Русская философия. Энциклопедия - Маслин М. А. - Страница 66

Лит.: Гшяров-Платонов Н. П. Онтология Гегеля // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 8; Ильин И. А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. М., 1918. Т. 1–2; Спб., 1994; Колубовский Я. Н. О русских гегельянцах // Ибервег-Гейнце. История новой философии в сжатом очерке. Спб., 1890; Чижевский Д. И. Гегель в России. Париж, 1939; Гегель и философия в России. М., 1974; Систематический указатель литературы о Гегеле: Русская литература XIX — нач. XX века: Советская литература (1917–1974). М., 1974.

А. И. Абрамов

ГЕРЦЕН Александр Иванович (25.03 (6.04). 1812, Москва -9(21).01.1870, Париж) — писатель, мыслитель, общественный деятель. На формировании взглядов Г. в период обучения в Московском ун-те сказалось его участие вместе с Огаревым (их знакомство, переросшее в дружбу, произошло ок. 1823 г.) в кружке, где обсуждались философские и политические проблемы, социалистические идеи Сен-Симона, события Французской революции. "Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном", — писал Г. В 1834 г. членов кружка арестовали и обвинили в создании тайной организации, имевшей целью свержение существующего строя. Г. был сослан под надзор полиции. В 1842 г. ему разрешили переехать в Москву, где он написал свои первые философские соч. В "Дилетантизме в науке" (1842–1843) он противопоставил идее славянофилов о необходимости подчинить философию религии мысль о соединении философии с естествознанием и знания с массами (одействотворение философии). Рассматривая историю науки и философии, Г. показал, что массы всегда были поглощены добыванием материальных средств существования, а наука стала достоянием немногих. Возник разрыв между "кастой" ученых и остальным человечеством, что с необходимостью приводило к борьбе как к неизбежному элементу исторического процесса. Только соединение науки с массами снимает это противостояние "духа" и "материи". Проблема преодоления дуализма духа и материи решается Г и в "Письмах об изучении природы" (1845–1846), где он развивает мысль о союзе философии и естествознания, подчеркивая невозможность развития философии без опоры на естествознание и неспособность последнего создать истинную картину мира без овладения философской диалектикой. Имея в виду в первую очередь философию идеалистическую, вершиной к-рой были тогда взгляды Гегеля, Г. отмечал заслугу этой философии в создании диалектической формы познания, в разработке идеи развития. Беда ученых-эмпириков, подчеркивал он, в том, что они не видят в природе развития разума, для них разум есть свойство только человеческое и потому субъективное, отсюда бытие и мышление распадаются у них на противостоящие друг другу внешним образом объект и субъект. Г. же считал, что разум не противостоит природе как нечто внешнее, а есть осознание ею самой себя. Отвергая идеалистическое решение проблемы тождества мышления и бытия и не принимая характерного для эмпиризма (т. е. существовавшего тогда материализма) разрыва между субъективным разумом и объективным бытием, Г. пытался вывести мышление, логику непосредственно из развития природы и попадал, т. обр., в тупик натурализма, ибо оставлял за пределами анализа социальную деятельность человека. Хотя уже в 1847 г. он приходит к выоду, что сознание, разум не есть результат развития природы, что разума "нет ни в природе, ни вне природы", что разум есть результат развития человека, его мозга. В дальнейшем (в 60-е гт.) он развил свои философские взгляды, признав значение для понимания человека изучения исторического развития об-ва. Он приходит к пониманию того, что сознание есть не только свойство мозга, но и продукт исторического развития человечества. Человек — не только физическое тело, подчиняющееся общим законам природного мира, он живет в об-ве и является существом нравственным, а потому изучать его поведение должна социология, к-рой предстоит вырвать человека "из анатомического театра, чтобы возвратить его истории". Ибо история, об-во имеют свои законы, и "общественный человек ускользает от физиологии; социология же, напротив, овладевает им, как только он выходит из состояния животной жизни". В 1847 г. Г. навсегда покидает Россию, но до конца своих дней он жил ее интересами, думая о преобразованиях, к-рые привели бы ее на путь свободы и процветания. Об этом свидетельствуют его обширная переписка, тесные контакты с представителями рус. освободительного движения, особенно с М. А. Бакуниным после приезда последнего в Лондон в 1861 г. В 1853 г. Г. основал в Лондоне Вольную русскую типографию, в к-рой стал печатать произв., запрещенные на родине цензурой, с 1855 г. издавал альманах "Полярная звезда", а с 1857 по 1867 г. вместе с Огаревым — газ. "Колокол". Полагая, что социалистическое общественное устройство в большей степени, чем любое другое, обеспечивает социальную справедливость, он пережил мучительное разочарование, убедившись, после поражения революции 1848 г. во Франции, что идея частной собственности имеет глубокие корни. Г. пришел к выводу, что идея социализма, созревшая на зап. почве, может осуществиться там, где найдет более благоприятные условия, а именно в России на основе крестьянской общины, но общины, освобожденной от государственной опеки и существенно преобразованной на основе западноевропейской науки. "На это влияние человека и науки мы обращаем особое внимание, оно чрезвычайно важно", — подчеркивал Г. При этом он развил мысль Чаадаева о том, что отсталость России может стать ее преимуществом, ибо, усвоив достижения западноевропейской науки, она сможет избежать тех негативных моментов, к-рые сопутствовали движению зап. об-ва вперед, и даже миновать стадию буржуазного развития в том виде, в каком она проявлялась в Зап. Европе. Эта мысль основывалась на убеждении, что в истории действуют законы, обязательные для всех стран и народов, поэтому все народы должны пройти теми же фазами развития, к-рыми прошли ушедшие вперед народы. Но поскольку действие исторических закономерностей зависит от деятельности людей, в исторической жизни различных народов наблюдается огромное разнообразие и не все народы должны полностью повторить все фазы, пройденные ушедшими вперед народами. "Я решительно отрицаю необходимость подобных повторений, — писал Г. в 1854 г. — Мы можем и должны пройти через скорбные трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования". Все эти идеи явились предпосылкой создания теории русского "крестьянского" социализма, разработанной Г. в 1849–1855 г. и представленной в работах "Россия", "Русский народ и социализм", "О развитии революционных идей в России", "Крещеная собственность" и др. В своей теории социализма Г. синтезировал нек-рые идеи славянофилов, Гакстгау-зена, описавшего крестьянскую общину, и европейские социалистические учения. Одним из первых среди деятелей рус. освободительного движения Г. понял неоправдан-ность революционного насилия без понимания перспектив социального развития, без преобразования народного сознания. Кровавый опыт революции 1848 г., писал Г., "взошел у меня в плоть и кровь". И с тех пор он не устает выступать против "вспышкопускательства", к-рым особенно грешил Бакунин. Насилие способно только расчищать место для будущего, говорил Г., для социального созидания необходимы "построяющие идеи", нужно развитое народное сознание. "Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри", — утверждал он. Постоянно подчеркивая важность воспитания в процессе преодоления привычек и традиций прошлого, основанных на угнетении и эксплуатации, Г. не уставал подчеркивать, что главной целью общественного движения должно быть обеспечение свободы лица. "На ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом народе". Деятельность и литературное творчество Г. оказали огромное влияние на развитие рус. философской и общественной мысли, причем самых разных направлений. Под влиянием теории "рус. социализма" находилось большинство народнических организаций. За признание Г. своим предшественником боролись российские социал-демократы. Но и непримиримые противники как народничества, так и марксизма находили у Г. много ценных и близких им идей. Так, К. И. Леонтьева привлекали мысли Г. о культуре и о пагубном на нее влиянии буржуазии, а Бердяева — его идеи о свободе личности. Ценили Г. и такие разные по своим философским воззрениям рус. философы, как Булгаков и Шпет. А без ссылок на автобиографическую эпопею Г. "Былое и думы" не обходился ни один исследователь истории рус. философской мысли сер. XIX в., даже такой религиозно убежденный мыслитель, как Флоровский, и тот ссылался на Е. как на высочайший авторитет в оценке тех или иных явлений философской жизни XIX в. И безусловно прав Бердяев, когда пишет, что Г. и Белинский имеют "центральное значение для русской судьбы", а Г. "если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов" (О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 92, 94). Булгаков называет Г. "нашим национальным героем", "одной из самых характерных фигур, в которых воплотились многосложные противоречия противоречивого XIX века" (Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2. С. 95).