Всадник без головы (худ. Н. Качергин) - Рид Томас Майн - Страница 59

• Предыдущая
• 59/92
• Следующая

— Я хочу его видеть.

— Ах, вот оно что! Придется вам подождать. Сейчас не время для гостей: к нему можно пустить, моя красавица, только доктора или священника. А вас я не пущу.

— Но мне очень нужно повидаться с ним!

— Гм, вам хочется видеть его? Это вам не удастся. Фелим О'Нил редко отказывает красавицам, особенно таким черноглазым, как вы. Но что поделаешь, если нельзя!

— Но почему же нельзя?

— Мало ли почему! Первое — потому, что сейчас он не может принять гостей и особенно женщину.

— Но почему же, сеньор, почему?

— Потому что он не совсем одет. На нем одна рубашка, если только не считать старых тряпок, которыми старик Зеб его всего обмотал. Чорт побери! Их, пожалуй, хватило бы, чтобы сшить ему целый костюм — пиджак, жилет и брюки…

— Сеньор, я вас не понимаю…

— Ах, не понимаете! Неужели я недостаточно ясно сказал, что он в постели?

— В постели, в этот час! Надеюсь, ничего не…

— …случилось, вы хотели сказать? К несчастью, случилось. Нехорошее дело случилось. Ему придется пролежать под одеялом еще много недель.

— О сеньор, неужели он болен?

— Вот это-то самое я вам и сказал.

— Значит, он болен. О сэр, скажите, чем он болен и почему он заболел?

— Хорошо, но я могу ответить только на один ваш вопрос — на первый. Его болезнь произошла от дурного обращения, но кто в этом виноват, бог его знает. У него болит нога. А кожа его выглядит так, точно он посидел в мешке с двумя десятками злых кошек. Ах, если бы вы только видели! Ведь там не найдется живого места! Даже такого клочка здоровой кожи, как ваша ручка, и то не найдется. Хуже того — он не в себе.

— Не в себе?

— Вот именно. Он болтает так, как бывает, когда человек выпьет лишнее. Капля винца, кажется мне, была бы для него лучшим лекарством, но что поделаешь, когда его нет! И фляжка и бутыль — все пусто. Нет ли у вас чего с собой? Немножко агвардиенте — так, кажется, по-вашему? Мне приходилось пить и худшую дрянь. Я уверен, что глоточек этой жидкости очень бы помог хозяину. Ну, скажите же мне правду, сударыня: есть ли с вами хоть капелька?

— Нет, сеньор, у меня нет ни капли вина.

— Жаль, обидно за мистера Мориса! Это было бы для него очень кстати.

— Но, сеньор, неужели правда, что мне нельзя его видеть?

— Безусловно правда. Да к чему это? Он ведь все равно не отличит вас от своей бабушки. Я повторяю, что с ним плохо обошлись и он не в себе.

— Тем более я должна его видеть. Может быть, я могу помочь ему… Я в долгу у него…

— О, вы ему должны и хотите заплатить? Ну, это совсем другое дело. Но тогда вам незачем его видеть. Я его доверенный, и все его дела идут через мои руки. Правда, я не умею писать, но могу поставить кресты на вашей расписке, а этого вполне достаточно для документа. Смело платите эти деньги мне — даю вам слово, что мой хозяин никогда не потребует их второй раз. Сейчас это будет кстати — мы скоро уезжаем, и нам деньги нужны. Так вот, если деньги с вами, то остальное достанем — бумагу, перо и чернила найдем в хижине. Скажите только, что вы согласны, и я вам дам расписку.

— Нет, нет, нет! Я не о деньгах говорила. Это долг благодарности.

— Ах, только благодарности! Ну, этот долг нетрудно заплатить. И расписки не требуется. Но сейчас платить такие долги не время. Хозяин все равно ничего не поймет. Когда он придет в себя, я ему скажу, что вы тут были. Больше ничего не потребуется от вас.

— Но я должна его видеть!

— Вот еще, и должны! Меня поставили на карауле и строго приказали никого не впускать.

— Это не могло касаться меня. Я его друг. Друг дона Морисио.

— Как это может знать Фелим О'Нил? Хоть вы и очень хороши собой, а можете оказаться его злейшим врагом.

— Но я должна его видеть! Я этого хочу, и я увижу!

При этих словах Исидора соскочила с седла и направилась к дверям.

Увидев на лице своей собеседницы выражение решимости, ирландец понял, что наступило время выполнить предписания Зеба Стумпа. Поспешно войдя в хижину, Фелим вышел оттуда, вооруженный томагавком, и решительным шагом двинулся вперед, но вдруг остановился: женская ручка поднесла револьвер прямо к его виску.

— Abajo la hacha![48] — закричала Исидора. — Несчастный трус, попробуй только поднять на меня руку — и ты умрешь!

— Нападать на вас, сударыня? — пробормотал Фелим, немного оправившись от испуга. — Святая дева! Это оружие совсем не против вас. Клянусь вам всеми святыми!

— Для чего же вы его взяли? — спросила мексиканка, поняв свою ошибку и опуская револьвер. — Почему же вы так вооружились?

— Клянусь вам, только для того, чтобы срезать кактус — вон он там растет, — мне надо его подсунуть под хвост лошади. Ведь вы же не станете возражать?

Сеньорита замолчала. Она не знала, как понять такое странное намерение.

Нелепая фигура, которая стояла перед ней, вряд ли могла вызвать страх. Весь вид — наружность ирландца, его движения, жесты были скорее комическими, нежели угрожающими.

— Молчание — знак согласия, — сказал успокоенный Фелим.

Он перебежал полянку и в точности выполнил все наставления старика Зеба.

Дикий рев кобылы смешался с топотом ее копыт. Им вторило завыванье собаки.

Исидора стояла в молчаливом недоумении. До тех пор пока продолжался этот адский шум, нечего было пытаться получить объяснения.

Фелим вернулся к дверям хакале и с видом полного удовлетворения снова занял свой сторожевой пост, точно артист, хорошо сыгравший свою роль.

В течение десяти минут длился этот дикий концерт. Кобыла визжала, как недорезанный поросенок, а собака вторила отрывистым заунывным лаем. Звуки были слышны на расстоянии мили. А поскольку Зеб Стумп вряд ли зашел дальше, они, конечно, достигли его слуха.

У Мориса оказался еще один защитник, рьяно охранявший вход в хижину. Это была Тара. Она тоже почувствовала недоверие к незваной гостье. Движения мексиканки показались собаке враждебными, и Тара вызывающе загородила вход в хижину, став прямо перед Фелимом.

Исидора не хотела идти напролом.

Она стояла, словно прикованная к месту, и выжидала. Несомненно, что после такой бурной прелюдии должен был последовать соответствующий финал. Сильно заинтригованная, она терпеливо ждала конца этого спектакля. С выражением беспомощного недоумения стояла она до тех пор, пока наконец между деревьями не показался огромный человек в выцветшем кафтане и с длинным ружьем за плечами.

Заметив Исидору, он что-то процедил сквозь зубы, но что именно, расслышать среди все еще продолжавшегося шума было невозможно. Стумп быстро направился к лошади, поднял хвост и освободил ее от мучительной пытки. Восстановилась тишина. Исидора все еще ничего не понимала.

Самодовольство Фелима исчезло, как только Стумп с грозным видом круто повернулся к хижине. Даже присутствие красавицы не могло остановить поток его ругательств.

— Ах ты дурак! Идиот ирландский! Для чего, спрашивается, ты меня вызвал сюда? Я только что прицелился в огромного индюка, фунтов в тридцать, не меньше. Проклятый вой кобылы спугнул его, прежде чем я успел спустить курок. Теперь пропал наш завтрак.

— Но, мистер Стумп, вы же сами сказали, что если кто-нибудь подойдет к хижине…

— Ну и дурень же ты! Неужели же это касалось женщины? Глупая ты голова!

— Но откуда я мог знать, что это женщина? Вы бы посмотрели, как она сидит на лошади! Совсем как мужчина.

— Ну и что же? Все мексиканки так ездят. А эту я видел несколько раз, да и слыхал о ней. Не знаю, что заставило ее сюда приехать. И вряд ли она в состоянии это объяснить — она говорит только на своем мексиканском наречии. Я же ни черта в нем не смыслю и не желаю его понимать.

— Вы ошибаетесь, мистер Стумп. Она говорит и по-английски… Не правда ли, сударыня?

— Немного, — ответила мексиканка, которая до сих пор слушала молча.

• Предыдущая
• 59/92
• Следующая