Мегрэ сердится - Сименон Жорж - Страница 3

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая

— Дай шоферу чего-нибудь попить и поднимись наверх, помоги мне уложить чемодан, — сказал он.

Глаза у него заблестели. Он сам заметил этот блеск, когда взглянул на себя в зеркало, подойдя к умывальнику, чтобы освежить лицо холодной водой.

— Я тебя не понимаю! — вздохнула его жена. — Ведь для тебя только что главной заботой были колорадские жуки.

В поезде было жарко. Устроившись в уголке, Мегрэ курил трубку. В окнах мелькали откосы с пожелтевшей травой, утопающие в цветах вокзалы, промелькнул и какой-то человек, стоявший на солнцепеке, забавно помахивая красным флажком и дуя в свой свисток, как мальчишка.

Виски у Мегрэ поседели. Он стал немного спокойнее, немного тяжеловеснее, чем прежде, но самому ему казалось, что он не постарел с тех пор, как оставил службу в уголовной полиции.

За это время страховые компании, банки и ювелиры не раз предлагали ему заняться сложными расследованиями, но он то ли из гордости, то ли из скромности всякий раз отказывался.

На набережной Орфевр могли бы сказать:

«Бедный Мегрэ клюнул на приманку. Видно, ему уже надоело возиться в саду и удить рыбу…» В самом деле, до чего же легко он дал себя уговорить этой старой даме, неожиданно появившейся у них в саду.

Он вновь представил ее себе, чопорную и важную, в допотопном лимузине, управляемом с опасной смелостью каким-то Франсуа, одетым как садовник и не успевшим сменить сабо на ботинки.

После того как г-жа Мегрэ помахала им с порога рукой и машина отъехала от дома, он услышал от гостьи:

— Значит, это ваша жена? Наверное, я обидела ее, приняв за служанку. Я и вас сначала приняла за садовника…

И, высадив его у вокзала в Обрэ, где Франсуа, перепутав скорости и внезапно дав задний ход, чуть было не врезался в стайку велосипедистов, снова отправилась в свое более чем рискованное путешествие.

Было время отпусков. Все парижане устремились за город; по дорогам мчались автомобили, по речкам скользили лодки, под каждой ивой сидели рыбаки в соломенных шляпах.

Орсен был полустанком, на котором снисходительно останавливались лишь редкие поезда. Сквозь деревья в парках проглядывали крыши нескольких больших вилл, а за ними — широкая и величественная в этом месте Сена.

Сам Мегрэ затруднился бы ответить, почему он подчинился приказанию Бернадетты Аморель. Может быть, с досады на колорадских жуков?

И вдруг он тоже почувствовал себя в отпуске, как эти люди, с которыми ехал в поезде, которых встречал, спускаясь по крутой тропинке, которых видел повсюду, с тех пор как покинул Мен.

Здесь дышалось намного легче, чем у него в саду, и он бодро шагал по незнакомой местности; спустившись вниз по откосу, вдруг увидел Сену, протекавшую вдоль широкой дороги, по которой мчались машины.

От самого вокзала стали попадаться надписи со стрелками: «Гостиница „Ангел“. Придерживаясь указанного направления, Мегрэ попал в сад с запущенными аллеями и в конце концов толкнул дверь веранды, где было душно от солнца, нагревшего застоявшийся между стеклянными стенками воздух.

— Есть тут кто-нибудь? — спросил он. Никто не откликнулся. На подстилке лежала кошка, в углу стояли удочки.

— Есть тут кто-нибудь?

Он спустился на одну ступеньку и очутился в зале, где лениво раскачивался медный маятник старых часов; каждый раз, как он описывал дугу, раздавался щелчок.

— Ни души в этой лачуге! — проворчал он. И в ту же минуту рядом с ним что-то зашевелилось. Мегрэ вздрогнул и заметил в темноте некое существо, завернутое в одеяло. Это была женщина — конечно, та самая Жанна, о которой говорила ему г-жа Аморель. Черные жирные волосы свисали по обеим сторонам ее лица, на шее белел толстый компресс.

— Закрыто! — хрипло сказала она.

— Знаю, сударыня! Мне говорили, что вы нездоровы…

Ой! Не слишком ли невыразительно это «нездоровы»? Не прозвучало ли оно для нее как оскорбление?

— Вы хотите сказать, что я уже почти при смерти?.. Никто не хочет мне верить. Все только досаждают.

Наконец, отбросив одеяло, закрывавшее ей ноги, она встала и сунула широкие ступни в войлочные шлепанцы.

— Кто вас ко мне послал?

— Представьте себе, что я здесь когда-то останавливался, уже больше двадцати лет назад, а теперь решил навестить этот дом.

— Значит, вы знали Мариюса?

— Черт возьми, конечно!

— Бедный Мариюс! Вы знаете, что он умер?

— Мне говорили. Не хочется этому верить…

— Почему? Он ведь тоже не отличался крепким здоровьем… Вот уже три года, как его нет, а я все еще маюсь… Вы хотите здесь переночевать?

Она взглянула на чемодан, который Мегрэ оставил на пороге.

— Да, я хотел бы пожить здесь несколько дней. Конечно, если не стесню вас. В вашем состоянии…

— Вы приехали издалека?

— Из окрестностей Орлеана.

— На машине?

— Нет, поездом.

— А ведь сегодня поезда уже не будет. Боже мой! Ремонда!.. Ремонда!.. Опять она куда-то убежала… Обождите! Мы с ней подумаем. Если она согласится… Она ведь со странностями. Хоть она и служанка, но, пользуясь моей болезнью, делает все, что ей взбредет в голову. Можно подумать, что командует здесь она… Глядите-ка! А этому что здесь понадобилось?

Она смотрела в окно. К дому кто-то приближался, слышался хруст гравия. Мегрэ взглянул в окно и нахмурился. Посетитель ему смутно кого-то напоминал.

На незнакомце был костюм для прогулок или для игры в теннис — шерстяные белые брюки, белый пиджак и туфли; бывшему комиссару бросилась в глаза траурная повязка у него на рукаве.

Он вошел с видом завсегдатая.

— Здравствуй, Жанна.

— Что вам угодно, господин Малик?

— Я пришел, чтобы спросить у тебя… Внезапно он осекся, уставился на Мегрэ и вдруг, улыбнувшись, воскликнул:

— Жюль! Вот это да!.. А ты что здесь делаешь?

— Простите…

Прежде всего вот уже долгие годы никто не называл его Жюлем, и Мегрэ стал забывать свое имя. Даже у жены была странная привычка, которая в конце концов стала его забавлять: она тоже называла его Мегрэ.

— Не припоминаешь?

— Нет.

Однако эти румяные щеки, правильные черты лица, крупноватый нос, светлые, слишком светлые глаза кого-то ему напоминали. Да и фамилия Малик, когда ее в первый раз произнесла г-жа Аморель, показалась ему знакомой.

— Эрнест…

— Как — Эрнест?

Разве г-жа Аморель говорила не о Шарле Малике?

— Помнишь лицей в Мулене?

Мегрэ действительно учился три года в Муленском лицее в те времена, когда его отец был управляющим соседним замком. Но все же…

Странное дело: хотя в точности он ничего не мог припомнить, холеное лицо этого самоуверенного человека вызывало у него какие-то неприятные ассоциации. Кроме того, он терпеть не мог, когда его называли на «ты». Фамильярность его всегда коробила.

— Сборщик налогов…

— Да… Вспомнил… Никогда бы вас не узнал.

— Что ты здесь делаешь?

— Я? Да…

Эрнест Малик расхохотался.

— Об этом сейчас поговорим. Я и раньше прекрасно знал, что комиссар Мегрэ не кто иной, как мой старый друг Жюль. Помнишь учителя английского языка?.. Незачем готовить ему комнату, Жанна. Мой друг будет ночевать у меня, на вилле…

— Нет! — ворчливо отрезал Мегрэ.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что буду ночевать здесь. С Жанной мы уже договорились.

— Ты настаиваешь?

— Да, настаиваю.

— Из-за старухи?

Хитрая улыбка промелькнула на тонких губах Эрнеста Малика, и эта улыбка тоже была улыбкой мальчишки, которого Мегрэ когда-то знал.

Его прозвали в лицее Сборщиком, потому что его отец служил сборщиком налогов в Мулене. Тогда он был очень худым, с узким, как лезвие ножа, лицом и светлыми, неприятно-серыми глазами.

— Не смущайся, Жюль. Сейчас ты все поймешь… Ну-ка, Жанна, не бойся, скажи честно: выжила моя теща из ума или нет?

А Жанна, неслышно ступая в своих войлочных шлепанцах, равнодушно пробормотала:

— Я предпочитаю не вмешиваться в ваши семейные дела.

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая