Лунный удар - Сименон Жорж - Страница 20

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая

Когда забрезжил день, лодка отвалила от мола.

Грузовичок Буйу привез Адель, Тимара и багаж.

Маленькая машина стояла на набережной в бледных лучах рассвета. Буйу помахал рукой, провожая взглядом лодку, которая окунулась в первую волну, выпрямилась и исчезла снова.

Кругом море. Чтобы войти в устье реки, надо идти наперерез волне. Негр в стареньком шлеме стоял за рулем. На нем была суконная куртка поверх черного купального костюма, и тем не менее он почему-то не казался смешным. С непроницаемым лицом он смотрел перед собой, а его руки, более светлые, чем остальное тело, лежали на штурвале.

Пока еще виднелись Буйу и его машина, Адель оставалась на ногах, потом села на корме. Она была одета как всегда, только ноги — в мягких сапогах для защиты от москитов.

Это был самый тяжелый час.

Они не разговаривали, не смотрели друг на друга.

Они были как чужие, несмотря на ночную сцену, может быть, как раз из-за этой сцены, оставившей у Тимара мучительное воспоминание. Жозеф не мог бы его описать, так как потерял всякое хладнокровие, всякое представление о действительности и реальных вещах.

«Почему ты плачешь? Скажи мне, почему ты плачешь?»

Он продолжал расспрашивать, но ничего не мог понять из ее слов. Тимар сердился, говорил с оттенком угрозы, так как был сонный и предвидел длинные объяснения.

«Спи! Все прошло!»

Рассерженный, он зажег свечу и стал упрекать Адель в том, что она ничего не понимает. Это у него, а не у нее была причина хандрить. В конце концов у него разыгрался настоящий припадок, и Адели пришлось успокаивать его. И все это в жаркой постели, мокрой от слез и испарины. Самым смешным был финал: Тимар просил прощения!

«Оставь, Жо! Спи! Ты не выспишься».

Он уснул разбитый, положив ей голову на плечо. И вот утром опять все забыто. Между ними не было никаких излияний, скорее холодок.

Они шли открытым морем, в полумиле от линии кокосовых пальм. Миновав Либревиль, лодка переменила курс и вошла в реку, а одновременно — в полосу солнечного света.

Это был конец ночи и всего, что она принесла нелепого и тягостного. Тимар повернулся к Адели. Глаза его улыбались.

— Неплохой вид, — заметил он.

— Дальше будет еще красивее.

Он закурил сигарету, и в эту минуту все его существо было проникнуто оптимизмом. Адель тоже улыбалась. Она поднялась и подошла к нему, чтобы вместе любоваться местностью, а негр не отрывал глаз от горизонта и равнодушно покручивал штурвал.

Несколько пирог неподвижно стояли среди потока.

Проходя мимо, можно было разглядеть негров, таких же неподвижных, занятых рыбной ловлей. Призрачная, волнующая тишина. Хотелось петь что-либо медлительное и могучее, как религиозный гимн, который господствовал бы над шумом лесопильни и поскрипыванием лодки.

Они продвигались вперед — нетороплив, оставляя за собой на воде длинный след. Проехали мимо одинокого дерева, потом — другого.

После первого поворота не было больше ни лесопилен по левой руке, ни океана позади. Не было ничего, кроме крутых берегов и леса, мимо которого шли иногда на расстоянии всего одного метра. Он состоял из живописных деревьев: мангров, чьи корни выходили из земли на высоту человеческого роста, бледных сырных деревьев с треугольным стволом и листьями только на самой верхушке. Повсюду лианы, тростники, а главное — та же тишина, которую, как плугом, взрезало равномерное жужжание двигателя.

— Здесь глубоко? — спросил Тимар с простодушием парижанина, гуляющего в воскресный день за городом вдоль Марны.

Негр не отнес этого вопроса к себе. Ответила Адель:

— Здесь, пожалуй, будет метров тридцать. Но в других местах, случается, лодка царапает дно.

— А крокодилы есть?

— Встречаются.

Одним словом можно было отразить его душевное состояние — каникулы. Тимар чувствовал себя на каникулах! Даже солнце казалось ему более веселым, чем обычно.

Вот и первое негритянское селение: несколько хижин под деревьями у самой воды и пять-шесть пирог на берегу. Голые дети смотрели на проплывающую лодку.

Купальщица-негритянка погрузилась по шею и вскрикнула.

— Ты не проголодался, Жо? — спросила Адель.

— Нет еще.

У него была душа туриста. Он добросовестно всматривался в пейзаж, ничего не упуская из виду.

— Покажи мне окуме.

Она поискала взглядом и затем указала на одно из деревьев.

— Вот это? И оно такое дорогое?

— Это единственное здешнее дерево, годное для изготовления фанеры. Его обрабатывают особыми машинами. Вся работа механизирована.

— А красное дерево?

— Тут его нет. Мы увидим его выше, через час или два.

— А эбеновое?

— Тоже скоро. В низовье драгоценные породы давно вырублены.

— Но у нас еще есть эбеновое дерево?

В первый раз он сказал «у нас».

— Есть и эбеновое и красное. Да! Кроме того, старик Трюффо подсказал мне, кажется, неплохую мысль. На концессии тьма орхидей. У него есть книга, где говорится об этих цветах. Некоторые орхидеи продаются в Европе по цене до пятидесяти тысяч франков за растение. Так вот, он нашел цветы, напоминающие описанные в книжке.

Почему сегодня все было так прекрасно? Все устраивалось само собой. Вид местности как-то подбадривал.

Неужели было так же жарко, как в другие дни? Тимар этого не замечал.

Они плыли уже два часа. Лодка вдруг пошла вкось, приблизилась к берегу и выбросилась на песок. Негр, по-прежнему невозмутимый, остановил двигатель и кинул швартов оказавшейся на берегу женщине. На ней вместо одежды был служивший передником пучок сухой травы.

— Что мы тут будем делать? — спросил Жозеф.

Негр обернулся к нему:

— Остудим двигатель.

У берега стояло несколько пирог. Подальше виднелась деревушка примерно из пятнадцати хижин. Тимар и Адель выпрыгнули на берег, негр-рулевой и негритянка болтали и хохотали.

Посреди просеки тянулся рынок. Пять женщин — из них четверо очень старых — сидели на корточках перед циновками, служившими выставкой товаров.

У подножия деревьев, высотой пятьдесят метров, в этом лесу, границ которого никто не знал, на циновках лежало всего лишь несколько пригоршней маниока, кучка бананов, пять-шесть копченых рыбешек. Старухи были голые. Две из них курили трубки. Молодая женщина кормила грудью двухлетнего мальчонку. Он то и дело с любопытством поглядывал на белых.

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая