Цепная реакция - Лагздынь Виктор Оттович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая

Удивительное дело! Эдгар живёт здесь, в лесу, в таком близком соседстве и до сих пор не знает о странных особенностях огромного и свирепого на вид пса.

Но больше всего удивил и обеспокоил Анрийса сам факт появления Эдгара в Гобземах. Ни с чем добрым он сюда не шёл, это уж точно!

Анрийс бросил вокруг затравленный взгляд и облегчённо вздохнул. Мать! С ведром в руке она входила во двор со стороны огорода; вероятно, на ужин будет его любимая молодая картошка.

Мысль о картошке, разумеется, мелькнула мимолётно и тут же исчезла.

По-прежнему опасливо озираясь, Эдгар вошёл во двор почти в одно время с матерью Анрийса.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

Женщина ответила и улыбнулась приветливо. Эдгар даже подумал, что у Анрийса очень славная мать, но он тут же отогнал постороннюю, совершенно ненужную мысль.

Войдя на кухню, мать через окно посмотрела на обоих ребят и покачала головой. До чего же всё-таки не похожи один на другого! Этот соседский Эдгар — просто загляденье. Как будто о нём поётся в народной песне:

Это ж прямо про убульского Эдгара сказано! И щёки у него как спелые яблочки, и тёмные волосы вьются кольцами, и глаза карие блестят… Картинка с шоколадной обёртки, да и только! А её Анрийс… Теперь, когда ребята стоят рядом, особенно заметно, какой он бледненький и худой. И плечики узкие, и передёргивает он ими то и дело, словно мёрзнет, — что за привычка!

Мать подавила вздох и отвернулась от окна к плите. Нет, она далека от того, чтобы завидовать людям, это не в её натуре. К тому же про Эдгара толкуют всякое — ив школе он никого не слушается, и учиться как следует не желает, зато горазд на проказы и озорные выдумки. Конечно, мальчишка есть мальчишка, как тут без проказ. Но всё-таки должна быть мера… Да, у лесника немало хлопот с его Эдгаром. К тому же сам Альвик человек своенравный и спесивый. Каково ему выслушивать недобрые слова о своём единственном сыне!..

В это время Эдгар и Анрийс молча стояли друг против друга Они чувствовали, знали, что думают об одном и том же. С того дня прошло всего полторы недели, но память о нём оставалась у обоих острой и живой, как будто всё произошло только сегодня. Каждый вспоминал о том дне по-своему! Досада, злость, ненависть вспыхнули у Эдгара с новой силой. Как же случилось, что он сам тогда позвал Анрийса?

— Иди сюда, попробуй! Вот это уже, наверное, совсем мягкое, — и протянул ему печёное яблоко.

Но Анрийс яблока не взял. Молча уставился на костёр своими выпуклыми глазищами — вот-вот выскочат из орбит. Наконец произнёс:

— Сейчас же потуши!

— Бери, бери, кому сказано!

И яблоко-то было чуть ли не самым большим из всех. В пламени костра оно запеклось и обгорело немного. Сбоку, сквозь лопнувшую кожуру, светилась бело-зелёная мякоть и сочился кипящий сок. У Эдгара даже сейчас сбегаются слюни во рту, когда он вспоминает приятную острую кислинку яблока. Белый налив, с лучшей яблони их сада. Правда, яблоки ещё не совсем созрели. Именно поэтому он решил их испечь на костре.

А Анрийс всё твердил своё:

— С ума сошёл! Гаси сейчас же!

— И не подумаю!

— Да ты соображаешь, что делаешь?.. Сушь такая!

— Ну и что?..

Анрийс сейчас думал о том же, и от вновь поднявшегося волнения у него перехватило горло. Кто бы другой не понимал, но Эдгар… У него же отец лесник! Неужели он не соображает, какой это грозит бедой? Костёр и кругом выжженная солнцем трава, хвоя, сухие, готовые в любую секунду вспыхнуть, как порох, ветки…

— Эдгар, давай потушим!

— Дурак!

— Эдгар!

— Иди ты знаешь куда!

Эдгар рассвирепел. Его так и подмывало заехать печёным яблоком в озабоченную физиономию Анрийса. Нет, подумать только! Читает нравоучения, как будто Эдгар младенец, сосунок, не имеет никакого представления о том, что можно делать и чего нельзя! Как будто он сам не знает, где и как разводить костёр! Как будто он раздул пламя прямо под деревом! Как будто он не отошёл специально поглубже в лес, чтобы из Убулей не могли увидеть, чем он тут занимается!.. Костёр — вот великое дело! Словно он первый раз в жизни разводит костёр.

Анрийс всё не уходил. Анрийс всё стоял над душой:

— Если вспыхнет…

— Убирайся отсюда и оставь меня в покое! Понятно?

Эдгар повернулся к нему спиной, подбросил в костёр ещё охапку хвороста и стал сам есть яблоко, преувеличенно громко чавкая.

Анрийс постоял немного, затем, не проронив больше ни слова, пошёл от костра. Было ясно — Эдгар нарочно разжёг огонь ещё сильнее, ему назло.

Анрийс шагал всё быстрей и быстрей. Прошёл мимо Убулей. Потом остановился, подумал и вернулся назад…

Вероятно, Анрийс ничего не стал бы предпринимать, не будь у него такого живого воображения. Ох, беда с этим воображением! Вечно оно играет с ним злые шутки. Прочитает Анрийс какую-нибудь книгу или услышит чей-то рассказ — и всё начинает казаться виденным и пережитым. Как-то отец, вернувшись с работы, рассказал дома о собаке, которую на шоссе задавила автомашина, и Анрийсу стало дурно.

Когда в кино показывали раненых, Анрийс ощущал боль, будто в него самого попала пуля. Достаточно ему было перед сном полистать книгу о чудовищах на далёких чужих планетах или о пытках, которым фашисты подвергали узников концлагерей — и он не мог уснуть, ворочался полночи с боку на бок.

Точно так же было и в тот раз. Когда Анрийс возвращался с просеки, где работал отец, почуял дым и наткнулся на костёр, то сразу увидел всё, что может здесь произойти в ближайшие минуты. Вот из длинного языка пламени выскочила искра. Вот ветер кинул её в сухую хвою. Вот треснуло, зашипело, пополз коварный оранжевый язычок. И всё! Ничего больше сделать нельзя! Огонь злорадно шипит, брызжет во все стороны, охватывает кусты, карабкается вверх по коре сосен, перескакивает на низкие густые лапы ели… Невыносимая жара, оглушительный треск горящих деревьев, густой столб дыма поднимается высоко в небо. Звери, птицы — все бегут, летят, мечутся, кричат, визжат, обгорают… И наконец выжженное дотла, пахнущее гарью чёрное царство смерти.

Всё это — начиная с искорки и кончая обгоревшими стволами — Анрийс увидел, услышал, ощутил в один миг. И хотя страшная картина лесного пожарища была нарисована воображением, отделаться от неё он уже не мог. Горящий лес стоял в глазах и тогда, когда Анрийс, заикаясь от волнения, выложил всё отцу Эдгара. Другого выхода он не видел. Нужно было во что бы то ни стало затушить костёр, а лесник Алвик был в тот момент единственным человеком, который мог предотвратить беду.

Что произошло дальше, Анрийс не знал; он мог только догадываться об этом. Зато Эдгар очень хорошо знал, что случилось у костра…

И вот оба они стоят во дворе гобземской усадьбы и смотрят друг на друга.

В стороне, откуда только что пришёл Эдгар, за лесом, в котором всё более сгущался предгрозовой сумрак, снова прозвучал раскат грома. Эдгар мельком посмотрел на верхушки деревьев и произнёс коротко:

— Цепочка.

— Что? — не понял Анрийс.

— Я говорю — цепочка. Сообщение вот такое: «Завтра, двадцать первого августа, всем пионерам быть в школе к семи ноль-ноль. Явка строго обязательна». Всё ясно?

Анрийс смотрел на него, вытаращив глаза.

— Чего уставился? Повтори сообщение!

Губы Анрийса дрогнули, он сглотнул слюну. Затем начал медленно:

— Завтра всем пионерам…

— Завтра, двадцать первого августа! — перебил Эдгар. — Не путай!

— …Двадцать первого августа пионерам быть в школе ровно в семь часов утра.

Эдгар скривился, точно надавил случайно на больной зуб. Он так тщательно продумал сообщение, взвесил каждое слово, многократно повторял текст наизусть, как стихи. Ни малейшего сомнения не должно было возникнуть в том, что его сочинила пионервожатая. А Анрийс берёт всё и переставляет, и сокращает, и переиначивает по-своему, остолоп этакий!

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая