Мегрэ у министра - Сименон Жорж - Страница 7

• Предыдущая
• 7/41
• Следующая

— Вы сказали, что она была у вас в кабинете, когда доложили о приходе Пикмаля, и вы попросили ее выйти. Когда вы снова ее вызвали, вы еще держали отчет в руках?

— Кажется, да… Но уверяю вас…

— Поймите, господин министр, я никого не обвиняю, никого не подозреваю. Так же, как и вы, я пытаюсь разобраться. Есть ли еще у кого-нибудь ключ от этой квартиры?

— У моей дочери.

— Сколько ей лет?

— Анн-Мари? Двадцать четыре.

— Замужем?

— Она выходит, вернее, должна была выйти замуж в следующем месяце. Теперь, когда собирается такая гроза, я уже ни в чем не могу быть уверенным. Вам знакома фамилия Курмон?

— Слышал.

Если Мальтеры были известны в политических кругах, то Курмоны были не менее известны в дипломатических, и по меньшей мере в течение трех поколений. Робер Курмон, владелец особняка на улице Фэзандери, один из последних французов, носящих монокль, вот уже более тридцати лет назначался послом то в Токио, то в Лондон и, кроме того, был членом Французского Института[2] .

— Сын Робера Курмона?

— Да, Ален Курмон. Ему тридцать два, он уже был атташе при трех или четырех посольствах, а сейчас является начальником очень важного отдела в министерстве иностранных дел. Он получил назначение в Буэнос-Айрес и через три недели после свадьбы должен был уехать туда. Теперь вы понимаете, что положение куда трагичнее, чем могло показаться вначале. Скандал, который разразится завтра или послезавтра…

— Ваша дочь часто приходила сюда?

— До того, как мы получили квартиру при министерстве.

— А с тех пор никогда?

— Предпочитаю быть с вами откровенным, комиссар. Иначе не стоило вас и приглашать. Анн-Мари сдала экзамен на степень бакалавра, закончила философский факультет. Она не синий чулок, хотя и непохожа на современных девушек. Но однажды, примерно месяц назад, я обнаружил здесь сигаретный пепел. Мадемуазель Бланш не курит. Моя жена тем более. Я спросил Анн-Мари, и она призналась, что иногда приходит сюда с Аленом. Больше ничего я не стал выяснять. Вспоминаю, как она сказала, не краснея, глядя мне прямо в глаза: «Надо смотреть на вещи трезво, отец. Мне двадцать четыре, а ему тридцать два». У вас есть дети, Мегрэ?

Комиссар покачал головой.

— Полагаю, сегодня сигаретного пепла не было?

— Нет.

Отвечая на вопросы, Пуан уже не выглядел таким подавленным — совсем как больной, который, рассказывая о своем недуге врачу, верит, что в конце концов тот даст ему лекарство. Уж не специально ли Мегрэ задержался на выяснении положения с ключами от квартиры?

— Больше их нет ни у кого?

— У начальника моей канцелярии.

— Его имя?

— Жак Флери.

— Вы давно его знаете?

— Мы учились вместе в лицее, потом в университете.

— Он тоже из Вандеи?

— Нет. Из Ниора. Это рядом. Мы почти ровесники.

— Адвокат?

— Нет, в списки сословия адвокатов он не был внесен.

— Почему?

— Это довольно забавный человек. Родители его были богаты. В молодости у него не было никакого желания работать. Каждые полгода он загорался какой-нибудь новой идей. Был период, например, когда он вздумал было производить снаряжение для рыбной ловли и купил несколько лодок. Потом занялся какими-то поставками из колоний и потерпел неудачу. Я потерял его из виду. Став депутатом, я время от времени встречал его в Париже.

— Он разорился?

— Дотла. Но выглядит прекрасно. Он всегда прекрасно выглядел и был необыкновенно симпатичный. Знаете, тип симпатичного неудачника.

— Он обращался к вам с какими-нибудь просьбами?

— Изредка. Но ничего серьезного. Незадолго до того, как я стал министром, мы по воле обстоятельств стали встречаться чаще, чем обычно, и когда мне понадобился начальник канцелярии, он оказался под рукой.

Пуан нахмурился.

— Я должен вам кое-что объяснить. Вам просто не понять, что значит внезапно стать министром. Возьмите меня. Я адвокат, незаметный провинциальный адвокат, который тем не менее хорошо знает право. Меня назначают министром общественных работ. Без всякого перехода, без подготовки я становлюсь во главе министерства, в котором полным-полно высокопоставленных Компетентных чиновников и даже таких знаменитостей, как покойный профессор Калам. Я начинаю вести себя так же, как другие. Держусь уверенно. Делаю вид, что все знаю. И все же ощущаю по отношению к себе недоброжелательство и насмешливость. Кроме того, мне стало известно о многочисленных интригах, в которых я ничего не понимал. В своем собственном министерстве я остаюсь чужеродным телом среди людей, которые с давних пор знакомы с изнанкой политической жизни. Иметь подле себя такого человека, как Флери, с которым можно быть откровенным…

— Понимаю. У Флери, когда вы назначили его шефом вашей канцелярии, уже были связи в политических кругах?

— Только такие, которые завязываются в барах и ресторанах.

— Он женат?

— Был. Думаю, он и сейчас еще не развелся с женой. У него от нее двое детей. Но живут они не вместе. У него есть еще одна семья в Париже, а может быть, и две: он обладает даром необычайно усложнять свою жизнь.

— Вы уверены, что он не знал, что отчет Калама у вас?

— Он даже не видел Пикмаля в министерстве. А я ему ничего не говорил.

— Каковы отношения между Флери и мадемуазель Бланш?

— Внешне самые дружеские. На самом деле она его не выносит. Его образ жизни идет вразрез с ее буржуазной моралью. Он шокирует ее и приводит в отчаяние. Поверьте, это не имеет значения.

— Вы уверены, что ваша жена не подозревает о том, что вы здесь?

— Она сегодня заметила, что я не в себе. Настаивала, чтобы я прилег и отдохнул, но я сказал, что у меня важное собрание.

— Она поверила?

— Не знаю.

— Вы часто ей лжете?

— Нет.

Было около полуночи. На этот раз стопки наполнил министр; потом, вздыхая, он направился к полочке и выбрал изогнутую трубку с серебряным кольцом.

Как бы в подтверждение предчувствия Мегрэ зазвонил телефон. Пуан посмотрел на комиссара — снимать трубку или нет.

— Это, должно быть, ваша жена. Все равно, вернувшись домой, вам придется ей все рассказать.

Министр взял трубку.

• Предыдущая
• 7/41
• Следующая