Я учился жить... (СИ) - "Marbius" - Страница 38

Через пару часов они сидели на кухне и лениво жевали бутерброды. Макар уже сбегал в душ, натянул джинсы и майку – старую майку – и хмуро смотрел в окно, время от времени позевывая. Стас не пошевелился одеться вообще, и ко мстительной радости Макара на голове у него творился не самый привлекательный бардак. Ясинский сидел, вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, и глядел в стену перед собой. Тишина на кухне была гнетущей, но Макар отказывался обращать на нее внимание. У него была пара мыслей, одна из них: как выспаться, и вторая: где позавтракать – дома в холодильнике натюрмортец был зело скудный, и именно на них он и был сосредоточен.

- Ладно, я пошел, - наконец буркнул он, вставая. – Давай, до завтра.

Ясинский убрал ноги с его пути и посмотрел на Макара снизу вверх. У него были потрясающие глаза – выразительные, но совершенно нечитаемые. Кажется, он смотрит с мольбой, но эта мольба обжигает почище тавра. Макар осмотрел его еще раз, полюбовался беспорядком на голове и пошел в прихожую. Стас остался на кухне.

Вторник был практически днем сурка. Ясинский весь в черном и снова – вот гад – со своими байроническими патлами, снова нечитаемые выразительные взгляды, снова рельефная спина прямо по курсу, снова куча сообщений на телефоне. И они снова стоят на крыльце и обмениваются совершенно незначительными фразами.

- Я могу тебя встретить после работы, - предложил он, когда Макар огрызнулся, что ему с работы не ближний край добираться.

- Встреть, - беспечно отозвался Макар, глядя в сторону. – Я в полдевятого заканчиваю.

Ясинский угукнул и пошел к мотоциклу. Макар алчно смотрел ему вслед.

Добросовестно отработав смену у Натальи Владимировны, Макар ввинтился к Илье. Тот с отрешенным видом изучал голову очередного клиента. Макар вежливо поздоровался и смылся в подсобку. Клиент в псевдогавайской рубашке, бледно-голубых джинсах, ладно сидевших на крепких бедрах, и вызывающе модных мокасинах покосился ему вслед. Ему показалось, что мальчишка выглядел затягавшимся.

- Ученик твой, что ли? – небрежно поинтересовался он.

- Клининг-сервис, - поправил Илья. – Ну и вообще самоусыновившийся товарищ.

Генка коротко хохотнул.

- Так тебе мелирование, колорирование или еще какую хрень делать? Вообще за твоими патлами поухаживать не мешало бы, но не на ночь глядя, - Илья щелкнул ножницами.

- А если я с утра припрусь? – Генка с интересом посмотрел на себя в зеркало. – Тогда и разберемся с этой хренью, давай?

- Припирайся, - охотно согласился Илья, снимая с него пеньюар и отходя в сторону.

Кофе в кафе под липами варили очень неплохой. Бариста была барышней общительной и с удовольствием перебрасывалась шутками с посетителями, особенно такими видными. Генка охотно пользовался и улыбками, и заинтересованными огоньками в глазах, и чашку в руках вертел очень эффектно: барышня прямо соловьем заливалась, рассказывая про всех и вся. Он потрепался с барышней, расплатился за кофе и вышел из кафе очень удачно. Макар как раз вышел из парикмахерской, что-то сказал Илье – весело огрызнулся, решил Генка, затем вполне отчетливо попрощался и огляделся. Наконец увидел кого-то и направился к нему. Генка довольно вздохнул и осмотрел улицу. Погода была хороша, жизнь была неплоха, и на работе было немного работы, что не могло не радовать. Жизнь бурлила, и по улице дефилировали толпы народа разной степени праздности. Мимо пронесся мотоцикл, и Генка бросил вслед двухколесному коню, с яростным ревом пролетевшему мимо, одобрительный взгляд. Номер был незамысловатым; и что за мода у этих мажоров жаждать повторяющихся цифр и букв? Боятся не запомнить, что ли? Он пошел к своей машине, бодро насвистывая каватину Фигаро и одобрительно оглядываясь вслед молодежи в азартно обтягивающей одежде.

========== Часть 12 ==========

Первая сентябрьская неделя была почти праздной для большинства студентов. Еще не было никаких проблем, почти никаких обязательств, мысли о сессии не мучили вообще, да и кто помнит о зачетах-экзаменах за три месяца до времени «Ч»? Поэтому студенты с чистой совестью вели бурную светскую и личную жизнь. Макар удивлялся обилию тем для почти бессмысленного с его точки зрения трепа. Ну какая к лешему разница, с кем встречается актер Х, который известен только тем, что встречался сначала с актрисой А, а потом певицей В? Ну какая к лешему разница, что в клубе Z будет выступать группа N, которая пела на разогреве у певицы М? И почти бессмысленна информация о новых коллекциях и распродажах, которой со священной обязательностью обменивались его сокурсники. И тем удивительнее был для него банальный факт, что и одногруппницы, и одногруппники не просто готовы проводить часы за подобными разговорами, но и устраивали нешуточные баталии, которые чуть ли не заканчивались враждой и крестовыми походами. Макар запоминал имена звезд разной степени яркости – на всякий случай, названия магазинов – с куда более прагматичными целями, благо он был очень неплохо обеспечен финансово теперь, с оглядкой вступал в разговоры, готовый в любой момент начать огрызаться по своей давней и с трудом искореняемой привычке, и с трудом распрямлял пальцы на ногах, которые подгибались очень яростно под обжигающими взглядами, которыми его награждал Ясинский; и неуместный, притягательный и пугающий жар распространялся от его взглядов по всему нутру Макара, тревожа и отчуждая. Пару раз Макар не выдерживал, шипел на него, предварительно убедившись в отсутствии любопытствующих слишком близко: «Ты совсем офигел, придурок? Держи либидо в узде, не шестнадцатилетний девственник! Не хватало еще спалиться». Глаза Стаса угрожающе вспыхивали, ноздри раздраженно дергались, но он сдерживался, отворачивался, пару часов вел себя почти целомудренно, чтобы по окончании очередной пары снова оказаться слишком близко к Макару. Макар дергался, в бешенстве оглядывал его и чуть ли не с ликованием огрызался на шпильки, которые Ясинский отпускал в его адрес; и пусть они были вялыми и вымученными, но их искусственности не замечал никто из одногруппников, как и выхолощенности. Макар начал сбегать из университета до того, как его остановит у аудитории, в коридоре или на крыльце Ясинский, чтобы банальным образом просто безмолвно стоять рядом, хмуро глядя в сторону. И если ему удавалось, то за этим следовали раздраженные сообщения, которые можно было игнорировать только до того момента, пока Макар не выскакивал из кафе или от Ильи. А там его ждала кара в виде мрачного Ясинского, который набычившись ждал его около мотоцикла.

- Чего ты хмуришься, как в жопу раненный? – не выдержал Макар.

Ясинский сделал ему навстречу очень многозначительное движение: как будто он не то придушить Макара хотел, не то в асфальт вкатать. Тот втянул голову в плечи и подался корпусом вперед, готовясь сопротивляться до последнего. Ясинский с силой вдавил ему в руки шлем и оседлал мотоцикл.

- Садись, - сквозь зубы процедил он, отворачиваясь.

Макар постоял, хмуро глядя на него и опасливо сжимая шлем, словно он мог взорваться в любой момент.

- Бегом! – рявкнул Ясинский, повернув голову. Макар скорчил недовольно-непослушную гримасу, но надел шлем и уселся сзади.

Первый перекресток они преодолели очень резво – слишком резво даже на пылкий юношеский взгляд Макара, да еще и практически на красный свет, на втором Стас остановился, и Макар с удовольствием ударил его по плечу.

- Я не камикадзе, придурок! Или ты едешь нормально, или я ссаживаюсь и иду домой! – заорал он. Ясинский отмахнулся и в отместку стукнул его по колену. Путь дальше проходил относительно спокойно, но выдохнуть Макар смог только по приезде. Стас ждал, опустив голову, пока Макар спрыгнет на землю, затем встал и снял шлем. Макар не мог ничего с собой поделать: он нагло любовался им. Ясинский покосился на него, прищурился, но не удивился, не смутился, не начал распространять самодовольство. Он просто пошел к подъезду. Макар рысью понесся за ним, недовольный на себя, что так инфантильно раскрылся, немного недоумевая по поводу реакции Ясинского, но и ощущая удовлетворение, что тот воспринял подобные взгляды совершенно адекватно, без кокетства, ложной скромности или самодовольства.