с тем Какером мы не родственники… Скажи, ты понимаешь что-нибудь в сексе?

— Сальваторе, вы больны и должны вести себя очень спокойно.

— Нет, я вижу, что ты совершенно безграмотна, а в твоем возрасте это уже стыдно… Знаешь ли ты, что такое петтинг?.. Это надо знать именно на английском языке, это придает раскованность, это создает свою особую моду: мы подражаем в любовных ласках не каким-нибудь аборигенам Новой Гвинеи или Эквадора, мы подражаем великой Америке…

— Послушай, Какер, что ты там плетешь, — вмешался Педро. — Отчего это коренные жители своих стран хуже в человеческих качествах, чем сброд Нового Вавилона, давно потерявший все святое?

Но Сальваторе опять и ухом не повел. Притянув к себе руку Марии, чмокнул в ладошку. Девушка сидела не шелохнувшись, отвернув голову. Щеки ее пылали.

— В нашем возрасте не надо бояться тесных отношений, о прекрасная Мария! Что тебе хочется, то и нужно делать, иначе нет никакой свободы…

— Хочется зарезать — зарежь. Хочется ограбить — ограбь, — в тон Сальваторе произнес Педро, но его слова опять не были услышаны. Его присутствие попросту игнорировалось.

— Свобода — не в том, чтобы поступать по каким-то законам или обычаям, — продолжал Сальваторе, — свобода — в том, чтобы действовать наперекор им, когда чувствуешь, что они устарели и мешают тебе. А они всегда устарели, если мешают… Из истории культуры известно, что глупые люди всегда ищут некую внешнюю причину собственной несвободы: божество, феодала, плохие законы. Нет, детка, нас кабалит не международный банк и не местный лавочник, нас развращают не речи умных людей в печати и на телевидении, нас губит не церковь, не суеверия, не пьянство и не наркомания… О нет, моя прекрасная леди, нас сокрушают препятствия на пути к телесной жизни, подлые и преступные запреты наших пап и мам, черт бы их побрал!.. Сейчас, сейчас я тебе изложу азбуку для нас двоих, и тебе станет противным твое прямо-таки бескультурное, нефирменное целомудрие…

Выпучив глаза, Сальваторе глядел на Марию и говорил, говорил убаюкивающим голосом, а она странно млела, мурлыкала в ответ что-то нечленораздельное, и Педро, все более надуваясь, как футбольный мяч, проклинал минуту, когда обещал Антонио выдержку и терпение.

— Многие сомневаются, соблюдают какие-то глупые, устаревшие обычаи, ожидают какой-то зрелости, каких-то условий, боятся кого-то обидеть, оскорбить родителей и стать объектом насмешек всяких досужих кумушек. Чепуха все это, Мария, чепуха на постном масле. Наше дело — хмель чувств, их дело — таскать нас по клиникам и нянчить наших детей…

— Не дай бог такой гнусной свободы, — сказал Педро. — Нашу соседку Сусанну напоил вином какой-то гастролирующий сочинитель песенок и обрюхатил ее в своем гостиничном номере. У него, естественно, были такие же, как и у тебя, представления о жизни. Он удрал, а она родила дебила, который уже вырос и гоняется за сверстниками с топором. Сейчас его отправили в колонию, а Сусанна свихнулась. Она ходит по улицам и ищет негодяя, искалечившего ее судьбу. В кармане у нее острый кухонный нож, но я уверен, что она сопьется и сама себя прикончит этим ножом… Не надо плевать в родник, из которого пьют люди. Не надо топтать обычаи народа, особенно тем, кто пользуется его гостеприимством, но упрямо лезет на хозяйское место. Обычаи — это вековой опыт жизни. Только мерзавцы, поставившие своей целью разрушение народа и уничтожение его государства, могут так бесцеремонно относиться к обычаям…

— Мы любим друг друга, — шепотом запел Сальваторе, целуя руки Марии. — Не правда ли, очень любим? Нас пытаются разлучить всякие отсталые типы, не знающие высокого состояния любви, когда наплевать на все и на всех — и на друзей, и на родителей, и на так называемые «перспективы», и на так называемое отечество… У влюбленных нет отечества, мы не ханжи, не пуритане, не малокультурные старые девы… Никаких искусственных барьеров, никаких лишних ожиданий и ложной скромности… Нас пугают, что мы не готовы физически, или нравственно, или материально. Но откуда они знают? Мы готовы, учимся мы или шляемся по улицам без определенных занятий, владеем какой-либо профессией или не владеем, чувствуем в себе потребность развлечься или отомстить… Не надо думать ни о любви, ни о семье. Сексуальный опыт — важнее культурного и классового. Смелее вперед! Мы дети мира, нам тесно в рамках выдуманных законов… Болтают о неодолимых преградах в виде возраста, внешнего вида или психологической совместимости… Чепуха, все это чепуха и бюрократический маразм, ты слышишь меня, Мария? Законы природы существуют не для того, чтобы их соблюдать, а для того, чтобы их умно и ловко обходить… Скажем, холодно. А мы раз — и строим дом…

— Это вовсе не обход закона, а подчинение ему, — глухо сказал Педро. — И что ты за человек, Сальваторе Какер?

Но Сальваторе только взглянул наглыми, выпученными глазами и продолжал как ни в чем не бывало:

— Не бойся последствий, детка. Помни, ради любимого нужно идти на все жертвы, а кто не идет, тот неполноценный…

— Ну, и демагог же ты, Сальваторе, — вскипел Педро, чувствуя, как у него чешутся руки. — Кожу с другого снимешь, лишь бы тебе под зонтик… Довольно нести вздор, мне это уже совсем не нравится!

Но Сальваторе, казалось, не расслышал и этих слов.

• Предыдущая
• 33/39
• Следующая