Сэр Найджел (илл. Н. Лямина) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 75

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая

Рыцарь побледнел и отвел глаза.

— Может быть, я и ответил на некоторые вопросы, благородный принц, — пробормотал он.

— А как же такие ответы согласуются с твоей честью? Ведь мы тебе доверяли, ибо ты в свите его преосвященства.

— Благородный принц, я правда нахожусь в свите кардинала, но я верноподданный короля Иоанна и французский рыцарь, а потому молю тебя на меня не гневаться.

Принц скрипнул зубами и окинул молодого человека жгучим взглядом.

— Клянусь душой моего отца! Мне нелегко удержаться и не сразить тебя тут же на месте. Но одно я тебе обещаю: если твой значок с красным грифоном появится завтра на поле битвы и ты будешь взят в плен живым, твоя голова простится с телом!

— Дражайший сын мой, твои речи безумны! — воскликнул кардинал. — Даю тебе слово, что ни мой племянник Робер, ни другие рыцари моей свиты участвовать в битве не будут. А теперь я оставляю тебя, государь, да смилуется Господь над твоей душой, ибо никому в мире сейчас не грозит такая опасность, как тебе и твоим людям! Мой тебе совет: проведи ночь в благочестивом бдении, дабы лучше приготовиться к тому, что может принести грядущий день.

С этими словами кардинал поклонился, в сопровождении своей свиты направился туда, где они оставили коней, и поехал в соседнее аббатство.

Разгневанный принц, повернувшись на каблуках, вошел к себе в шатер, а Чандос оглянулся и с ласковой улыбкой протянул руку Найджелу.

— Я много наслышан о твоих славных деяниях, — сказал он. — Уже твое имя известно, как имя доблестного оруженосца. В твои годы я стоял не выше, а ниже.

Найджел раскраснелся от гордости и радости.

— Нет, мой любимый господин, — сказал он, — совершить мне удалось очень мало. Но теперь, когда я вернулся к тебе, уповаю, что научусь вести себя достойно! Ведь где, как не под твоим знаменем, могу я снискать честь?

— Поистине, Найджел, ты приехал в удачное время. Не вижу, как мы сможем уйти отсюда, не дав битвы, которая навеки сохранится в памяти людской. И не помню ни единого нашего сражения с французами, когда они были бы так сильны, а мы — так слабы, как теперь, и тем больше славы и чести можем мы обрести. Было б у нас лучников на две тысячи больше! Но, чаю, мы причиним им немало хлопот, прежде чем они отбросят нас от этой изгороди. Ты видел французов?

— Нет, благородный сэр. Я только что добрался сюда.

— Я как раз собирался прогуляться вдоль их лагеря, взглянуть, что у них за армия. Поедем, пока не стемнело, и осмотрим их расположение, насколько нам это удастся.

На этот день между противниками было заключено перемирие — ради неуместной и бесполезной попытки кардинала взять на себя роль посредника. Поэтому, когда Чандос и Найджел выехали из-за живой изгороди, они увидели на равнине небольшие группы рыцарей, как английских, так и французских. Последних было больше — им необходимо было разведать диспозицию вражеского войска, и многие подъезжали на сотню-другую шагов к изгороди, однако дозоры лучников тут же сурово отгоняли их.

Чандос ехал между этими компаниями, а так как чуть ли не в каждой находился былой противник, то все время слышались возгласы «А, Джон!» с одной стороны и «А, Рауль!», и «А, Николя!», и «А, Гишар!» — с другой. Лишь один всадник, дородный и краснолицый сеньор Клермон, приветствовал их не столь дружески. По странной прихоти судьбы, его сюрко украшала голубая Богоматерь, окруженная золотыми лучами, и точно такое же изображение было на сюрко, который надел в этот день Чандос. Вспыльчивый француз преградил им путь и поднял своего скакуна на дыбы.

— С каких пор, милорд Чандос, — сказал он негодующе, — ты присвоил себе право носить мой герб?

Чандос улыбнулся.

— Но это же ты носишь мой, — промолвил он. — Сюрко это мне давным-давно вышили в Виндзоре добрые монахини.

— Не будь перемирия, — крикнул Клермон, — я скоро доказал бы тебе, что носить его ты не смеешь!

— Завтра в сражении высматривай мое сюрко, а я буду высматривать твое, — ответил Чандос. — И мы достойно решим это дело.

Но холеричного француза умиротворить было не так-то просто.

— Вы, англичане, сами придумать ничего не способны, — сказал он, — и присваиваете все хорошее, что увидите у других!

Ворча и негодуя, он поехал своей дорогой, а Чандос с веселым смехом пришпорил коня и поскакал вперед по равнине.

Прямо перед позицией англичан деревья и кусты заслоняли врага, но, едва они остались позади, как открылся широкий вид на огромный французский лагерь. В середине высился большой шатер из красного шелка с серебряными королевскими лилиями по одну его сторону и золотой орифламмой, боевым знаменем старой Франции — по другую. Насколько хватал взгляд, точно камыши на речном берегу, во всю ширину и глубину лагеря колыхались знамена и значки знатных баронов и знаменитых рыцарей, а выше их всех вздымались штандарты владетельных герцогов, свидетельствуя, что здесь собралось феодальное воинство всех важнейших французских провинций.

Сверкающим взором Чандос обводил озаренные лучами заходящего солнца гордые гербы Нормандии, Бургундии, Оверни, Шампани, Вермандуа и Берри. Направив коня шагом вдоль их позиции, он высмотрел расположение арбалетчиков и немецких наемников, прикинул число пеших солдат и не пропустил ни единого герба знатных вассалов, так как по ним можно было судить о силе отдельных отрядов. Он проехал от левого крыла до правого и обогнул их с фланга, все время держась на расстоянии выстрела из арбалета, а потом, хорошенько все запомнив, повернул коня и в глубоком размышлении медленно направился к английскому лагерю.

Утро в воскресенье девятнадцатого сентября года Господня одна тысяча триста пятьдесят шестого выдалось холодное и ясное. Туман окутал болотистую долину Мюиссон и оба лагеря — у изголодавшихся англичан зуб на зуб не попадал от озноба, но восходящее солнце мало-помалу рассеяло промозглую мглу. В красном шелковом шатре короля — том самом, который накануне разглядывали Чандос с Найджелом, епископ Шалонский служил торжественную мессу, молясь за тех, кого ждала гибель, и ничуть не подозревая, что его последний час совсем близок. Затем, когда король и его четыре юных сына причастились, аналой был вынесен, и во всю длину шатра поставили стол, покрытый красной скатертью, за которым король Иоанн собрал своих советников, дабы обсудить, как ему лучше действовать. Шелковый свод над головой, великолепные аррасские гобелены по стенкам, пышные восточные ковры под ногами — даже во дворце у него не нашлось бы более роскошного покоя.

Король Иоанн, восседавший под балдахином на возвышении во главе стола, царствовал шесть лет, вступив на престол, когда ему было тридцать. Невысокий, кряжистый, с румяным лицом, могучей грудью и темными добрыми глазами, держался он весьма величаво. И без лазоревого плаща, расшитого серебряными лилиями, в нем сразу можно было бы узнать монарха. Хотя царствовал он еще недолго, но уже славился по всей Европе, как добрый король и бесстрашный воин — достойный глава рыцарственной нации. Рядом с ним, положив руку ему на плечо, стоял его старший сын, герцог Нормандский, еще почти мальчик, и Иоанн часто оборачивался, чтобы приласкать его. Справа на том же возвышении сидел младший брат короля герцог Орлеанский, бледный, с грубыми чертами лица, томными манерами и надменным взглядом. Кресло слева занимал герцог Бурбонский, печальный, рассеянный, с той тихой грустью в глазах и движениях, которая часто сопровождает предчувствие близкой смерти. Все они были в доспехах, только шлемы лежали на столе перед ними.

Ниже за длинным красным столом расположились самые знаменитые воины Европы. У конца, ближнего к королю, сидел ветеран герцог Афинский, сын изгнанного отца, а в то время — коннетабль ^{44} Франции. По одну его руку краснолицый холеричный сеньор Клермон щеголял в том же сюрко с голубой Богоматерью, которая накануне стала причиной его ссоры с Чандосом, а по другую расположился седовласый воин с благородным лицом — Арнольд д'Андреган, как и Клермон, носивший звание маршала Франции. Далее сидел сеньор Жак де Бурбон, отважный боец, много лет спустя погибший в битве с Белым отрядом при Брине, а рядом с ним — небольшая компания знатных немцев, в том числе граф Зальцбургский и граф Нассауский, приведшие на помощь французскому королю внушительные силы наемников. Их шлемы со щитком для носа вместо забрала и пластинчатые доспехи сразу говорили опытному глазу, что они прибыли с того берега Рейна. Напротив восседали гордые и воинственные сеньоры Шатильон, Нель, де Ланда, Фьен, де Божо, а также неукротимый странствующий рыцарь де Шарньи, тот самый, что пытался захватить Кале, и Эстас де Рибомон, который тогда же получил из рук Эдуарда Английского награду за доблесть.

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая