В тылу врага - Дидык Прасковья Герасимовна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/47
• Следующая

Мариана смотрит на него и думает: “Такой не пожалеет”. Заключенные молчат. Жандарм понимает это молчание по-своему и дает команду стоящему у дверей часовому:

– Уведите. Пусть думают. Предупреждаю, – обращается он к заключенным, – это последние сутки.

Снова та же камера. Последние сутки… А что дальше?

Опять ночь. Днем они оба поспали немного, и теперь легче коротать время, ибо спать ночью невозможно.

Но вот после полуночи разведчики услышали за окном крики, выстрелы:

– Партизаны!

Они бросились к окну. Стрельба усилилась, потом вдруг стало светло, как днем.

– Пожар!

Через несколько минут распахнулась дверь.

– Пани! Пани! – закричал их приятель-часовой. – Пришли партизаны, убегайте быстрее и больше не попадайтесь. – Он сам стал пробираться по темному коридору. Но в это время на лестнице появились трое с автоматами. Они быстро обезоружили дежурного.

– Арестованные есть? – спросил басом кто-то, и Мариана поняла: партизан.

– Есть, есть, – ответил немец. – Пан и паненка.

– А ты, проклятый, что здесь делаешь? – закричал кто-то на немца, прижимая его автоматом к стене.

– Пани, возьмите меня с собой, – взмолился немец, – я не фашист.

– Если можно, возьмите его, – попросила девушка. – Он, кажется, хороший человек.

– Давай, сгодится, – сказал другой на украинском языке. – Бывает и меж сволочей порядна людына.

Грузовая немецкая машина, крытая зеленым брезентом, мчалась на последней скорости. К утру Мариана и Анатолий уже находились в партизанском лагере.

– Ну як, пани, дела? – спросил усатый пожилой украинец, улыбаясь. – Испробовали немецких щей? – А затем уже серьезно спросил:

– Били сильно?

– Порядком, – ответил Анатолий.

– Гады. Бесятся от злости, – сказал усатый партизан. – А ну-ка, хлопцы, покормите гостей, да дайте по стопочке для дезинфекции.

В тот же миг подбежал молодой парень и скороговоркой пригласил:

– Просим на кухню.

– Да сюда принеси, – скомандовал усатый. – Ишь ты, до кухни. Это гости, да еще яки дороги гости, а вин до кухни.

Мариана улыбнулась шутке гостеприимного усача, а он, заметив это, обрадовался:

– Ось так краще, а то и смиятысь разучились, – сказал он.

Мариана поняла, что это был один из партизанских командиров. Он хотел вывести ее из оцепенения и добился своего.

– Раз улыбнулась, значит все в порядке, – сказал он уже серьезно и пригласил: – Сидайте, друзи. За вашу счастливу звезду!…

Он опрокинул стакан и посмотрел на Анатолия.

– А вы?

– Нам нельзя. Мы изголодались, и это может плохо кончиться.

– О-о, рассуждав як ликарь, – засмеялся кто-то.

– А я и есть врач, – ответил Анатолий.

Мариана не участвовала в разговоре. Она оглядывалась по сторонам. Это не ускользнуло от усача.

– Что вы так озираетесь? Не доверяете, может?

– Да нет, – ответила Мариана. – А где немец, который ехал с нами? Не пустили ли его случайно “в расход”? Он кажется честный человек. Антифашист. Сохраните, пожалуйста, ему жизнь.

– Жив он, жив, – ответил усач.

– А можно его покормить?

– Ладно. – Командир тут же обратился к стоящему рядом партизану:

– Гаврило, ну-ка, покличь сюда нимця.

– Посадить за стол? – удивленно спросил партизан.

– Ни, за стол с нами – много чести для него, а исты дай.

– Спасибо, – сказала Мариана и тоже принялась за еду.

– Ну, а теперь як и кому о вас доложить? – спросил командир после завтрака.

– У вас есть рация? – спросила Мариана и, недолго думая, попросила: – Разрешите мне связаться с “Большой землей”.

Командир внимательно посмотрел на нее и, поглаживая ус, сказал не то в шутку, не то всерьез:

– О ни, голубко. Це заборонено. А вы радистка?

– Я радистка. Но вы правы. Никого допускать к рации нельзя, – ответила Мариана, поняв нелепость своей просьбы.

Она сказала, как сообщить о них и попросить указания “Большой земли”.

К обеду была получена радиограмма: “Готовьте площадку. Примите самолет”.

***

Слабые, измученные, сидели Мариана и Анатолий в самолете. Когда они шли на задание, время летело быстро. А теперь каждая минута казалась часом. Ведь они летели в родную Москву.

…Над Тушинским аэродромом самолет сделал круг и пошел на посадку. Мариане показалось странным, что никто не подает команды “приготовиться”, “прыгайте”. Самолет мягко коснулся земли, пробежал немного и остановился. Кто-то подбежал, приставил к самолету лесенку.

– Неужели мы дома? Даже как-то не верится, – сказал Анатолий, оглядываясь вокруг и снимая мешок с неиспользованным парашютом.

– Как во сне, – ответила Мариана, также оглядываясь.

Но это было так. И эти счастливые минуты останутся в их памяти на всю жизнь. Их доставили на квартиру.

– Мариана, а ты ведь поседела, – удивленно воскликнул Анатолий, разглядывая ее.

– Да, дорогой Курц, седая в двадцать два года, – сказала девушка с огорчением, увидев свое отражение в зеркале.

– Во-первых, я уже не Курц, а Анатолий Алексеевич Бабушкин. Прошу любить и жаловать, – засмеялся Анатолий. – А во-вторых, не огорчайся из-за седины. Она ничуть не портит тебя. Главное, что голова на плечах осталась. А о женихе мы уж побеспокоимся. Такого молодца найдем, что залюбуешься…

– И охота тебе болтать, – сердито отмахнулась Мариана, а в душе радовалась за товарища, с которым прошла такой тяжелый путь.

Она задумалась:

– Подумать только, – не могла успокоиться она, – что вчера наша жизнь висела на тонюсеньком волоске, а сегодня я смотрюсь в зеркало и огорчаюсь из-за пряди седых волос.

– Это и понятно. Умирающий думает о жизни, а счастливый – о красоте, – сказал Анатолий.

– Да. Ты счастлив. У тебя есть к кому поехать. А мои родные еще там, где пока свирепствуют гитлеровцы.

– Мариана! Поедем со мной в отпуск, а? – предложил неожиданно Анатолий, – отдохнем в домашних условиях, забудешься немного.

– Куда? – удивилась девушка.

– Как куда? Ко мне, на Урал. К Сашеньке, к Томочке. Мне обещали небольшой отпуск.

– Спасибо, Анатолий. С удовольствием бы, только не могу я отдыхать и веселиться, пока мои родные томятся в фашистской неволе. А вдруг не сегодня-завтра освободят Молдавию, и я будут так далеко…

В дверь постучались, в комнату вошел комендант.

– Вот вам почта, – сказал он, обращаясь к Мариане. – А для вас, товарищ военврач, в машине рюкзак с продуктами. Вечером отвезу вас на вокзал. Будьте готовы. Отпуск оформлен на две недели.

Пока Анатолий разговаривал с комендантом, Мариана вертела в руках конверт, разглядывая его.

– Не пойму, откуда мне письмо может быть, – удивилась она вслух. – Почерк незнакомый. Не от шурина, не от Романа.

– И как ты можешь так медлить? – сказал Анатолий и выхватил у нее письмо из рук.

У них не было секретов друг от друга. За время пребывания во вражеском тылу они сроднились, как брат и сестра.

– А может, это любовное, и я зря старался о женихе? – пошутил Анатолий и вернул письмо Мариане.

“Дорогой, малознакомый друг! Бесстрашная сестрица…” – прочла вслух Мариана и недоуменно пожала плечами.

– Ничего не пойму, – сказала она, – какое-то загадочное письмо.

– Читай, читай дальше, – сказал Анатолий. “… Разыскиваю тебя все эти годы и пока не найду, не успокоюсь. Тебе я обязан жизнью и тебе хочу ее отдать”.

– Здорово! А ну-ка, ну-ка. Я, кажется, угадал, – вскричал Анатолий. – Кто же это?

– Сама не знаю. Подписан какой-то Валерий Усков, гвардии майор.

Читая дальше, Мариана вдруг вспомнила все. Писал тот раненый, которому она оказала первую помощь еще тогда, в 1941 году.

…Это случилось в самом начале войны, в день ее первого боевого крещения, во время переправы. Воды Днестра вздыбились под вражеской бомбежкой, словно хотели стать преградой на пути оккупантов, топтавших молдавскую землю.

• Предыдущая
• 34/47
• Следующая