Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич - Страница 69
- Предыдущая
- 69/110
- Следующая
– Действительно, Фил, как-то неудобно получилось, – подал голос Бородач, – не по-мужски как-то. Иди-ка ты, действительно, отыщи ее…
– Угу. А когда отыщу, что сделать? На колени перед ней пасть? Руки целовать?
– Руки, – жестко сказал Генрик. – А не простит, так и ноги. Двигай, герой!
Герой пожал плечами и двинул.
Без раздумий он выбрал направление в сторону степи и медленно побрел, томясь от странной двойственности.
«Черт, угораздило меня сорваться, – думал он. – Певец-частушечник, блин! Гармонист – лаковы сапожки! Не тебя ли, гармонист, обгадили кошки? И она! Тоже хороша… Сразу надо было все по местам расставить. Чего, простите, прижималась, если не склонна к пролонгации чувств? Играть изволила? А со мной играть не надо! Я, слава богу, не мышонок и не воробей. Даже если она – кошка. Я, может, сам из кошачьей породы. (Он улыбнулся.) Лев, только маленький. Карликовый».
Улыбайся не улыбайся, а на душе было гадко.
«Унылый вечер, – вспомнил он, – хмель, побои. Неутоленные надежды. В башке бардак, во рту помои, на нас не белые одежды…» Увы, так оно и было.
Длинная трава, сплетенная ветром, путалась в ногах, и он упал-таки. На одно колено. Поднялся, но не сделал и десятка шагов, как упал опять.
– Б..дь! – вырвалось у него.
– Кто? – спросил голос Василисы. – Я?
– Простите, – съежился Филипп.
«Как все складывается неважнецки, – подумал он, – беда!»
– Ничего. Прощаю. Ты же не меня имел в виду, так?
– Так, – с готовностью согласился он и посетовал: – Трава.
– Ну да, – сказала она. – Трава. Иди сюда.
Он все еще не видел ее и осторожно пошел на звук голоса.
Василиса полусидела, подвернув под себя длинную ногу и опершись на локоть. Лицо ее было запрокинуто к небу, а волосы стекали с плеча, сливаясь со стеблями и пушистыми метелками ковыля. Ковыльные гривки серебристо поблескивали.
«Опять романтика, – тоскливо подумал Филипп. – Но на этот раз я так просто не куплюсь. Хватит мне зуботычин на сегодня».
– Садись, – пригласила она.
– Мы стали на «ты»? – спросил настороженно Филипп. – С чего вдруг?
– Ну, как же! Ты вполне по-свойски лапал меня совсем недавно, я швыряла тебя через бедро. И что, после этой, до отвращения семейной сцены продолжим делать вид, будто мы чужие друг другу?
Филипп сел рядом с ней, снял с ее губ сигарету и сказал:
– А разве мы не чужие? Неужели? Вот сюрприз, так сюрприз! Или у нас сегодня ночь перед Рождеством, и мечты сбываются?
– Дурак, – сказала Василиса. – Капризный дурак-красавчик. Молчи, мальчишка, или ты все испортишь.
Филипп замолчал, кроша пальцами табак и не решаясь поцеловать яркие зовущие губы. Губы смеялись. Их хозяйка знала, что укротить карликового льва проще простого.
Он отбросил обрывки сигареты, положил ладонь ей на затылок. Запустил пальцы между ковылем и волосами и притянул губы к себе.
Она подняла руку и провела по его щеке. Он зашипел от боли и отшатнулся. Ему показалось, что она приложила к лицу раскаленное железо.
Василиса поморщилась.
– Больно? Кто это тебя так?
Филипп сообразил, что она ненароком задела свежую ссадину на скуле.
– Генрик, должно быть. Хорошо приложился, дружочек. Крепко.
– Ай-яй-яй, какой негодник, – притворно вздохнула Василиса.
Ей, сколь ни крута она была, безусловно, нравилось, что мужчины бьют за нее друг другу морды.
– Да нет, – предпочел не заметить притворства Филипп. – Гена хороший парень. Не то, что некоторые кудрявые кретины. Честь девушки для него – дороже всего.
– Хороший, – с горечью сказала Василиса. – Конечно, хороший. И Бородач хороший, и близнецы. И Наум и Мелкий. И даже надутый Вольдемар и даже простоватый Юра. И даже ты, мой, черт тебя забери, нежданный кавалер. Все! И я, я! – своими руками толкаю вас раз за разом под пули. И я сама, что бы ни говорила тебе прежде, – я сама взорвала твою жизнь, одурманив отравленным табачным дымом и умением навязывать свою волю. Отточенным и многократно усиленным умением, практически неизвестным на вашей Земле…
Она болезненно напряглась, прерывисто дышала, впивалась ногтями в его плечи. Она казалась сейчас Филиппу слишком, слишком пьяной, почти душевнобольной. Она почти бредила. Она вздрагивала и говорила бессвязно:
– …Завтра я, наверное, пожалею, что говорила тебе это. А может и не пожалею, но прокляну себя за это – точно. Но сегодня я не могу… – Она внезапно оборвала фразу. – А, к дьяволу! Всё к дьяволу! Пусть. Иди ко мне… и пропади всё пропадом!
Он снова приник к ее губам. Небо в третий раз пришло в движение. Травы и ветер хлестали их, ночные твари трещали все пронзительней, и где-то далеко Генрик с Бородачом орали фальшиво «только шашка казаку во степи жена», а небесные кольца пылали все ярче, пока наконец не расплавились, обливая их горячие трепещущие тела ледяными, жгучими струями росы.
Василиса затянула шнурок на ботинке, последний раз поправила волосы и сказала:
– Надеюсь, вы вернетесь. Надеюсь, все. Послам все равно каюк, так что не рискуйте понапрасну. Нас интересуют только живые люди. Поэтому не вздумайте тащить трупы для предания их родной земле. Не будет живых, и ладно. Возвращайтесь налегке. Вознаграждение будет выплачено все равно.
– Языков брать? – спросил лениво Филипп, любуясь на ее точеный профиль.
– Языков не брать. Трофеев не брать. Сувениров не брать. Брать только выживших парламентеров. Вам ясно, рядовой?
– О, да, мой лейтенант, – сказал Филипп, нежно проводя рукой по ее руке. – Мне все ясно. Я без ума от вас, мой лейтенант. Вы, мой лейтенант, мастерица не только командовать. Вы знаете это?
– У меня обширный опыт, – отрезала она.
– Хочется думать, что я пополнил его хоть чуть-чуть, – благодушно сказал Филипп. – Я так старался…
Василиса смягчилась.
– Надеюсь, что старался. Ненавижу халтуру. До завтра!
– До завтра, – сказал Филипп ей вслед и неспешно двинулся к костру.
Он был доволен.
Генрик и Бородач жизнерадостно храпели, раскинувшись возле угасающих углей. Филипп насилу растолкал их. Залив костер древним, как мир, способом, они поплелись на базу, сонно хлопая глазами и выводя охрипшими голосами: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была».
- Предыдущая
- 69/110
- Следующая
