Казнь без злого умысла - Маринина Александра Борисовна - Страница 60

• Предыдущая
• 60/93
• Следующая

Всех троих нет в живых. Двое из них умерли по естественным причинам, один – насильственной смертью. Двое работали на звероферме, третий нигде не работал, сначала мотал срок, потом лечился в психиатрической больнице, потом жил в психоневрологическом интернате. Двое имели высшее образование, третий – только десять классов общеобразовательной школы. Двое – коренные жители Вербицка, третий – профессор Тарасевич – уроженец другой местности, если Леонид Иванович ничего не напутал. Сколько ни перебирала Настя Каменская известные ей факты и обстоятельства, ни один не объединял этих троих мужчин разного возраста.

Значит, она просто не там ищет. Или не то. И вообще, неизвестно, что она ищет и зачем. Она просто выполняет просьбу Виктора Егорова.

Егоров выслушал по телефону ее информацию без особого воодушевления, но сказал, что насчет профессора поспрашивает, есть у него человечек на Вербицкой звероферме.

– Там какая-то завязка с Перовской фермой может быть, – напомнила Настя. – Может быть, Голиков был с ней как-то связан?

– Разберемся, – равнодушно бросил майор.

Насте стало неприятно и почему-то обидно. Обидно не потому, что результаты проделанной работы не вызывают интереса, это-то как раз дело самое обычное. А потому, что есть совершенно непонятная ситуация, разобраться в которой – слаще самой сладкой конфетки. Кстати, о конфетках… Она же хотела еще утром, когда забирала машину, спросить у Егорова, как прошла встреча Загребельного со следователем. Хотя в тот момент он мог этого еще не знать. И если у следователя возникнут какие-то сомнения в правоте старшего опера, пусть спросит у якобы потерпевшего про старый фантик от конфетки «Березовая роща». И посмотрит, как он поплывет, пытаясь объяснить, что это за фантик, откуда взялся и почему хранится в закрытом на молнию отделении старого портмоне. И, кстати, знает ли он вообще, что фантик хранится именно там.

Но размышления о психоневрологическом интернате, Дмитрии Голикове и его пока не разъясненных отношениях со старым профессором Тарасевичем совершенно вытеснили из Настиной головы и чемодан, и его мнимого владельца. Да бог с ними, ладно, она не убийством бомжа занимается, а убийством Камиллы Милюковой.

Она припарковала машину у гостиницы, как и договорилась с Виктором. Вечером он подъедет, когда освободится, Настя вынесет ему ключи, и он вернет автомобиль в прокатную фирму. Позвонила Короткову, получила указание «питаться самостоятельно», ибо у него еще много дел, с удовольствием прогулялась пару кварталов до итальянского кафе, которое заметила еще утром, съела зеленый салат и огромную порцию спагетти, выпила чашку кофе с тирамису, по достоинству оценила кухню и попросила упаковать ей навынос несколько десертов. Сумка с вещами осталась у Короткова в машине, но ноутбук она предусмотрительно взяла с собой, и сейчас он, помещенный в специальную сумку, весьма ощутимо оттягивал плечо. На другом плече висела дамская сумка, в руках – связанные капроновой веревочкой три коробки с десертами. «Я как вьючная лошадь, – с усмешкой подумала Настя Каменская и тут же поправила сама себя: – Вернее – как старая кляча…»

В номере она переоделась, уселась за письменный стол и включила компьютер. Надо попробовать поискать какие-нибудь сведения о профессоре Тарасевиче или хотя бы упоминания о нем. Конечно, надежды на это мало, потому что профессор умер давно, когда широко использовать интернет для хранения и передачи информации еще не привыкли. Но все-таки…

Ее опасения, к сожалению, полностью подтвердились. Упоминание имени профессора встречалось только в списках литературы и в сносках в учебной и научной литературе по звероводству. Труды, на которые имелись ссылки, были написаны в период с 1958 по 1980 год, особенно активно ученый работал и публиковался после 1963 года, являлся автором не только многочисленных статей и методических рекомендаций, но и учебников и монографий. После 1980 года – ни одной публикации. А ведь Тарасевич еще почти четверть века был жив… Леонид Иванович говорил что-то про судимости ученого. Наверное, дело именно в них.

Ради любопытства Настя решила почитать что-нибудь из тех текстов, в которых имелись ссылки на труды Тарасевича, выбрала пособие под названием «Рационы кормления пушных зверей клеточного содержания», но минут через пятнадцать ее отвлек сигнал телефона: пришло новое сообщение. Она посмотрела на экран и недоуменно хмыкнула. Опять Егоров разразился эпистолой! А вот когда открыла текст, то изрядно удивилась: «Я дурак. Ты не лучше. Позвоню. Соглашайся».

Из четырех коротеньких предложений вопросов не вызвало только третье, с обещанием позвонить. Почему Виктор назвал себя дураком? Он в чем-то ошибся, что-то неправильно оценил, чего-то не увидел или не понял? Почему она, Настя Каменская, не лучше, иными словами, тоже, выходит, дура? В чем ее ошибка? И, наконец, с чем она должна соглашаться? Можно подумать, майор Егоров сделал ей какое-то феерическое предложение, от которого она имела глупость отказаться…

Она сперва расстроилась, потом занервничала, позвонила в ресторан и попросила принести кофе. Что может быть лучше в такой ситуации, чем горячий кофе с вкусным десертом? Помня о пристальном и кем-то, вероятно, оплаченном внимании персонала к себе и Короткову, Настя закрыла страницу с текстом по звероводству, открыла сайт Минтранса, поставила ноутбук так, чтобы экран был хорошо виден тому, кто принесет заказ, и на всякий случай быстренько загромоздила журнальный стол первыми попавшимися схемами и планами. В результате этих манипуляций оказалось, что поставить поднос с кофейником и чашкой просто некуда, не говоря уж о десертах, ждущих своего часа в мини-баре. Официант терпеливо стоял, держа поднос в руках, пока Настя суетилась, сдвигая документы на столе и освобождая необходимое пространство. Она старалась держаться спиной к нему и не поднимала глаз, чтобы не смущать молодого человека и дать ему возможность свободно обозреть и бумаги, и включенный компьютер.

Первый же проглоченный кусочек нежнейшего сырного торта вернул ее к действительности. Она что, с ума сошла?! Расстраиваться из-за того, что написал Егоров! Да это же прекрасно! Это означает, что его равнодушие в телефонном разговоре было показным, наигранным, с ним рядом кто-то находился, а на самом деле Виктор воспринял ее информацию всерьез. Не зря она полдня провела в поездке за город. «Почему я стала такой обидчивой? – озадаченно подумала Настя. – Почему первая мысль, которая приходит в мою голову, всегда негативная? Ведь это же так просто! Это же очевидно! А мне понадобилось целых пятнадцать минут, кусок сладкого торта и глоток кофе, чтобы это понять. Совсем недавно я поклялась себе стараться думать позитивно, но что-то у меня с полпинка это не получается, приходится делать над собой усилие, потому что в голову первым делом лезет только негатив. Интересно, я всегда была такой? Или это возрастное?»

Она лихо расправилась с чизкейком и уже почти доела шоколадно-ягодный мусс в лодочке из слоеного теста, когда позвонил Егоров.

– Вернулась уже? – бодро заговорил он. – Как съездила? Удачно? Музей посмотрела?

Настя быстро отчиталась о поездке на Верхнее Озеро и в музей таежного зодчества, делая в нужных местах паузы, чтобы Виктор мог вставить соответствующие реплики.

– Ты где машину оставила? – спросил майор.

Она прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «Я тебе уже говорила: там, где мы и договаривались, у гостиницы». Помня предупреждение Егорова, она сократила фразу, убрав из нее первую часть.

– Нет, мне это неудобно, – решительно заявил Егоров. – Я в тех краях вечером не буду, а делать крюки по городу у меня здоровья нет. Это рабочее время у меня казенное, а ноги – они свои, родные. Ты подгони ее часам к семи к конторе, где я брал машину, я туда подъеду и сдам ее. Адрес записывай. И не забудь, ты мне должна.

Интересно, что означает эта фраза? Правильно ли Настя ее поняла?

– Трех бутылок хватит? – осторожно спросила она, словно нащупывая почву.

• Предыдущая
• 60/93
• Следующая