Русский диверсант - Михеенков Сергей Егорович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/102
• Следующая

Значит, они здесь не одни. Не одни… Перехитрила их девка. Вокруг пальцев обвела. Партизаны… А может, бросить винтовку и поднять руки? В сотне рассказывали, что два месяца назад пропавшая группа Горобца вовсе не пропала, а добровольно перешла к партизанам, и те их приняли и даже оставили при оружии, поставили на довольствие. Какие у него перед Советской властью прегрешения? Да никаких таких особенных прегрешений, можно сказать, и нет. Как же нет, в следующее мгновение тоскливо потянуло в груди, а кавалеристов раненых постреляли… Девка что-то кричала, звала, видимо, мальчика, который подбежал к неподвижно лежавшему Соткину и вытаскивал из-под него за ремень винтовку. Ах ты ж сучонок… И Фимкин вскинул винтовку и выстрелил в мальчика. Тот упал. Но пуля прошла мимо. Фимкин точно знал, что мимо. Он передернул затвор, и в это мгновение в глубине просеки снова полыхнуло. Пуля рванула сосновую кору над самой головой. Фимкин скатился в овраг. Других выстрелов не последовало. Значит, стрелок-то — один. А с одним можно и потягаться. Хоть и стреляет он неплохо. Но, во-первых, началась стрельба, а они здесь — чужие, им нужно торопиться, чтобы поскорее отсюда уйти, а во-вторых, уже темнеет, а он, полицейский Матвей Фимкин, ночью видит как кошка. Так что шансы у него есть. Еще не известно, какой он стрелок. А Соткину просто не повезло. Хотел, дурак, и тут моментом попользоваться. Попользовался…

Он затаился и решил ждать. Тот, кому нужна его жизнь или пуля, сам выйдет на нее.

Девка затихла. Возня возле блиндажа тоже прекратилась.

Иванок выскочил из оврага и побежал вдоль сосняка, стараясь держать в сторону вырубок. Он увидел свой след. Потом другой. Обогнул его. Оглянулся на деревню. Из бунок торчали закопченные металлические трубы. Некоторые из них дымились. Собак, сволочи, постреляли, стиснул зубы Иванок, вдруг поняв, что его беспокоило в только что оставленной им родной деревне — тишина. Он вспомнил улыбку Шуры. И скорчился, будто от внезапной боли, пронзившей его насквозь, упал на колени, заплакал.

— Шурочка, Шурочка… Ты потерпи… Потерпи… Я за тобой приду. Приду. Вот увидишь. Я за тобой приду, куда бы тебя ни угнали. Все переверну… Всех перебью… Перестреляю…

Он вскочил на ноги, отвел затвор, загреб из кармана горсть патронов, отсчитал пять и зарядил винтовку. Надо было искать Зинаиду и Прокопа. Он отыскал их след и вскоре обнаружил, что по нему прошли еще два следа. В солдатских сапогах. Значит, полицаи пошли не по его следу, а по следам Зинаиды и Прокопа. Двое… Вот они и есть. Шли торопливо.

Возле вырубок старый след Иванка уходил вправо. Но полицейские пошли по другой тропе.

Иванок быстро бежал по неглубокому снегу, стараясь передвигаться как можно тише. Иногда резко останавливался за деревом или присаживался за кустом, всматривался в лесные просеки и проймы редколесья, прислушивался. До землянки оставалось шагов сто, когда он услышал голоса. Разговаривали тихо. Послышался смех. Смех нехороший. Невеселый. Злой. Так сильный человек ликует над слабым. Дальше Иванок пошел тише, держа винтовку наготове. Вскоре он их увидел. Двое полицейских стояли возле землянки. Потом один из них ушел в сторону оврага. Зинаида стояла на коленях и плакала. Полицейский что-то ей говорил.

Иванок знал, что по дорожной просеке он не может идти скрытно, но, если свернуть в лес и дальше продвигаться, прячась за кусты, тоже можно наскочить на сушину и его тут же обнаружат и откроют огонь. По утоптанной дорожной колее идти было надежней. Еще двадцать шагов, определил он себе расстояние для верного выстрела, и можно стрелять. Шесть, семь, восемь… Спина полицейского была хорошей мишенью, но до нее оставалось еще шагов девяносто. Слишком далеко. Он может промахнуться. А фактор внезапности, как учил дядя Кондрат, надо всегда использовать на сто один процент. Он шел и мысленно торопил свои шаги: одиннадцать, двенадцать… Зачем здесь задержалась Зинаида? Надо было уходить в лес. Они бы туда, в дебри, не пошли. Он крался, как рысь, одновременно улавливая и оценивая все посторонние звуки. Потому что звука собственных шагов он не слышал — их не было. Двадцать два, двадцать три… Хватит. Он остановился, замер. И в это время Прокоп, сидевший возле Зинаиды, вскочил, схватил березовый кол и кинулся на полицейского. Тот засмеялся и вскинул винтовку. Все, медлить больше нельзя. Он совместил мушку с прорезью прицела. Геометрия углов и линий была совершенной. Все мгновенно совпало и замерло в ожидании единственного его движения. Черная спина вздрогнула, будто ответив на плавное движение его указательного пальца, и поплыла в сторону. Есть!

Иванок присел и переместился правее, укрывшись за заснеженным кустом ивняка. И в это время из оврага показалась голова второго полицейского. Тот, не целясь, выстрелил в его сторону, скорее всего, наугад, и тут же укрылся за сосной. Но Иванок видел его. Из-за сосны выглядывало плечо и козырек кепи. Он прицелился, стараясь, чтобы пуля прошла впоцелуйку с деревом, и снова нажал на спуск. Не попал. Пуля зацепила дерево и отрикошетила. Поспешил, не попал…

Полицейский его не видел. Он так и не понял, откуда по нему велся огонь. Но позицию стоило все же поменять. Так учил его Курсант. А уж кто-кто, но Курсант — снайпер настоящий. «Первая заповедь снайпера: никогда не делай два выстрела с одной позиции, — говорил ему Курсант. — Даже если ты уверен, что тебя не обнаружили. Просто не изменяй правилу». Иванок медленно опустился на снег и, держа винтовку перед собой, отполз в сторону. Замер. Прислушался. Возле блиндажа возились Зинаида и Прокоп. Видимо, пытались укрыться за бревнами. Это хорошо, что они издавали звуки. Полицейский, конечно, тоже слышал их возню. Но обстоятельствами управлял уже он, Иванок. И никто больше. И пусть кто-то попробует встать на его пути. Он перестреляет всех, кто будет мешать ему идти туда, на запад, в сторону Германии.

Он умел передвигаться почти бесшумно. Именно это качество всегда отмечал в нем Курсант и часто посылал в разведку. «Будь хитрее врага, — наставлял его дядька Кондрат. — Если нашумел, то постарайся сделать так, чтобы противник тебя потерял из виду. И появись уже с другой стороны, откуда тебя не ждут».

Иванок пополз, медленно огибая овраг. Он знал, что шагах в сорока, там, в ельнике, есть отводок, из которого должен просматриваться почти весь овраг. Там когда-то отрыли окоп для пулемета. Он полз, вслушивался, задерживая дыхание, и та тишина, которая вдруг нависла над ним ожиданием выстрела, убедила его окончательно, что полицай замер и ждет. Ждет его ошибки, проявления нетерпения. «Умей ждать. Затаись и жди. Даже если у тебя позиция не самая лучшая. Пусть противник сделает первое движение». Теперь он вспоминал наставления командира, как таблицу умножения, потому что неведомый и всемогущий учитель уже назвал его имя.

Он двигался медленно, как оса в меду. Так сдавливается пружина — медленно. И этому научил его Курсант. Он должен успеть сделать еще несколько движений, доползти вон до той позиции и только там замереть.

Тот, кто сейчас затаился в овраге и ждал его ошибки, тоже наверняка участвовал в облаве. И, быть может, именно он вытаскивал из бунки его сестру, а потом подгонял ее прикладом к школьному стадиону, к грузовикам с распахнутыми брезентами. Вот пусть он и станет еще одним, кто оплатит его жестокий и справедливый счет. Первый, заплативший за все, уже лежал возле землянки. За все… И за Шуру, и за материны слезы, и за кадку капусты. За все, гады, заплатите кровавой платой. И ты, сволочь, будешь следующим… Зубы Иванка стучали от злобы.

Иванок втиснулся в пулеметный окоп. Отдышался. Теперь сердце толкало кровь под самое горло, но не так гулко. Спустя минуту он снял шапку, окунул ее в рыхлый снег, повалял, снова натянул на голову и медленно выглянул из-за бруствера. В овраге было пусто. Неужели ушел? Нет, он не мог уйти просто так. Он должен заплатить. Иначе война теряла всякий смысл. А поэтому он здесь. Где-то рядом. Надо ждать. Кто — кого. Ждать… Победит тот, у кого крепче окажутся нервы. Ждать… Ждать…

• Предыдущая
• 64/102
• Следующая