Новый человек в городе - Сименон Жорж - Страница 8

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая

Уж не утратил ли синдикат доверие к Моджо, хотя тот никогда не жульничал? Быть может, Уорд прислан сюда шпионить за ним? Нет. Там взялись бы за дело половчей: эти ребята не простаки.

Все было сложней, запутанней, и оставалось одно — ждать. Кеннет Брукс, заглянувший в бар, тоже был озадачен.

— Вашингтон отвечает: «Сведений нет», у полиции штата никаких материалов… Чем он занят?

— Ничем. Выходит от Элинор в половине десятого и преспокойно идет за газетами на Главную улицу.

— Какие он читает?

— Одну бостонскую, одну нью-йоркскую и «Чикаго трибюн».

В городе тоже издавалась газета, но выходила она всего раз в неделю, в субботу утром.

— Потом к десяти является сюда и сидит до двенадцати.

— Разговаривает?

— Нет. Потягивает джин, пробегает газеты, курит и смотрит, что делается за окном, на улице. Кажется, интересуется бильярдной напротив. Спросил у меня, не прогорает ли старик Скроггинс и есть ли у него разрешение торговать пивом.

— Комиссия ему отказала.

— Я так и ответил. В двенадцать он ест в кафетерии, всегда за одним и тем же столиком, да и берет, по-моему, одно и то же — рубленый бифштекс с жареной картошкой и яблочный пирог на десерт.

— Для этого он и появился здесь, да еще так таинственно? — иронически ухмыльнулся шериф. — Если бы он охотился, ловил рыбу в озерах, будь поблизости лыжная база, тогда было бы еще понятно. Я тут не поленился, зашел в муниципалитет и удостоверился: Уорды в округе отродясь не жили.

Джастин ни о ком не расспрашивал. Он только наблюдал за другими с холодным, равнодушным, лишенным человеческого участия вниманием, с каким наблюдал бы за роем пчел.

— Он разбирается в лошадях, — сообщил Чарли: с шерифом итальянец мог не таиться.

— Вот как?

— И знаком с механикой синдиката.

— Игрок?

Бывают люди, разъезжающие по маленьким городам, словно от нечего делать: поживут недельку, а потом с невинным видом предлагают вам партию в кости или покер.

— Тогда бы он остановился в «Моузе». В этом квартале ему не найти клиентуры.

Кроме того, игрок не стал бы напускать на себя отчужденный, таинственный вид, а постарался бы выглядеть рубахой-парнем, человеком с душой нараспашку и в первые же дни со всеми бы передружился.

— Я заметил, он не любит детей. Когда нынче утром мой младший, расплакавшись, проковылял в бар, Уорд подскочил как ужаленный и сердито глянул на меня, словно я впустил в зал запаршивевшую дворнягу, или он боялся, что малыш наделает ему на брюки.

Джастина Уорда не привлекали магазины на Главной улице: он заглянул в них лишь для того, чтобы купить пальто и галоши. Зато полдня бродил вокруг кожевенного завода, добрался до самого дома Юго и обошел его со всех сторон. Интересно, попались ли ему на глаза обе женщины, ребятня и козы?

Провизию он покупал по-прежнему у китайца, но носил ее теперь сам, и горожане постепенно приучались еще издали узнавать по ритму его своеобразную походку.

— В пять он заходит выпить стакан пива и послушать последние известия, затем отправляется домой, готовят себе обед и к восьми возвращается сюда. Я ни разу не видел, чтобы он улыбнулся; когда к нему обращаются, он чаще всего отвечает легким кивком.

Конечно, к Уорду должны были привыкнуть. Уже привыкали. В среду в одиннадцать вечера обе девушки, вернувшись из Кале с танцев, заметили под дверью соседа свет и заглянули из любопытства в замочную скважину.

Они чуть не прыснули со смеху, чем, несомненно, выдали бы себя. Посреди комнаты, под самой лампой.

Джастин Уорд в рубашке и длинных кальсонах с серьезным видом занимался гимнастикой.

Аврора, та, что помоложе, отличалась подозрительностью. Поэтому три дня подряд она прилепляла воском волоски на дверь шкафа и на шкатулочку, где хранила свои украшения. Это не дало результатов. Уорд не интересовался ни ее делами, ни ею самой. Галантностью он тоже похвастать не мог и, встречаясь с девушкой на лестнице, дорогу не уступал.

Несколько раз, услышав, что постоялец вернулся, Элинор выходила из спальни в надежде переброситься словечком, но Уорд поднимался наверх, не давая себе груда хотя бы посмотреть в ее сторону.

Что касается молодого человека, занимавшего комнату в конце коридора, то он только ночевал дома, а уходил ни свет ни заря и Уорда видел лишь однажды в дверях, приняв его за страхового агента.

Дома у Джастина была только одна мания — спускаться и закрывать окна, едва кто-нибудь осмеливался их открыть. Свою комнату он не проветривал, и через три дня там установился прогорклый, затхлый запах.

Точно так же вел он себя и у Чарли — правда, там его беспокоило не окно, а входная дверь. Появляясь утром, он неизменно находил ее распахнутой и тщательно затворял; если иной клиент снова оставлял ее открытой, Уорд вставал и шел наводить порядок.

В четверг, около полудня, у итальянца после ухода Джастина появилась надежда что-то узнать. Через три дома от старьевщика, рядом со столярной, располагалась остекленная во всю стену мастерская, пожалуй, даже цех, где двое мужчин без пиджаков сновали между больших блестящих черных машин.

Это была типография Нордела, печатавшая пригласительные билеты, рекламные проспекты, коммерческую документацию. Кроме того. Честер Нордел был владельцем, редактором и почти единственным сотрудником «Часового», местной еженедельной газеты.

Время от времени он по-соседски заглядывал к Чарли — летом освежиться стаканом пива, зимой согреться грогом, потому что на его застекленном предприятии царили либо зной, либо стужа. Но он был не из тех, кто облокачивается на стойку и позволяет запросто шутить с ним.

Жил он на Холме в довольно просторном доме: у них с женой было восемь детей. Жена управлялась без прислуги, даже приходящей; сам издатель разъезжал на «Форде» пятилетней давности.

Вопреки обыкновению, газета приносила его предприятию скорее вред, нежели пользу: Нордел говорил в ней все, что считал своим долгом сказать, не боясь нажить не то что недоброжелателей, но даже откровенных врагов. К примеру, он уже три года разоблачал махинации воротил муниципалитета, хотя мог бы получить солидную компенсацию за молчание или, употребляя расхожую формулу, за более конструктивную позицию.

И странное дело! Этот человек, сражавшийся в одиночку, как Дон Кихот, выглядел, несмотря на высокий рост, сущим хлюпиком: на лбу залысины, нижняя губа по-детски оттопырена. Перед его типографией вечно торчали любопытные: там, на черной классной доске, можно было в любое время прочитать последние известия, в том числе городские, а также сообщения об умерших и новорожденных.

Поскольку Джастин вошел теперь в жизнь города, он приобрел привычку во время утренней прогулки останавливаться у черной доски, но, кажется, так и не полюбопытствовал заглянуть внутрь, где Честер Нордел вместе с рыжим наборщиком работал у печатных станков.

Во всяком случае, Чарли сильно удивился, когда сам Нордел, оторвавшись от дел, зашел в бар и не без волнения в голосе стал расспрашивать хозяина о приезжем.

Как раз в эту минуту Уорд, выдерживая свое расписание, входил в двери кафетерия напротив.

— Вы знаете, как его зовут?

— По его словам — Уорд, Джастин Уорд.

Нордел покопался в памяти, но явно безуспешно.

— Заметьте: ничем не доказано, что это его настоящее имя. Сообщая его шерифу, он любезно дал понять, что имеет право называть себя, как ему угодно.

— Он не сказал, откуда приехал?

— Он избегает об этом говорить и так осторожничает, что даже срезал фирменные марки с одежды.

— Любопытно.

— Вы с ним знакомы?

— Навряд ли. Просто стараюсь припомнить, кого он мне напоминает. Юрода он в разговоре не называл?

— Никогда. И все-таки, кажется, выдал себя. Вчера Саундерс заговорил при нем о Техасе. Я наблюдал за Уордом, и у меня сложилось впечатление, что он знает тамошние края.

— Речь шла о каком-нибудь городе конкретно?

— О Далласе. Саундерс, побывавший там, хотя давно и только проездом во время свадебного путешествия, утверждал, что это самый богатый город в Штатах, богаче и роскошнее Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса.

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая