Дикий батальон - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/62
• Следующая

Училище раньше казалось мне адом, особенно первый и второй курс. Сейчас же я понял, что это был детский лепет на лужайке, но он подготовил меня к тяжелой долгой жизни. Жизни под постоянным стрессом.

Витька основательно закурил. Как вновь обращенный адепт постоянно молится и изучает религиозную литературу, так и он не выпускал сигарету изо рта.

Шестнадцатилетние подростки, которые были ранены в первом же бою, рассказывали о происходящем с молодой горячностью. По их рассказам выходило, что идут бои местного значения, бьются, как правило, за одни и те же села, от которых мало что осталось. Это обусловлено, в основном, рельефом местности. Вот этих пацанов мы и слушали особенно внимательно. По их словам, оружия хватало на всех. При необходимости подвозили еще. Много было добровольцев, наемников мало. Но наемники были с обеих сторон. Последнее время освободительная армия под чутким руководством генерала Гусейнова понесла большие потери. Почти весь его штаб испарился. Кто погиб, кто захвачен в плен, кто просто сбежал. При этом, по слухам, пропало много денег и трофеев из казны генерала. Вор у вора дубинку украл. Так и надо тебе!

«Гуд бай, Америка!» Как достала эта песенка! Она то исчезала, то вновь возвращалась. Назойливый мотивчик. Или, скорее всего, «крыша» у меня тронулась. Хочешь быть сумасшедшим — будь им!

Также парнишки, сами того не подозревая, рассказали очень важную информацию. Наши догадки подтвердились. Первая рота — это личная охрана Гусейнова. Состояла она то ли из турок, то ли из курдов. Держались они всегда особняком. Их боялись простые ополченцы. Как-то в горячке один из командиров рот обвинил Гусейнова в гибели своих бойцов из-за непродуманности атаки. Пошли в атаку и наткнулись на минное поле. Как только ротный попытался вскинуть автомат — был убит двумя нукерами Гусейнова. В боевых действиях первая рота не принимает участия, но владеет обстановкой: ходит в разведку и, по слухам, вербует стукачей среди своих. Чтобы бунт не поднялся.

Круто! И разведка, и контрразведка, плюс диверсанты. Хорошую школу «мальчики» прошли! Ай да Гусейнов! Ай да сукин сын!

Витька с ума сходил по врачихе, которая нас принимала. Звали ее Аида. Он пытался узнать максимум информации о ней. День ее рождения, есть ли у нее дети, откуда муж, как они живут, и прочее.

Витек постоянно повторял: «Какая женщина! Какая женщина! Чудо!»

Она и вправду была хороша. Прекрасная фигура, длинные ноги, правильные тонкие черты лица, роскошная копна волос, мягкий голос, добрый характер, чуткие, красивые руки. Мой товарищ поневоле использовал любую возможность, чтобы навести о ней справки, пообщаться с ней. Так ему стало известно, что Аида замужем. Муж у нее тоже был врачом-хирургом, сейчас был на передовой. Принимал раненых, оказывал первую помощь. По рассказам очевидцам, очень грамотный полевой хирург. Жена лечила бойцов в тылу. Поэтому неудивительно, что к Аиде относились здесь с теплом и уважением. Слово ее было законом для окружающих.

На перевязках, во время обходов Виктор старался ей понравиться, храбрился, рассказывал какие-то анекдоты, смешные истории, показывал свое презрение к боли, отчаянно строил из себя героя. Со стороны было забавно наблюдать за этими потугами.

Аида внимательно слушала его, иногда по ее лицу пробегала тень улыбки, но никаких авансов или иного, чем отношения врача к больному, не было. Витька бесился от отчаянья. Но рук не опускал, старался вновь и вновь. Каждый день его начинался с тщательного бритья, он выпросил у местных одеколон и нещадно им брызгался. Я при этом отчаянно чихал и поносил его последними словами. Виктору также удалось уговорить одного больного подстричь его. При этом он постарался зачесываться на модный манер. Но все его попытки не увенчались успехом. Виктор потерял покой и сон, по ночам ворочался от боли физической и душевной.

Забавно, он забыл, что несколько дней назад нас пытали, обращались как со скотами, чуть не расстреляли. И вот он скачет молодым козликом. Когда я напомнил ему о событиях недавних дней, он сказал, что даже рад, как все сложилось. Жизнь — цепь закономерных случайностей. «Гуд бай Америка!»

