Иллирия (СИ) - Заболотская Мария - Страница 2

• Предыдущая
• 2/64
• Следующая

- Не возводи напраслину на свою внешность, Годэ. Это не столь редкое благословение небес - выглядеть как воплощение целомудренности, но и эту карту можно разыграть как следует. Шумиха с Кападиа забудется, через пять лет тебе можно будет смело пытать счастья с вполне приличными мужчинами - особенно с теми, у которых выводок дочек на выданье и за каждой глаз да глаз нужен. Да, вряд ли тебе повезет второй раз так же, как с этим Лессом, но мужчины вообще редко женятся на своих ровесницах, и это верный подход, что бы там ни казалось молодым дурехам! Святые небеса - что это за жизнь с одним и тем же человеком до гробовой доски? А так и мужчина успевает покуражиться вволю, пока придет ему время жениться, и у женщины есть шанс отведать другой кухни, оставаясь при этом в рамках приличий - я знавала дам, которые трижды становились вдовами и трижды выходили замуж, соответственно. Никто им вослед пальцем не тычет, а попробуй-ка проверни такое, не становясь вдовой!..

Я почувствовала, что мне не хватает воздуха и присела на скамеечку. Тетушка, поняв, что слишком увлеклась, заохала, подала мне воды с имбирем, и жалобно вопросила:

- Но почему же монастырь?.. Ты можешь жить здесь, как и раньше, помогать мне с цветами - ведь при храме будешь точно так же огородничать или мыть полы...

- Я слышала, что в монастырях холодно, и очень многие монахини умирают в первый же год, от пневмонии, - сказала я, попытавшись придать себе хладнокровный и решительный вид.

Тетушка всплеснула руками и пробурчала:

- Чего и следовало ожидать.

Более со мной она разговаривать не захотела, и по ее виду я поняла, что Ило намерена мне помешать. Но мне и в голову не могло прийти, до чего додумалась эта старая интриганка, иначе я бы поторопилась. Пришлось признать, что до предприимчивости тетушки мне было далеко - не прошло и недели со времени нашего спора, как в доме появился неожиданный гость.

Я не встречалась с ним раньше, поэтому не узнала в полном невысоком господине своего отца, господина Гако Эттани. Когда он представился, с неприязнью на меня посмотрев, я вздрогнула и отшатнулась. Раньше мне казалось, что господин Эттани является чем-то вроде семейной легенды - он не бывал в Венте с того самого дня, как оставил здесь мою беременную полубезумную мать. Раз в пару месяцев у дверей тетушки появлялся слуга, который передавал небольшой кошелек. Денег, что содержались в нем, хватало для скромной жизни, другой мы с тетушкой и не знавали. Теперь же я наконец осознала, что Эттани и в самом деле богат - одежда его была пошита из лучшего бархата, на шее сверкала толстая золотая цепь, пальцы унизаны кольцами, а от его величественного взгляда хотелось немедленно пасть на колени. Тетушка, в отличие от меня, ничуть не смутилась и тут же перешла в наступление:

- Господин Эттани, я никогда ранее не просила, и уж тем более не требовала, чтобы вы принимали какое-либо участие в судьбе Годэ! - сказала она, даже не подумав тратить время на подобающие ситуации вежливые расспросы о погоде и здоровье родственников. - Я знаю, что вы женились во второй раз сразу же после смерти Данар, и не могу вас за это осуждать, хотя видит бог, как я до сих пор сожалею о горькой судьбе моей бедной сестры, так и не узнавшей счастья на чужбине. У вас есть семья, для которой Гоэдиль - чужой человек, и я бы не стала нарушать ваш семейный покой, если бы в том не возникла острая нужда. Годэ собралась в монастырь. Причем собралась туда для того, чтобы быстрее отдать богу душу. И единственный человек, который может ей это запретить - это вы, господин Гако.

Гако Эттани, которого я даже мысленно не могла назвать отцом, во время всей этой речи не явил на лице ни одного признака каких-либо чувств, из чего можно было сделать вывод, что ему решительно наплевать на то, что я намереваюсь делать со своей жизнью, вне всякого сомнения, никчемной с его точки зрения. Тетушка, впрочем, будучи женщиной неглупой, тоже это заметила и, недолго посокрушавшись над моей вдовьей судьбой, закончила свою речь так:

- Догадываюсь, что вам безразлична судьба вашей дочери, но она не безразлична мне. Поэтому я в лепешку расшибусь, но заставлю вас вмешаться. Дьявол меня подери, если я не подам в суд жалобу на то, что вы отреклись от своей законной дочери и не устраиваете ее судьбу, что недостойно человека благородного сословия!

Тут выражение лица Гако стало кислым, и я поняла, что столь неприятная огласка истории с первым браком для господина Эттани нежелательна. Тетушка загнала его в угол. Точно так же она поступила и со мной. Я любила ее, поэтому не стала говорить, что никогда не прощу ей этого. В спешке я собрала самые необходимые вещи, господин Эттани нанял повозку для меня, и в тот же день, под вечер, мы отправились в Иллирию. Всю дорогу по моему лицу катились слезы - я малодушно оплакивала не свой родной дом, не воспоминания о Лессе, не предательство тетушки - лишь свое будущее, которое виделось мне выгоревшим дотла садом, где раньше росли скромные незаметные цветы. Возможно, в душе у меня до какого-то момента теплилась надежда, что перемена мест поспособствует моему успокоению, и что в монастыре, куда я намеревалась отправиться, ко мне вернется покой. Теперь я поняла, что горе, от которого саднило сердце, всегда останется со мной, куда бы я ни пыталась сбежать.

Вот в таком состоянии души - рвущая на части все живое во мне боль и монотонная, как скрип колес повозки, обреченность - я очутилась в Иллирии, величайшем городе Южных земель.

Господин Гако Эттани женился во второй раз сразу же после смерти моей матери. Брак с Данар был ненавистен ему не менее, чем ей, поскольку был заключен под давлением главы рода Эттани, ныне давно уж усопшего. В то неспокойное послевоенное время союз с ангарийкой казался делом выгодным и почетным, свидетельствовал о патриотизме и государственном устройстве ума жениха, и Гако пришлось прислушаться к словам своего отца.

Данар происходила из старой семьи Ангари, связанной узами родства со старой княжеской династией. Ей полагалось внушительное приданое, размер которого на время затуманил голову молодому Гако, на дух не выносившему ангарийцев после нескольких лет, проведенных на войне. Узнав отца поближе, я в точности могла сказать, как он рассуждал: "Все женщины одинаково неприятны, но за белобрысую тощую ангарийку дают два сундука с золотом - неужто я не смогу выбить зубы этой злобной змее? Она быстро узнает, где ее место, и не доставит впредь никаких хлопот, как и любая другая женщина".

Но Данар, в силу своей молодости, не знала меры ни в чем. Благоразумие было редким качеством в старых ангарийских семьях, и Гако не потребовалось много времени, для того, чтобы понять: молодая жена, даже умирая, попытается напоследок перегрызть ему горло. Несмотря на некоторую жестокость характера, Эттани не решился последовать примеру некоторых иллирийцев, также женившихся на ангарийках. Известно было по меньшей мере три случая, когда новоиспеченные мужья из числа самых знатных представителей Иллирии убили своих строптивых жен-чужестранок, не делая из этого особой тайны. Общество посмотрело на эти проступки косо, но, в целом, сочло их вполне естественным выходом из неудобной ситуации: женщины Южных земель часто гибли от рук своих отцов, братьев и мужей, будучи полностью в их власти.

Я унаследовала от матери светлые пепельные волосы, напоминающие высохшую по осени траву, белесые брови и ресницы. Глаза же мои были черными, как у отца, что на бледном бесцветном лице производило несколько пугающее впечатление. Среди смуглых ярких южанок даже в юности я казалась сухоцветом, невесть как затесавшимся в букет свежих алых роз. Кроме того, природа наделила меня довольно крупным вздернутым носом, свойственным северянам, из-за которого я лишилась всякой надежды выглядеть хотя бы утонченно.

• Предыдущая
• 2/64
• Следующая