Живой - Чертанов Максим - Страница 12

• Предыдущая
• 12/32
• Следующая

— Это ты… — начал Игорь, но Никич посмотрел на него вовсе уж зверскими глазами.

— Это ты загнул, — закончил Игорь, потупившись.

— Ладно, иди еще детсад нам покажи, — сказал Никич.

— Ну, как, Сережа? — спросила мать с затаенной гордостью и вытерла распаренные руки о передник.

В центре стола красовался турецкий поднос, купленный Киром в универмаге на главной кораблинской площади. Стол ломился от яств, вспомнилась Киру фраза из сказки. Набор яств был предсказуемый, вечный, его и провожали с ним же. При виде соленых помидоров его чуть не вывернуло: он вспомнил начфина среди собственных заготовок, хлюпающего горлом, изумленно выкатившего зенки.

— Нормально, — ответил Никич за Кира. — Я вижу сальце…

— Сальце к сальцу тянется, — беззлобно заметил Игорь.

— Класс, — сказал Кир.

— Ты куда ходил-то? — спросила толстая Семина.

Она была уже замужем, но не переменилась ничуть: те же губы сердечком, так же густо намазанные. Мазалась она вообще без меры. Кир когда-то научился целоваться именно благодаря Семиной, хотя не чувствовал к ней ровно ничего. Просто Семина была доступней, мало кому отказывала. Говорили, конечно, что она в Кира влюблена, но мало ли. Семина в кого только не была влюблена, а замуж вышла за Тимофея Ракитина и фамилию взяла его. Ракитин был из второй школы, занимался спортом, тягал штангу, был чемпионом области, полным тупарем. Когда Кир стал ходить с Таней, он про Семину забыл начисто. Таня пришла в их класс только в десятом, тут сразу и началось. Многие хотели гулять с Таней, но гулял с ней Кир, два года гулял.

— Я так, школу смотрел нашу.

— Ты чего, Сереж? — спросила Семина с внезапным ужасом.

— Ну, а чего? Пошел человек школу посмотреть, что такого-то?

— Да ее же снесли, — пролепетала Семина. — Вы что, Клавдия Васильевна, не сказали ему?

Она перевела округлившиеся глаза на мать Кира и захлопала дурацкими накрашенными ресницами.

— Ее ж еще год назад снесли, Кир. После того, как начали школы загораться, ты чего, там не слышал, что ли? Ее признали аварийной, и все. Там теперь гимназия будет, тоже номер четыре.

— Ну вот, — сказал Кир, стараясь улыбнуться. — Я и смотрел.

— Да там же сейчас… там огорожено сейчас!

— Семина, — сказал Кир. — Я же тебе русским языком говорю: я смотреть ходил. Не в школу, а посмотреть, как там школа. Ну и увидел, что огорожено. Погулял вокруг — и домой.

— Нина Васильевна доску из кабинета к себе взяла. На память.

Ниной Васильевной звали директрису, математичку. Она Кира не любила с первого класса, говорила — звереныш растет, убить может. Как в воду глядела.

— Ну ладно, — сказал Кир. — Я покурю.

— Хватит курить-то! — прикрикнула мать. — Обкурился весь!

— Ничего, для аппетита, — отмахнулся Кир. — Не видела ты обкуренных!

Он вышел. Игорь с Никичем еще понюхали воздух и последовали за ним.

— Блядь, мужики, — сказал Кир. Руки его тряслись, он еле прикурил. — Что за хуйня?

— Нормально, — пожал плечами Игорь.

— Чего нормально? Чего нормально?! Это я что, совсем охуел, да? Я вас вижу — и то уже пиздец, а если теперь вообще начну видеть все так?

— Как — так? — полюбопытствовал Никич.

— Так! То, чего нету!

— Ну, не так плохо, — сказал Игорь. — Подумаешь. Это бывает, Кир. Ну, стресс, хуе-мое…

— Ты же давно тут не был, — с напором сказал Никич. — Ну и психуешь. И видишь, как было…

— А если б я туда зашел? — спросил Кир. — Если б я туда вошел и там остался?!

— Не ори. — Игорь дернул его за рукав; Кир почти ничего не почувствовал — но опять почти. Казалось, что-то такое пролетело мимо руки — как птица крылом задела.

— Чего — не ори?

— Мать услышит, запсихует.

— А я вообще ничего уже не понимаю! — сказал Кир и плюнул. — Вообще ничего! Что я, пьян, что ли, с одной стопки, если мне все мерещится, чего нет?!

— Кир, ну бывает же так, — успокоительно заговорил Никич. — Видишь то, что помнишь. Ты помнишь, что тут была школа, а ее нет. Я тоже в первые дни…

Он осекся.

Кир внимательно посмотрел на него.

— Что «тоже»?

— Ну… привыкал с трудом.

— Но ты же, прости меня, Никич, ты же…

Он не мог подобрать слово.

— Ну да, — спокойно сказал Никич. — Зажмурился. Но знаешь, Кир, домой вернуться — это тоже стресс. Особенно если раненый. Может, это как-то нога виновата…

Кир на всякий случай ущипнул себя. Призраки не исчезали. Собственная рука была живой, реальной, осязаемой — боль, правда, показалась уже не такой сильной, как тогда, в автобусе. Привык, столько нащипавшись-то. Живого места на руке не осталось.

— Ты иди, Кир, — мирно сказал Игорь. — Иди, мы тут постоим, воздухом подышим.

— А вам без меня… нормально?

— Ну, когда ты дома — конечно, нормально, — сказал Никич. — Ты же рядом. Иди давай, а то, я чувствую, исщипался весь. Прости, что мы за тобой шляемся. Это же не мы придумали.

— А кто? — резко повернулся к нему Кир.

— Это у нас какой день? — спросил Игорь, когда они остались вдвоем.

— Четвертый, — сказал Никич.

— Бля, долго еще. Он начал всасывать.

— Ни хуя он не всасывает. Вот когда начнет, тогда и надо…

— Что надо?

— Не знаю. Нам легче было. Все-таки вместе.

— Я уже думаю — может, зря? — сказал Игорь. — Может, так ему тяжелее?

— Ага, — сказал Никич. — А надо было, чтобы он один тут валандался.

— Мать жалко, — сказал Игорь.

— Мне, думаешь, не жалко?

— Бедно они живут. Мы и то лучше жили.

— А богатые, ты знаешь, в Чечню не вербовались, — сказал Никич зло. — И в армию не ходили. В армию ходили бедные, вот как этот. Чтоб воевалось лучше.

— Не говори, блядь, — сказал Игорь. — Я как подумаю — двадцать один год парню. Я хуею, дорогая редакция. Двадцать один год — и все…

— Да погоди ты, почему — все? Может, все совсем иначе будет. Может, у него все в шоколаде.

— Да? С чего, интересно?

— А это мы знать не можем, — сказал Никич. — Будущего никто не знает. Я вот, например, за что тут с тобой ошиваюсь?

— А зачем ты тогда во двор гранату кинул? Это тихий двор был.

— Если б я не кинул, — после паузы сказал Никич, — может, ты бы так и не узнал, что он тихий. Ты бы мог уже тогда ласты склеить.

— Ага, — сказал Игорь. — Месяц раньше, месяц позже. Невъебенная разница.

— Невъебенная! — с вызовом сказал Никич. — Мне бы сейчас хоть денек… по-человечески…

— Да, это верно, — вздохнул Игорь.

— Вот и скажи спасибо, — заметил Никич.

Он, кстати, и теперь не знал, был там кто-нибудь во дворе или нет. Врут, что там получаешь ответы на все вопросы. Там иногда забываешь и те ответы, которые знал. Просто большинство вопросов теряет значение, а это совсем другое дело. Вообще, надо заметить, там довольно немилосердно. Солдату легче в том смысле, что от него и тут почти ничего не зависит, так что он привыкает к внезапным переброскам и к тому, что за него все время решает кто-то другой. Правда, и тут и там рано или поздно наступает момент, где надо что-то решать самому. Здесь это чаще всего кончается переходом туда — в случае, если решение правильное или красивое. Там — тоже, наверное, переходом куда-то. Но у Игоря с Никичем пока не было случая это проверить.

Кир жевал, не чувствуя вкуса. Мать очень старалась, это чувствовалось, а вкус был какой-то картонный. Не надо, ох, не надо было убивать начфина. Начфин отнял у него всякую радость от возвращения, и вкус жизни, и чувство, что все теперь будет хорошо. Ногу потерял, человека, хоть и гадского, ни за что шашкой проткнул, — нет, определенно ему перестало везти на войне. Хорошо, что он дома.

Игорь с Никичем ходили вокруг стола и нюхали то из одной, то из другой тарелки. Что-то с ними происходило — то ли они, нанюхавшись, становились телесней, то ли гости пьянели, но некоторые уже на них оборачивались, растерянно изучали пустоту за спиной, хватались за уши или волосы, когда Игорь с Никичем задевали их. Призраки этого не замечали. После выпитого они совсем обнаглели и пересказывали Киру все разговоры за столом.

• Предыдущая
• 12/32
• Следующая