О побеге нечего было и думать. Бдительные стражи не спускали с нас глаз. У нас отобрали больничные тапочки, ходили мы босиком. Мне-то ничего, а вот Витьке с его перебитыми пальцами было туго. Не уйдешь на таких ногах, да и с моим перебитым ребром тоже. Ждем! Жрем, пьем, спим и ждем! Силы быстро восстанавливались.

На шестнадцатый день примчался Серега. Был он весь в пыли и оборван. Лицо обожжено солнцем, весь лоск и спесь с него слетели. Не было уже надменности в его жестах.

— Быстро собирайтесь! — заорал он, завидев нас.

— Нафиг, — мы решили немного позлить его.

— Собирайтесь! — завизжал он.

Было видно, что Серега находился под страшнейшим стрессом.

— Мы что тебе, голые поедем? Шмотки наши кто-то спер здесь, а в больничных халатах, да на босу ногу, не очень-то повоюешь!

— В машину. Потом переоденетесь! Охрана! Быстро погрузите их в машину.

За время лечения у нас с охраной установился хрупкий психологический контакт. Они нас не трогали. Мы не досаждали им. Общались они между собой по-азербайджански, но русский прекрасно понимали. Сколько мы не пытались узнать их имена, они молчали. Партизаны! А тут примчался халдей, который разрушает наш хрупкий мирок. Козел!

Охране не пришлось ничего делать, кроме как несильно подталкивать нас автоматами к машине.

Мы с Виктором обернулись, — на больничном входе стояла Аида. Стояла молча, без движений, только взгляд ее был тревожен, когда она смотрела нам вслед. Витька рванулся было к ней. Охрана пресекла его попытки.

— Ты толком объясни. Что у тебя стряслось? Орешь как ненормальный! Рожает кто-нибудь? — спрашивали мы, пока шли босиком по камням к машине. — Так мы не акушеры. Мы только начали осваивать курс акушерства, а ты нас выдергиваешь!

— Идите быстрее! — Модаев рычал.

— Я тебе не Маугли по камням босиком ходить! — взорвался я.

— Не хочешь говорить — не говори, но сам разуйся и шлепай по щебенке! — поддержал меня Витя.

— На наш батальон напали, погибли люди! — Серега был готов расплакаться.

— Каким образом? Ведь батальон почти в тылу? Это получается, что враги прошли несколько десятков километров, уничтожили несколько человек и потом скрылись? Не знаю, какие у вас батальоны, но беру по меркам Советской Армии. У вас меньше или больше?

Ой, как не хочется возвращаться в реальный мир. Мы еще раз обернулись и бросили прощальный взгляд на больницу. Она стала нам почти домом. Спасибо вам, врачи и местные жители! Низкий вам поклон за лечение и заботу!

Аида по-прежнему стояла на месте. Витька почти плакал от обиды. Я дернул его за рукав пижамы. Он с тяжелым вздохом отвернулся.

— В третьей роте десять человек вырезали и трех часовых. Заснули! — Серега от злости ударил себя по ноге.

— Оп-ля! — Витя радовался как ребенок. — Не учил ты подчиненных, как надо нести караульную службу! Не учил! Вот поэтому и вырезали их. Как баранов. Чик! И все! Привет родителям!

— Заткнись! — огрызнулся Серега.

— А чего заткнись?! Сам обкакался, а мы заткнись! — я поддержал Витьку.

Нам было почему-то очень весело. Мы откровенно издевались над дилетантством Чудака-Модаева.

— Вспомни, великий полководец, что запрещается часовому: «Пить, курить, принимать-передавать, и так далее!»

— Заткнитесь! Вы мне надоели! Будь моя воля, я бы вас расстрелял!

— За что? За то, что ты предал свою часть, честь офицерскую, а сейчас завалил службу?

— Причем тут я? — Серега опешил.

— В Советской Армии кто отвечал за службу войск? За организацию и несение караульной, гарнизонной службы, внутреннего наряда?

— Командир? — Серега был неуверен в своей правоте.

— Командир отвечает за все, но он делегирует свои полномочия кому?

— Своему заместителю? — голос Сереги был неуверен.

• Предыдущая
• 17/62
• Следующая